Арт-терапия. Учебное пособие

Отметим, что апраксия Шнайдера проявлялась в его неспособности выполнять с закрытыми глазами движения, направленными не на конкретный предмет, а на свое тело. Исследуя характер поведения Шнайдера, М. Мерло-Понти различает и описывает три формы возможных движений: «показывать», «трогать», «хватать».

В качестве начальной точки рассуждения приведем высказывание самого больного Шнайдера о сущности собственного движения: «В жизни… я воспринимаю движение как результат ситуации, последовательности самих событий; мы – я и мои движения – только, так сказать, звено в целостном развитии, и я с трудом представляю себе собственную инициативу… Все идет само собой» (Мерло-Понти, 1999, с. 145). Иными словами, для Шнайдера движение выступает как форма его отношения со средой, с которой утеряна осознанная связь. Его тело, следуя ситуации среды, вбирая и отражая ее в своем бытии, находит в себе самом формы контакта с ней вне зависимости от суждений рационального «Я». Иначе говоря, рациональный характер отношений между субъектом и средой «утерян»; функцию интеграции индивидуума в мир объектов берет на себя тело, используя в качестве средства связи движение.

При этом Шнайдер способен был брать предметы без выполнения предварительных поисковых движений, на которые указывал терапевт. Однако у него вызывало затруднение действие по означиванию частей своего тела, которые описывал врач. Определение местонахождения участков на теле осуществлялось после многочисленных предварительных поисковых действий. Анализируя поведение Шнайдера, М. Мерло-Понти усматривает в его движениях феноменологическое, а не объективное отношение к миру, которое определяется в пространстве бытия собственного тела. В реальной, а не в воображаемой ситуации Шнайдер находит точную, адекватную условиям среды форму выполнения конкретного движения; его телесное пространство открыто ему для осознания только при выполнении акта «хватания», а не в процессе абстрактного восприятия. «Телесное пространство может быть дано мне в интенции захвата, не будучи дано в интенции познания», – отмечает М. Мерло-Понти (Мерло-Понти, 1999, с. 144).

Следует отметить, что тело филогенетически и онтогенетически со-ориентировано на требования реальной среды, наполненной предметными вещами, а не их фантомами; его действия со-организованы в соответствии с их значениями для решения конкретных задач. Тело обладает «знанием», необходимым для со-существования с объектами среды с целью раскрытия себя в ней. Оно сополагает свои возможности с условиями внешнего мира, к которому стремится и которому хочет принадлежать. Тело нуждается в средствах адаптации к условиям и требованиям изменяющейся среды как данности, определяющей формы его движений. Именно поэтому реальная среда для Шнайдера не является пространством его мысли; она дана ему через тело, посредством тела.

Таким образом, природа сохраняет за больным способность к телесному выживанию, ограничивая его возможности рационального познания. По-видимому, при апраксии тело берет на себя функции «субъекта», и уже телу, а не сознанию принадлежит мир. Именно поэтому при осуществлении Шнайдером предварительного поискового действия «в движении принимает участие все тело (курсив наш. – В. Н.), и больной никогда не сводит его, как это сделал бы нормальный человек, к строго необходимым жестам… Вся операция происходит в пределах феноменального порядка, она не затрагивает объективного мира» (там же, с. 145–146). Говоря по-иному, через конкретное движение субъект – Шнайдер вступает в контакт с миром, минуя контроль своего поведения со стороны рационального сознания.

Как отмечает М. Мерло-Понти, в отличие от конкретного движения, посредством которого «берут», «схватывают», абстрактное движение выполняет иную функцию: оно «показывает», «указывает» (там же, с. 143). Но «показывается» уже означенное, «указывается» нечто означаемое. Это означенное – означаемое есть воображаемая, представляемая, описываемая, но не воплощенная в материю абстрактная идея.

