Артур и Джордж
Шрифт:
– Жду не дождусь снега.
– На каждую годовщину нашего знакомства я буду дарить тебе подснежник.
– Пятнадцатого марта, – уточняет Джин.
– Знаю. Я все знаю, эта дата вырезана у меня на сердце. При вскрытии ее прочтут.
И снова тишина. Примостившись на краю диванчика, он хочет сосредоточиться на ее словах и лице, на памятной дате и подснежниках, но осознание того буйства, что творится у него в штанах, поглощает его целиком. Это не любовное томление благородного рыцаря, нет, это пульсирующая неизбежность, грубая, уличная, полностью соответствующая одиозному слову «стояк», которое Артур никогда не употребляет, но сейчас не способен отогнать. Хорошо еще, что брюки просторные – у него это сейчас единственная внятная мысль. Чтобы не так сильно давило, он слегка изменяет позу и невольно придвигается ближе к Джин. Она ангел, думает он, такая чистая, такая хрупкая, приняла его порыв за
В голове у Артура всплывает некий образ из давних времен. Стонихерст, ночь; дежурный иезуит бесшумно обходит дортуары, чтобы не допустить разврата среди воспитанников. Это было оправданно. Вот что ему требуется – и сейчас, и в обозримом будущем: свой личный дежурный иезуит. Нынешнее происшествие не должно повториться. Для него, как для врача, эта минутная слабость объяснима; но для английского джентльмена она постыдна и тревожна. Он даже не знает, кого предал больше всех: Джин, Туи или себя. В какой-то степени определенно всех троих. И это не должно повториться.
Всему виной внезапность, а также разрыв между мечтой и реальностью. В рыцарских романах объект любви недосягаем: это, например, жена сюзерена. Доблесть рыцаря – под стать его чистоте. Но Джин вполне досягаема, тогда как Артур отнюдь не безвестный доблестный рыцарь, свободный от брачных уз. Напротив, он женатый мужчина, три года назад приговоренный к воздержанию лечащими врачами супруги. Весит он за девяносто… нет, за сто килограммов, держится в хорошей форме, энергичен; не далее как вчера ночью у него было непроизвольное семяизвержение.
Но теперь, когда этот непростой вопрос встает перед ним со всей ужасающей отчетливостью, Артур способен его осмыслить. Умом он обращается к практическим аспектам любви, точно так же как некогда обращался к практическим аспектам болезни. Проблему – проблему! боль, сокрушительную радость, муки! – он определяет следующим образом. Для него немыслимо разлюбить Джин; для нее немыслимо разлюбить его. Для него немыслимо развестись с Туи, матерью его детей, к которой он по сей день испытывает душевную привязанность и уважение; да что там говорить: только негодяй способен бросить больную жену. Для него немыслимо и превратить роман в интрижку, сделав Джин своей любовницей. У каждой из трех сторон есть своя честь, пусть даже Туи не ведает, что ее честь обсуждается у нее за спиной. Но таково непременное условие: Туи ничего не должна знать.
На следующем свидании он берет инициативу на себя. Так надо: он мужчина, он старше; Джин – девушка, возможно, импульсивная, чью репутацию запятнать нельзя. Поначалу она тревожится, решив, что Артур вознамерился с нею порвать, но когда понимает, что он всего лишь хочет упорядочить их отношения, расслабляется, а временами, похоже, и вовсе перестает слушать. Ее тревога прорывается вновь, когда Артур подчеркивает, что они должны быть крайне осторожны.
– Но целоваться-то можно? – спрашивает она, будто проверяя условия контракта, благополучно подписанного с завязанными глазами.
От ее интонации у него тает сердце и туманится мозг. Чтобы скрепить контракт, они целуются. Впрочем, Джин лишь коротко клюет его, словно птичка, с открытыми глазами, тогда как Артур предпочитает, чтобы глаза были закрыты, а губы надолго сливались с губами. Ему даже не верится, что он вновь кого-то целует, тем более Джин. Он запрещает себе думать, до какой же степени это отличается от поцелуев с Туи. Как бы то ни было, очень скоро восстание начинается вновь, и он отстраняется.
Они будут видеться; будут ненадолго оставаться наедине; целоваться можно; забываться нельзя. Их положение крайне опасно. А она опять слушает вполуха.
– Пора мне съехать от родителей, – говорит она. – Я могу снимать квартиру на паях с женской компанией. Тогда ты сможешь свободно ко мне приходить.
До чего же она не похожа на Туи: прямолинейная, открытая, свободная от предрассудков. С самого начала она относилась к нему как к равному. И в том, что касается их любви, они, конечно, на равных. Но на нем лежит ответственность и за них обоих, и за Джин в отдельности. Он обязан следить, чтобы ее прямодушие не обернулось
бесчестьем.В последующие недели Артур порой задумывается, не ждет ли Джин, что он сделает ее своей любовницей. Сколько страсти в ее поцелуях и сколько разочарования во взоре, когда он отстраняется; как она льнет к его груди; временами у Артура возникает чувство, будто она точно знает, что творится у него на душе. И тем не менее он не вправе допускать подобные мысли. Она не такая: в ней нет ложной скромности, а это значит – она всецело ему доверяет и доверяла бы, даже не будь у него незыблемых принципов.
Но одного лишь распутывания житейских сложностей, что сопутствуют их отношениям, недостаточно; ему столь же необходимо моральное одобрение. Артур с трепетом отправляется на вокзал Сент-Панкрас и садится в поезд, идущий в Лидс. Высшим авторитетом остается для него матушка. Она внимательно читает все его произведения, прежде чем они пойдут в печать; сходную роль играет она и в его эмоциональной жизни. Только матушка может подтвердить, что выбранный им план действий правомерен.
В Лидсе он садится на поезд до Карнфорса и в Клэпхеме делает пересадку до Инглтона. Матушка поджидает его на станции в своей легкой повозке, одетая в красный жакет и хлопчатобумажный белый капор, который она, похоже, теперь носит не снимая. Две тряские мили в повозке кажутся Артуру бесконечными. Матушка все время потакает своему пони по кличке Муи, а тот – коняшка с характером: к примеру, наотрез отказывается приближаться к паровозам. С ним также приходится объезжать стороной участки дорожных работ и радоваться каждому случаю лошадиной невнимательности. Наконец они заходят в Мейсонгилл-коттедж. Артур незамедлительно принимается выкладывать матери все. По крайней мере, все существенное. Все, что ей необходимо знать, чтобы вынести суждение о его возвышенной, ниспосланной небесами любви. Про то, как на него снизошло внезапное чудо, сделавшее жизнь его невыносимой. Про свои переживания, чувство долга и угрызения совести. Про Джин, ее очаровательную непосредственность, острый ум, добродетель. Про все. Почти.
Сбиваясь, он заводит рассказ сначала, углубляясь в новые подробности. Подчеркивает происхождение Джин, ее шотландские корни – такая родословная способна увлечь любого генеалога-любителя. По одной линии род ее восходит к Мализу де Легге, жившему в тринадцатом веке, а по другой – к самому Робу Рою. В настоящий момент она живет с богатыми родителями в Блэкхите. Семейство Лекки, уважаемое и благочестивое, сделало состояние на чайной торговле. Возраст Джин – двадцать один год. Она – обладательница волшебного меццо-сопрано, пению обучалась в Дрездене, собирается на стажировку во Флоренцию. Прекрасно держится в седле, но ему еще предстоит в этом убедиться. Ее отличают чуткость, честность, сила духа. Наконец, внешность ее тоже достойна восхищения. Стройная фигура, изящные ручки и ножки, волосы цвета темного золота, зелено-карие глаза, слегка вытянутый овал лица, идеальная белоснежная кожа.
– Ты словно расцвечиваешь фотографию, Артур.
– И рад бы, да у меня ее нет. Я просил Джин подарить мне свой снимок, но она говорит, что нефотогенична. И не любит улыбаться в камеру, потому что стесняется своих зубов. Прямо так и сказала. Думает, они слишком крупные. Конечно же, это чепуха. Она просто ангел.
Слушая рассказ сына, матушка не упускает из виду странную параллель, проведенную судьбой. Долгие годы она была замужем за человеком, которого общество из вежливости объявляло тяжелобольным – не важно, приволакивал его домой крохобор-извозчик или медики отправляли в лечебницу под видом эпилептика. В отсутствие мужа и по причине его невменяемости она утешилась с мужчиной по имени Брайан Уоллер. Тогда суровый и беспощадный сын посмел ее осуждать, а порой едва ли не ставил под сомнение ее честь своими недомолвками. А нынче он, ее любимый, обожаемый ребенок, в свой черед обнаружил, что житейские трудности не заканчиваются у алтаря; по мнению некоторых, там они только начинаются.
Матушка слушает; она понимает и оправдывает. Артур поступает правильно и по чести. А она была бы рада знакомству с мисс Лекки.
Он устраивает их встречу, и матушка высказывается о Джин одобрительно, точно так же как в свое время, еще в Саутси, одобрила Туи. Это не бездумное потакание прихотям избалованного сына. С точки зрения матушки, Туи, мягкая и покладистая, была идеальной женой для честолюбивого, но еще не нашедшего себя молодого врача, который стремился утвердиться в обществе, чтобы оно поставляло ему пациентов. Однако, вознамерься он жениться сейчас, ему лучше всего подошла бы такая девушка, как Джин, независимая, решительная и прямолинейная: в этих проявлениях матушка усматривает некоторое сходство с собственной персоной. Про себя она также отмечает, что Джин – первая спутница ее сына, которой он не дал прозвища.