Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Арон Гуревич История историка
Шрифт:

Расскажу об одном совершенном мною по крайней глупости и молодости поступке. Летом 1944 года объявили, что при МГУ открывается факультет международных отношений. Это был будущий Институт международных отношений, существующий и в настоящее время. Почему мне взбрело в голову попытать счастья поступить туда, не знаю. Но я пришел на собеседование и увидел большое количество молодых людей — все парни, девушек не было. Конец войны, все ходили драные, но тут мальчики были одеты неплохо, чувствовалось, что для этого торжественного дня мамы их приодели. И я стою в толпе, вызывают по одному. Выходит один парень, очень возбужденный, кричит:

— Евреи могут не беспокоиться, уходите сразу.

Я проявил понятный интерес и говорю:

— А что такое?

— Таких там не терпят.

— Ну, посмотрим.

— Ах, ты тоже из этих, ну, давай, сейчас сходишь, потом расскажешь.

Захожу, длинный стол, приемная комиссия. Председатель комиссии — Иван Дмитриевич Удальцов,

экономист (брат известного медиевиста Александра Дмитриевича Удальцова). Говорили, что он был старым большевиком, руководителем первой подпольной большевистской ячейки в Императорском университете. Перед нами сидел седой старик с беспомощной неопределенной улыбкой на лице, несколько растерянный: вот его посадили, он председатель, но в чем состоят его функции, кроме как сидеть и приветливо улыбаться, ему, по — видимому, не объяснили или объяснили, что этого вполне достаточно. Рядом сидит молодой парень, представляющий, наверное, комсомольские органы. А беседу ведет крепкий, сытый, самодовольный человек в форме генерала дипломатической службы — стального цвета мундир со всеми аксессуарами — по фамилии Силин, который после этого стал, кажется, чрезвычайным и полномочным послом в Чехословакии. Он, собственно, и был приемной комиссией, он царил, только он и имел право задавать вопросы, из которых мне стало ясно, что парень, советовавший мне не ходить, был абсолютно прав. Силин задавал вопросы один нелепее другого. «Кто такой Дидро? А читали вы “Монахиню” Дидро»? Затем еще вопросы такого же рода. А затем он срезал меня вопросом: «Когда во всемирной истории впервые появился корабль с металлическими деталями?» Убейте меня, я и сейчас не ведаю. Я узнал гораздо позже (Силин этого, конечно, не знал), что викинги строили корабли без единой металлической части. Я растерялся, не ответил, он прекратил беседу на этой ноте, и всей комиссии стало ясно, что я невежественный человек, который к дипломатической службе не может быть способен, ибо не знает таких элементарных для дипломата вещей.

Это был для меня некоторый опыт; ведь шел конец войны, уже намечались многие новые тенденции в нашей общественной жизни, и, в частности, на взлете патриотизма пропагандой и государством культивировались национализм и шовинизм. О том, что антисемитизм в нашей стране поднимает голову, я уже некоторые косвенные известия имел, теперь я получил доказательство из первых рук.

Я очень благодарен г — ну Силину за то, что он отвратил меня от совершения ложного шага. Я понял, что надо перейти на стационар истфака, что и сделал.

Переход мой из числа студентов — заочников в полноправные студенты тоже не был лишен известного драматизма, но совершенно в другом роде. По законам военного времени студент — заочник, работавший в танковой промышленности, не имел права уволиться. Натолкнувшись на отказ, я обратился к начальнику отдела технического контроля, где я работал, с просьбой перевести меня в ночную смену на длительное время (обычно ночная и дневная смены перемежались с интервалом в одну неделю). Работая только в ночную смену, я имел бы возможность посещать университетские занятия и ходить в библиотеку. Я получил соответствующее разрешение и на протяжении почти четырех месяцев наслаждался обретенной полусвободой — не только от дневного заводского труда, но и от нормального сна. Мне удавалось прикорнуть дома на час — полтора перед ночной сменой и прихватить полчаса дремоты в заводской обеденный перерыв. До сих пор помнится удивительное ощущение непрерывности бодрствования.

Но если в двадцать лет многонедельная бессонница давала мне необыкновенную легкость и ощущение полноты жизни, то потом за это пришлось расплачиваться головными болями. За все приходится рано или поздно расплачиваться. На исходе четвертого месяца подобного существования организм мой взбунтовался, однажды вечером я не смог заставить себя проснуться и прогулял ночную смену. Наутро меня вызвал начальник и пригрозил передачей в суд дела о моей недисциплинированности. Время было суровое, и шутки шутить не приходилось. Но тут меня осенило, и я ему заявил:

— Конечно, я нарушил закон. Но разве вы, со своей стороны, не нарушили его, позволив своему работнику оставаться в ночной смене на протяжении нескольких месяцев?

Он растерялся:

— Что же мне с вами делать?

— Увольте меня с миром, как я давно вас просил!

Так я получил возможность стать полноправным студентом.

* * *

Итак, первое сентября 1944 года. Я вхожу в здание университета на Моховой, внизу висят огромные бумажные «простыни», на которых написано, какие профессора читают по каждой кафедре, какие будут курсы, какие семинары; предлагается масса всякого рода заманчивых вещей, а я знаю только, что люблю историю, а больше, собственно, ничего не знаю.