То, что является в воображении, не обладает завершенной целостной формой; конфигурация элементов формы складывается на основе представлений об их значении в процессе выполнения действия. То, что воплощается в движении, – это не выражение напряжений тела, обусловливающих качество движения, это представление субъекта о способе воплощения символической идеи и чувства. Целостность движения указывает на его интенциональную природу. Внимание субъекта связывает значения ощущений и чувств, смыслов и парадоксов с воображаемым действием.

Целостный образ действия выстраивается на основе архитектонических проявлений телесного и идеального, придающих движению характер пластической завершенности, эстетической ясности. Об архитектонической природе структуры двигательного акта говорят исследования семантических связей вербального знака и двигательного акта, проведенные А. Р. Лурия с учениками (Лурия, 1971). С точки зрения В. Ф. Петренко, «значение – это обобщенная идеальная модель объекта в сознании субъекта, в которой фиксированы существенные свойства объекта, выделенные в совокупной общественной деятельности» (Петренко, 1998, с. 10).

В эксперименте А. Р. Лурия в качестве объекта выступали понятия, обозначающие музыкальные инструменты определенного семиотического класса (скрипка, мандолина). Предъявление данных понятий реципиентам сопровождалось отрицательным подкреплением (ударом электротока). Повторное прослушивание семантически близких по значению слов вызывало оборонительную реакцию, а понятия, которые опосредованно связаны с названиями инструментов (соната, концерт и т. п.), провоцировали ориентировочную двигательную реакцию. Слова, семантически не связанные с подкрепляемыми понятиями, не вызывали ни оборонительной, ни ориентировочной реакции.

Результаты представленного эксперимента позволяют осуществить диагностику психического состояния и уровня сознания реципиента по характеру телесного и эмоционально-чувственного реагирования на предъявляемый стимул:

1) здоровая психика – адекватная двигательная реакция отражает характер понимания семантических связей близких по значению понятий (скрипка – виолончель);

2) психические нарушения различной тяжести – реакция на вербальный раздражитель зависит от фонетической составляющей предъявляемых реципиенту слов (скрипка – скрепка), т. е. определяется характером их словесного выражения (тембр, темп, сила речи).

Следует отметить, что к абстрактному движению относятся телесные действия, не обращенные на объекты среды. Движение направляется не на кого-то или на что-то, находящееся во внешнем по отношению к субъекту поле, а на само себя. Оно само является предметом исследования со стороны выполняющего его субъекта. Иными словами, абстрактное движение осуществляется не в сторону предметного мира, а по отношению к «Я», которое его организует. В процессе его выполнения тело «переходит» из сферы актуального действия в пространство воображаемого.

Неспособность выполнять абстрактное движение, обнаруженная у больного Шнайдера (в работе М. Мерло-Понти), обусловлена его невозможностью определять самого себя для себя. Согласно Гольдштейну, «абстрактное движение и Zeigen (показывать) зависят от способности зрительного представления», в то время как конкретное движение по своей сути является подражательным. В случае со Шнайдером больной компенсирует скудость информации, получаемой посредством зрительного восприятия, активизацией кинестетических и тактильных способностей [13] .

13

Апраксии отражают неспособность субъекта осуществлять движения, адекватные его представлению о цели. По мнению К. Ясперса, между механизмами апраксии и осознанным волевым импульсом существует целый спектр внесознательных функций, поэтому природа этого явления остается неясной (Ясперс, 1997, с. 226).

Г. Гольдштейн делает вывод о том, что различие между конкретным и абстрактным движениями можно свести к различию между тактильным и зрительным типом восприятия. М. Мерло-Понти идет дальше: он связывает возможность выполнения абстрактного движения со способностью субъекта осуществлять «проекции» («вызыванию»), т. е. со способностью к представлению и фантазированию. Однако в своих рассуждениях М. Мерло-Понти следует парадоксальной логике, отмечая: «…чтобы играть им (телом. – В. Н.) по велению фантазии, чтобы описывать в воздухе движение, определенное лишь словесной инструкцией… мне надлежит перевернуть естественное отношение тела и окружения» (Мерло-Понти, 1999, с. 154).