Артур и Джордж

Он читал письма спереди назад, он читал их сзади наперед; он читал их наугад; он тасовал их, будто карточную колоду. И тут его взгляд зацепился за что-то, и пять минут спустя он почти сорвал дверь своего секретаря с петель.

— Альфред, поздравляю вас. Вы точно ударили по шляпке гвоздя.

— Я?

Артур швырнул письмо на стол Вуда.

— Смотрите вот тут. И тут, и тут.

Секретарь следил за пальцем Артура, по-прежнему ничего не понимая.

— По какому гвоздю я ударил?

— Так слушайте. Вот: мальчика не отослать в море. И здесь: волны катятся через тебя. Это первое письмо Грейторекса, как вы не понимаете? И вот тут: думаю, меня не повесят, а отправят в море.

По выражению лица Вуда было заметно, что очевидность от него ускользает.

— Перерыв, Вуди, перерыв. Семь лет. Почему перерыв, спросил я, почему перерыв? А вы ответили: потому что его там не было. А я сказал: где же он был, а вы ответили: может быть, он устроился матросом. И вот это первое письмо после семилетнего перерыва. Я перепроверю, но держу пари на ваше жалованье, что ни в одном письме первых преследований нет упоминаний про море.

— Ну, — сказал Вуд, позволив себе чуточку самодовольства, — это выглядело возможным объяснением.

— И вот что ставит окончательную точку, если у вас остаются малейшие сомнения, — хотя секретарь, получивший комплимент своей блестящей проницательности, не был склонен сейчас же усомниться в ней, — так это место, откуда последовала заключительная мистификация.

— Боюсь, вам придется мне напомнить, сэр Артур.

— Декабрь девяносто четвертого, вспомнили? Объявление в блэкпулской газете о распродаже с аукциона всей обстановки дома священника.

— И?..

— Ну, давайте же, давайте! Блэкпул — что такое Блэкпул? Курортное местечко при Ливерпуле. Вот откуда он отплыл. Из Ливерпуля, ясно как дважды два.

Дальнейшую часть дня Альфред Вуд не имел ни минуты передышки. Письмо директору уолсоллской школы с вопросом об изучении Мильтона; письмо Гарри Чарльзуорту с заданием выяснить, кто из местных жителей провел на море годы между 1895-м и 1903-м, а также найти мужчину или мальчика по имени Спек; и письмо доктору Линдсею Джонсону с просьбой безотлагательно провести сравнения между письмами в прилагаемом досье и письмами Джорджа Идалджи, уже присланными. Тем временем Артур написал Мам и Джин, сообщая им о продвижениях.

Утренняя почта на следующий день включала письмо в знакомом конверте. Со штемпелем Кэннока.

Досточтимый сэр,

строчка известит вас, что мы полицейские стукачи и знаем, что Идалджи убил ту лошадь и писал те письма. И нечего навешивать это на других. Это Идалджи, что будет доказано, потому как он ненашенский и…

Артур переворачивает листок и читает дальше:

…и в Уолсолле никакого образования получить было нельзя, когда чертова свинья Олдис командовал в школе. Он получил чертову пулю, когда попечителям послали письма насчет него. Ха, ха.

Директору уолсоллской школы была отправлена дополнительная просьба сообщить об обстоятельствах, когда его предшественник покинул свой пост; после чего и эта последняя улика была переслана доктору Линдсею Джонсону.

«Под сенью» окутывала тишина. Дети уехали. Кингсли — на свое первое полугодие в Итоне, Мэри — в Прайорс-Филд в Годолминге. Погода стояла пасмурная. Артур ел в одиночестве у пылающего камина; по вечерам играл на бильярде с Вуди. Он уже видел на горизонте свое пятидесятилетие — если горизонт может находиться так близко. На расстоянии всего двух лет. Он все еще играл в крикет, довольно часто его удары поражали красотой, как любезно говорили капитаны противников. Но слишком уж часто он, стоя у черты, смотрел, как подающий возникал в вихре рук, ощущал удар в свой щиток, свирепо смотрел в сторону судьи и слышал через расстояние в двадцать два ярда полный сочувствия приговор: «Сожалею, сэр Артур». Решение, не подлежащее апелляции.