Правда, некоторый особый интерес был уже пробужден во мне одной из работ Дмитрия Моисеевича Петрушевского. Заочником на втором курсе я должен был сдавать историю Средних веков. До войны были изданы два толстенных красных кирпича — учебники истории Средних веков

под редакцией О. Л. Вайнштейна и Е. А. Косминского — первый том, С. Д. Сказкина — второй, и там после каждой главы был помещен список рекомендованной литературы. Я наивно полагал, что нужно штудировать всю эту литературу, и начал это делать. Потом я убедился, что это невозможно — список был слишком велик. После главы «Рим и варвары» первой рекомендовалась глава из книги Петрушевского «Очерки средневекового государства и общества». До этого по истории Средневековья я читал только учебники и еще какие-то пособия. Но здесь я столкнулся с текстом, написанным выдающимся историком — медиевистом. Петрушевский, несомненно, один из самых крупных русских медиевистов первой половины XX столетия. Читая его, я впервые увидел, как пишется история или как нужно ее писать. Богатство деталей никогда не заслоняет общего развития исторического процесса, выводы подтверждаются новым материалом, мысль историка движется логично, стройно и убедительно. Я подпал под обаяние идей этого ученого. Таков был первый шаг в моем образовании как историка.

Стоя перед объявлениями о том, где что можно послушать, я столкнулся с девушкой, которую знал очень мало, она была уже на четвертом курсе. Она спрашивает:

— Ну, и что же вы выбрали?

— Не знаю, тут слишком много интересного.

— Знаете, — сказала она, — кем именно вы будете дальше, это откроется впоследствии. А сейчас вам надо пройти школу. Школу надо пройти на кафедре истории Средних веков в семинаре у профессора Александра Иосифовича Неусыхина. Несомненно, он — лучший профессор факультета.

Это был самый дельный совет из всех, которые я когда-либо в жизни получал, и я бесконечно за него благодарен. Я послушался и пошел записываться на эту кафедру.

Я окунулся в новую для меня научную, психологическую и человеческую среду. Кафедра истории Средних веков истфака МГУ в конце войны представляла собой собрание крупных ученых, разного калибра, конечно. Но все это были люди, имевшие целью постижение истины, как они это понимали, и доведение своих очень глубоких и всесторонних познаний до студентов, с каждым из которых они неустанно возились. Заведовал кафедрой тогда Евгений Алексеевич Косминский, член — корреспондент АН, впоследствии академик, крупнейший специалист по аграрной, социальной истории Англии преимущественно XIII столетия. У меня уже была его книга «Английская деревня в XIII веке». Бывают же совпадения: в мой день рождения приятельница, с которой я еще в школе учился, подарила мне, купив у букиниста, эту книгу, не имея о ней никакого понятия, но зная, что я учусь истории. Это тоже был как будто прорыв в будущее.

На кафедре работали Сергей Данилович Сказкин, Александр Иосифович Неусыхин, Владимир Михайлович Лавровский, Вера Вениаминовна Стоклицкая — Терешкович, Борис Федорович Поршнев, Николай Павлович Грацианский (я знал его очень мало, потому что зимой 1945 года он трагически погиб), Фаина Абрамовна Коган — Бернштейн, Моисей Менделевич Смирин и ряд других сотрудников, каждый из которых представлял собой яркую индивидуальность.

Это были люди разного склада. Но что им всем, во всяком случае людям старшего поколения, таким, как Сказкин, Неусыхин и в особенности Косминский, было органически присуще? Основы их образования и воспитания были заложены еще до революции и даже до начала Первой мировой войны. Они еще впитали в себя ту систему ценностей, которая в дальнейшем уже не культивировалась в этой стране. И помимо того, что мы получали от них знания, навыки научной работы и все то, что входит в систему исторического образования, общение с этими людьми совершенно иного психологического склада было прежде всего фактором нашего воспитания. Мы общались с носителями иной культурной традиции, нежели та, что была вложена в нас советской школой, семьей, средой, улицей, газетами, радио, да и самим истфаком. Выходя за пределы этой кафедры, мы попадали в совершенно иную идеологическую и психологическую обстановку. Кафедра истории Средних веков являлась, с моей точки зрения, замечательным оазисом, где приобретались такие ценности, которые за пределами небольшой комнатки, где она помещалась, получить было невозможно.

Истфак тогда находился на ул. Герцена (Никитской) в небольшом здании, где сейчас располагается издательство МГУ. Там была отгороженная шкафами комната; собственно, стен у нее не было, поскольку их закрывали книжные полки, заполненные преимущественно старой литературой, потому что средств на приобретение новой почти не выделялось. А из этой комнаты вела дверь в маленький закуток, где могли уместиться всего лишь несколько человек, когда происходил какой-нибудь семинар или экзамен. Кабинетом истории Средних веков заведовала Валентина Сергеевна Сорокеева, человек в высшей степени достойный и преданный своему делу. Она боготворила Косминского, нежно любила как наших учителей, так и нас, поскольку мы к ним прилепились, и заботилась об удовлетворении каждой потребности и члена — корреспондента, и профессора, и аспиранта или студента. Тут действительно был родной дом, сюда приходили, здесь было по — человечески тепло. Но главное — это те уроки, которые мы там получали.

Поделиться с друзьями: