Артемка у гимназистов

– Видал? Попробуй только!

Около участка околоточный передал Артемку городовому, а сам пошел дальше. Городовой опять взял Артемку за воротник и, подталкивая, повел сначала вверх по лестнице, потом, через прокопченную табачным дымом канцелярию, вниз, в подвал.

Когда закрылась дверь и Артемка оказался в пахнувшей крысами темноте, ему стало страшно. Некоторое время он стоял у двери, вперив глаза в черное, как сажа, пространство. Вдруг близко кто-то сказал:

– Пух!

– Что?
– шепотом спросил Артемка, сжимаясь от страха.

– Пух, - ответили ему и тоненько присвистнули.

"Какой-то знак, - решил Артемка.
– Наверно, жульнический Как бы не ударили еще". И на всякий случай предупредил:

– Не очень-то! Я и сдачи дам.

Но "пух" и присвист чередовались с такой правильностью, что Артемка скоро догадался: спит кто-то.

Он протянул вперед руки и, нащупав деревянную скамью, лег.

"Чего я испугался?
– подумал он.
– Ну, посадили и посадили. Небось выпустят. А не выпустят - дёру дам!" - и, поворочавшись, заснул.

В КАТАЛАЖКЕ

Первое, что увидел Артемка утром, были синие, как на иконах у святых, глаза, бледное, в морщинках лицо И рыжая, начинающая седеть бородка Человек стоял у самой скамьи, наклонив голову в черной бархатной шапочке, какие носили монахи, и смотрел на Артемку:

– Воришка?

– Какой там воришка!
– нахмурился Артемка.
– Политический я.

– Ну? Настоящий?

Артемка подумал и с сожалением сказал:

– Нет, еще не настоящий А ты кто? Монах? Человек поднял руку к шапочке:

– Нет, путешественник я

– Путешественник?
– Такой профессии Артемка не знал.
– Это как же?

– А так. Хожу из города в город, на людей смотрю, себя показываю

– Бродяга, - догадался Артемка.

– Ну, бродяга, - согласился человек.

– А как же тебя посадили?
– заинтересовался Артемка.

– А так и посадили. Встретил одного монаха. Познакомились, выпили. А потом стали о боге толковать. Я - одно, монах - другое. Ну и подрались. Монаха выпустили, а я сижу. Паспорт, видишь, у меня украли. А шапка - это трофей победы.

– Вот оно как!
– сказал Артемка с удовольствием.
– А в Москве ты был?

– В Москве? Всенепременно.

У дверей кто-то завозился с замком, дверь приоткрылась и в комнату просунулась усатая физиономия городового:

– Который хлопец, на допрос!

Артемка вскочил и тут только огляделся: серые стены, сводчатый потолок, под самым потолком два узких окна за решетками, на цементном полу деревянные скамьи-лежанки. Кроме него самого и "путешественника", в камере никого.

– Ну, долго будешь оглядываться?

– Иду, - сказал Артемка.
– Как тебе некогда! По гнилой лестнице поднялись в канцелярию. Горбунов, как будто еще более сонный, чем вчера, медленно поднялся из-за стола и, закрывая от лени на ходу глаза, пошел к обитой клеенкой двери Городовой, стараясь не стучать сапогами, забежал вперед и открыл перед надзирателем дверь.

– Иди, - буркнул околоточный Артемке. Потом выпятил колесом грудь, подобрал живот и шагнул через порог: - Господин пристав, писаку привел.

Артемка тоже вошел, но сейчас же попятился назад: за письменным столом сидел мужчина с таким лицом, будто кто в шутку к человеческому туловищу, одетому в белый, с серебряными погонами китель, приладил бульдожью голову.

– Куда! Стать сюда!
– услышал Артемка густой, отрывистый бас, похожий на лай простуженной собаки.

"Теперь пропал!" - подумал Артемка и подошел к столу. На зеленом, запачканном чернилами сукне лежали две брошюрки.

– Ты что же это, мерзавец, морочишь нам голову? Отвечай сейчас же: кто пьесу написал? Ну?

Артемка посмотрел в окно, откуда светило солнце, попрощался с волей и одним вздохом сказал:

– Я написал.

– Ты?
– Пристав подскочил, как резиновый мяч, и Артемка под носом у себя увидел здоровенный кулак с золотым кольцом на пальце.
– Ты?

– Я, - повторил Артемка и подумал: "Ударит - укушу".

Вероятно, эта же мысль отразилась и в его глазах:

пристав быстро отдернул кулак, сел, отдышался и уже совсем другим тоном сказал:

– Дурак! Научили тебя гимназисты, ты и повторяешь ерунду, пользы своей не понимаешь. Ну кто поверит, что сапожник, да еще мальчишка, может пьесу написать! Дурак и есть.

Потупясь, Артемка молчал.

Горбунов шумно вздохнул и отрекомендовал:

– Он, господин пристав, вредный мальчишка, его добром не уломаешь.

– А вот мы его подержим на одной селедке да без воды, он и заговорит. Уведите его!

Артемка подумал: "Стану я есть твою селедку! Дурака нашел".

В камере, как только закрыли дверь, "путешественник" спросил:

– Били?

– Селедкой морить будут, - сказал Артемка и попросил: - Ну, рассказывай.

– Это про что?

– Да про Москву же. Какая она? Верно, народищу там!

"Путешественник" оказался словоохотливым, и Артемка до сумерек слушал его рассказы о далекой огромной Москве, где все как в сказке. Но вот черного великана Пепса "путешественник" там не встречал, и где помещается школа, в которой "учат на актеров", тоже не знал.

К селедке Артемка так и не притронулся. Чтобы не соблазниться, он предложил ее Акиму Акимовичу (так звали "путешественника"), а сам только глотал слюну да хмурился.

Когда стемнело, в решетке окна зашуршала бумага и что-то похожее на мячи стало падать на пол. Артемка и Аким Акимович вскочили и зашарили руками.

– Лимон!
– крикнул Артемка, нащупав что-то круглое, в мягкой кожуре.

– Апельсины, - поправил Аким Акимович, нюхая поднятые два плода.

Не успели они обшарить весь пол, как сверху опять что-то упало.

– Колбаса!
– с радостью вскрикнул Артемка.

– А от Леночки - шоколад, - сказали сверху шепотом, и новый предмет увесисто стукнул Артемку по голове.