Пришла пора признать, что дни его славы миновали. Семь и шестьдесят один против Кембриджшира в одном сезоне, и калитка У. Д. Грейса в следующем. Однако великий крикетист уже набрал сто очков, когда Артур вышел на поле пятым сменившимся подающим и убрал его бородатым приемом. Но тем не менее: У. Д. Грейс — 100, А. Конан Дойль — 110. В ознаменование он написал пародийно-героическую поэму в девятнадцати строфах, но ни его стихи, ни подвиг, ими увековеченный, не помогли ему попасть в «Уиздена». Капитан команды Англии, как однажды напророчил Патридж? Нет, капитан Авторов против Актеров на стадионе «Лорд» прошлым летом, вот, пожалуй, его уровень. В тот июньский день он начал в паре с Вудхаусом, который комично позволил выбить себя без единого очка. Сам Артур сделал две пробежки, а Хорнанг даже не справился с первой подачей. Орас Бликли набрал пятьдесят четыре очка. Возможно, чем писатель лучше, тем хуже он как крикетист.

И то же самое происходило с гольфом, где разрыв между мечтой и реальностью увеличивался с каждым годом. Но бильярд… бильярд был игрой, в которой угасание не подразумевалось само собой. Свои пятьдесят, шестьдесят и даже семьдесят лет игроки разменивали без видимой утраты сноровки. Сила не главенствовала, опыт и тактика — вот что приносило победу. Поцелуйные карамболи, рикошетные, стук почтальона, ясельные карамболи вдоль бортов — что за игра! Почему, собственно, попрактиковавшись, а то и позанимавшись с профессионалом, ему не принять участие в чемпионате английских любителей? Конечно, ему придется отработать длинные дженни. Всякий раз он должен был говорить себе: высмотри шар в позиции для дуплета в угловую лузу, а затем ударь со всей точностью, на какую способен. Вуду длинные дженни удавались легко, хотя для идеальных двойных дуплетов ему было еще очень и очень далеко, как Артур ни уставал ему указывать.

Приближение к пятидесяти: и начнется вторая половина его жизни, хотя и с запозданием. Он потерял Туи и обрел Джин. Он отказался от научного материализма, ему привитого, и нашел способ приоткрыть великую дверь в потусторонность, хотя бы на щелочку. Остряки любили повторять, что англичане, раз уж они лишены духовных инстинктов, придумали крикет, чтобы обрести чувство вечности. Подслеповатые наблюдатели воображают, будто в бильярде без конца повторяется один и тот же удар. Полная чушь и то, и другое. Англичане сдержанны, это правда, — они же не итальянцы, но духовности у них не меньше, чем у любой другой нации. И не бывает двух одинаковых ударов кием, как не бывает и двух одинаковых человеческих душ.

Он посетил могилу Туи в Грейшоте. Он возложил цветы, он всплакнул, повернулся, чтобы уйти, и поймал себя на мысли, а когда он снова приедет сюда? На следующей неделе или через две недели? А потом? В какой-то момент цветы перестанут возлагаться, и посещения станут реже. Он начнет новую жизнь с Джин, возможно, в Кроборо, по соседству с ее родителями. И навещать Туи будет… неловко. Он скажет себе, что достаточно просто думать о ней. Джин — дай Бог! — сможет родить ему детей. Кто тогда будет навещать Туи? Он покачал головой, чтобы избавиться от этой мысли. Какой смысл предвосхищать будущую вину? Действуешь в согласии с лучшими своими принципами, а затем встречаешь дальнейшее согласно с тем, чем оно обернется.

И тем не менее, вернувшись в «Под сенью» назад в пустой дом Туи, он почувствовал, что его влечет в ее спальню. Он не распорядился, чтобы в комнате сменили обстановку или сделали ремонт, — разве он мог? И потому тут стояла кровать, на которой она умерла в три часа ночи, и в воздухе веял аромат фиалок, и ее хрупкая рука покоилась в его большой неуклюжей лапе. Кингсли и Мэри сидели с измученной, испуганной вежливостью. Туи приподнимается чуть ли не с последним вздохом и говорит Мэри, чтобы она оберегала Кингсли… Вздыхая, Артур подошел к окну. Десять лет назад он выбрал для нее эту комнату, из которой открывался самый лучший вид на сад, на их собственную сужающуюся долину, где смыкался лес. Ее спальня, ее больничная палата, комната ее смерти — он все время пытался сделать ее как можно приятнее и безболезненнее, насколько было в его силах.