Арт-галерея

Шеф понял, что сотрудники в затруднении, и начал сам:

– Я вашей работой в основном доволен. Всё по плану, всё путём. Хотя расслабляться не советую!

Он грозно нахмурил брови, приостановился и собрался с мыслями.

– Особенно хочу отметить Веру Павловну, – продолжил Иван Иванович уже с доброжелательной интонацией и улыбнулся.

Вера Павловна приподняла подбородок и скромно улыбнулась в ответ.

– Она у нас молодец. Всё у неё всегда вовремя и чётко сделано, по всем правилам оформлено. Буду объявлять благодарность. Вот на кого надо равняться. Хотя и к остальным у меня особых претензий нет, – он опять сделал пространную паузу и, посчитав, что, пожалуй, слишком разлиберальничался, с особой интонацией добавил. – Даже к Комарову.

Комаров закашлялся.

– Всем надо работать и работать, – строго добавил Иван Иванович.

Произнеся побудительное и стимулирующее вступление, он опять обвёл подчинённых зорким взглядом.

Коллектив выжидательно молчал.

– Ладно, – решил Иван Иванович. – Давайте обсуждать! Кому будем выговор объявлять? Томилов, начнём с тебя. Что скажешь?

– Готов понести заслуженное наказание, – с энтузиазмом откликнулся Томилов на вопросительные интонации руководства.

– Какое тебе наказание? – подскочил шеф. – Тебе ж звание скоро получать!

– Ну да, нельзя, – согласился Томилов. – А так я – с удовольствием, всегда пожалуйста. Если надо – объявляйте!

– Латунников, как у тебя? – перешёл к следующему подчинённому шеф.

– Так я же в командировке полтора месяца был, только что вернулся, в проверке не участвовал, – напомнил Латунников.

– В самом деле! – воскликнул Иван Иванович. – Я и забыл. Сиди и молчи.

– Я и молчу. Весело тут у вас, – не пропустил паса Латунников.

Шеф посмотрел на ожидавшего своей очереди Савушкина. Тот убрал со стола руки, собрался с мыслями, а после тихо и скромно промямлил – напомнил:

– Мне тоже нельзя, я в министерство ухожу.

– Нельзя, – согласился шеф, перевёл взгляд и требовательно посмотрел на амплитуду вращений ярко-синей шариковой ручки в руках Задвигаева.

Тот прекратил крутить ручку и напомнил:

– Мне, командир, без разницы. Я тоже всегда готов. Хоть горшком назови – только в печку не ставь. Но мне ж в академию в августе поступать! Вы ж сами, Иван Иваныч, и направили. А по документам я с выговором не пройду.

– Да, Задвигаева тоже откладываем, – согласился Иван Иванович с весомостью довода и, покачав головой, спохватился. – И Глазурьева откладываем – ему должность скоро получать. Комаров, ты что скажешь?

Комаров подпёр щёку кулаком и, виновато-горестно вздохнув, напомнил:

– У меня в апреле уже один выговор был. Что теперь – второй?

– Да, Комаров тоже не подходит, – с огорчением констатировал шеф, вспомнив, что у Комарова к тому же ещё недавно родился ребёнок. – Второй выговор – это слишком. Придётся служебное несоответствие объявлять. В должности понижать. Нельзя так. Пойдём дальше! Мышинский!

Мышинский сразу чётко и дисциплинированно отозвался:

– Я тоже не возражаю. Выговор – так выговор. Но мне тоже звание скоро получать.

Круг замкнулся, необсуждённой оставалась только Вера Павловна, сидевшая по правую руку от Ивана Ивановича.

– Ну что, – обречённо произнесла она, как будто подводя итог. – Осталась только я. У меня никаких веских оснований нет. Давайте меня наказывать, я согласна – раз никому нельзя.

Добрая и великодушная женщина всю жизнь проработала в системе и прекрасно разбиралась в бюрократических тонкостях.

– Вера Пална, как мы вас все любим! – громко и горячо воскликнул Комаров.

– Ага-а, – от всей души в унисон поддержали и пробасили остальные, испытывая чувство вины из-за того, что всем мужским коллективом невольно обидели бескорыстную милую сотрудницу.

Вера Павловна посмотрела по кругу на сочувственные, благодарные и пристыженные лица коллег, изумилась неожиданному переходу от поощрения к выговору и опустила глаза. Стёкла её очков неожиданно запотели.

– Простите нас! – не выдержал и завопил Комаров. – Ну хотите – поколотите всех, а меня, дурака, – первого.

Вера Павловна слабо улыбнулась, однако бьющее через край благородство непроизвольно выплеснулось наружу и скатилось двумя крупными каплями из покрасневших глаз. Она чуть слышно всхлипнула, сняла очки, вытащила из кармана платочек и вытерла со щёк стекающие следы своего милосердия.

– Ну-ну, – растерялся и расстроился не менее подчинённых потрясённый неожиданной метаморфозой Иван Иванович. – Вера Павловна! Голубушка вы наша! Это же простая формальность. Все прекрасно знают, что вы – лучшая.

Вера Павловна обречённо вздохнула и покорно кивнула головой.

– Ну, что делать! Решили, – поскорее, дабы прекратить неприятный разговор, резюмировал шеф. – Так и запишем. Совещание закончено. Все расходимся по объектам.

Коллектив стал подниматься и отодвигать стулья.

Иван Иванович подозвал Комарова и тихонько приказал:

– Чтобы завтра без букета и торта на работу не являлся!

СВЕТ С НЕБЕС

Путь из Бычков в Топтыково составляет около пяти километров.

Вроде бы он недолог и проходит через огромное поле. Казалось бы, заблудиться там невозможно. Иди и иди себе накатанной грузовиками дорогой на восток и вскоре увидишь асфальтированное шоссе, пройдёшь немного по этой серой крупнозернистой ленте, а там уже и поворот на Топтыково, ещё немного – и большое село с рядами ухоженных домов – совсем рядом.

Но по странному стечению обстоятельств всякий, кому нечасто приходится преодолевать это расстояние, блуждает в чистом поле, перепутывая дороги и ориентиры. Что пешком, что на машине, что на велосипеде.

Дорог там немного – три или четыре, или даже пять (кто из непосвящённых в тонкости местной географии их пересчитает!), и все они веером рассыпались, разлетелись, распластались по полю, и все ведут к большаку, древнему тракту, пережившему и Батыя, и Мамая, двигавшихся через эти окраинные рязанские земли на Москву.

Тракт с течением столетий преобразовался в асфальтированное шоссе, соединяющее районный город и несколько населённых пунктов – больших и маленьких деревень.

Но всё это лишь географическая преамбула, необходимая для того, чтобы показать местность, в которой происходили события, кстати говоря, прошлого ХХ века.