Артур и Джордж

Миссис Энсон ободряюще улыбнулась. Впрочем, ободрения не требовалось.

— А со стороны вашей матушки?

— О, тут много интереснейшего. Моя мать — большой знаток старины и с помощью сэра Артура Викарса — герольдмейстера Олстера и родственника — сумела проследить свой род на пять столетий. Она гордится — мы гордимся, — что на ветвях нашего фамильного древа разместилось немало великих мира сего. Дядей моей бабушки был сэр Денис Пэк, который командовал Второй бригадой при Ватерлоо.

— О! — Миссис Энсон твердо верила в классовую принадлежность и в сопряженные с ней обязательства и долг. Однако джентльменом джентльмена делали природное достоинство, а не документы.

— Впрочем, подлинный романтизм нашего рода восходит к браку в середине семнадцатого века между преподобным Ричардом Пэком и Мэри Перси, наследницей ирландской ветви нортумберлендских Перси. Благодаря этому мы через три разных брака связаны с Плантагенетами. Поэтому в нашей крови есть некие особые элементы, благородные по происхождению и, надо надеяться, благородные по устремлениям.

— Надо надеяться, — повторила миссис Энсон. Сама она была дочерью мистера Гильберта Миллера из Брентри (графство Глостершир), и ее дальние предки не вызывали у нее никакого любопытства. Ей казалось, стоит заплатить специалисту за воссоздание вашего фамильного древа, и вы обязательно окажетесь в родстве с какой-либо знатнейшей фамилией. Генеалогические сыщики вряд ли присылают счета, приложенные к подтверждению, что по отцу вы происходите от свинопасов, а по матери — от уличных торговцев.

— Однако, — продолжал сэр Артур, — к тому времени, когда Катерина Пэк, племянница сэра Дениса, овдовела в Эдинбурге, семейное состояние пришло в полный упадок. Она даже была вынуждена поселить в доме платного гостя. Вот так мой отец — платный гость — познакомился с моей матерью.

— Очаровательно, — сказала миссис Энсон. — Как очаровательно. И теперь вы успешно восстанавливаете семейное состояние.

— Когда я был маленьким, меня удручала бедность, в которую оказалась ввергнутой моя мать. Я чувствовал, что это противно самой ее натуре. Это воспоминание всегда содействовало моему устремлению вперед.

— Очаровательно, — повторила миссис Энсон, на этот раз внутренне менее искренне. Благородная кровь, тяжелые времена, восстановленные семейные состояния. Эти темы вполне устраивали ее во взятом из библиотеки романе, но, сталкиваясь с их версиями в реальной жизни, она находила их неправдоподобными и слащаво-сентиментальными. Она прикинула, надолго ли новое возвышение семьи продолжится на этот раз. Что говорят про быстрые деньги? Одно поколение, чтобы нажить их, одно, чтобы купаться в них, и одно, чтобы их потерять.

Однако сэр Артур, пусть несколько и тщеславился своими предками, был усердным сотрапезником. Он продемонстрировал внушительный аппетит, хотя ни разу ничего не сказал о предлагаемых ему блюдах. Миссис Энсон не могла решить, то ли он считал вульгарным похваливать еду, то ли вкусовые сосочки у него парализованы. Кроме того, за столом не упоминались дело Идалджи, состояние уголовного правосудия, администрация сэра Генри Кэмпбелла-Баннермена, а также подвиги Шерлока Холмса. Они сумели выдержать выбранный курс, будто три гребца без рулевого. Сэр Артур энергично загребал с одного борта, а Энсоны на другом борту погружали весла достаточно умело, чтобы лодка двигалась по прямой.

Анчоусовая икра была съедена, и Бланш Энсон уловила мужское нетерпение дальше по столу. Их настойчиво влекли уютно занавешенный кабинет, помешиваемое в камине пламя, раскуренная сигара, стаканчик коньяка и возможность самым цивилизованным образом повырывать друг из друга порядочные куски. За ароматами стола ей чудилось в воздухе что-то первобытное и звериное. Она встала и пожелала доброй ночи готовым к бою противникам.

Джентльмены проследовали в кабинет капитана Энсона, где огонь пылал вовсю. Дойль воспринял лоск свежего угля в медном ведерке, отполированные корешки переплетенных журналов, сверкающую подставку с тремя графинами, лакированное брюхо раздутой рыбы в витрине. Все сияло и переливалось, даже пара ветвистых рогов какого-то заграничного животного — скандинавского лося, предположил он, — не была обделена усердием горничной.

Он извлек сигару из пододвинутого ящичка и покатал ее между пальцами. Энсон передал ему перочинный нож и сигарные спички.

— Я против использования новинки для обрезания сигар, — объявил он. — И навсегда останусь верен хорошо наточенному ножичку.

Дойль кивнул, наклонился для этой операции, а затем щелчком отправил отрезанный кончик в камин.

— Как я слышал, научный прогресс осчастливил нас изобретением электрической зажигалки для сигар?

— Если так, то до Хайнхеда она еще не добралась, — ответил Дойль, уклоняясь от роли столицы, похлопывающей провинцию по плечу. Однако он распознал потребность гостеприимного хозяина утвердить свое первенство в собственном кабинете. Если так, то он ему поможет. — Лось, — предположил он, — возможно, из южной Канады?

— Из Швеции, — ответил главный констебль почти быстровато. — Ваш сыщик такой ошибки не допустил бы.

А, так мы начнем с этого, да? Дойль следил, как Энсон раскуривает свою сигару. Вспышка спички на миг заставила блеснуть стаффордский узел в булавке его галстука.

— Бланш читает ваши книги, — сказал главный констебль, слегка кивнув, словно это исчерпывало вопрос. — Кроме того, она очень любит романы миссис Брэддон.

Дойль ощутил внезапную боль — литературный эквивалент подагры. И тут же последовал новый спазм, когда Энсон продолжил:

— Сам я почитываю Стэнли Уэймена.

— Превосходно, — ответил Дойль, — превосходно. — Под этим он подразумевал: превосходно, что вы предпочитаете его, в той мере, в какой это касается меня.

— Видите ли, Дойль… Я уверен, вы не против, если я буду говорить прямо? Возможно, я не такой уж знаток книг, но в качестве главного констебля я неизбежно оцениваю ситуации с более профессиональной точки зрения, чем, полагаю, большинство ваших читателей. То, что полицейские, которых вы вводите в свои рассказы, не подходят для выполнения своих обязанностей, необходимо для логики ваших выдумок, мне понятно. Как мог бы ваш ученый сыщик сиять, если бы его не окружали олухи?

Вызов, не заслуживающий возражений.

— «Олухи» едва ли подходящее определение для Лестрейда, и Грегсона, и Гопкинса, и… о, это вовсе…

— Да, я полностью понимаю ваши основания, Дойль. Но в реальном мире…

Тут Дойль более или менее перестал слушать. В любом случае его мысли зацепились за слова «в реальном мире». До чего же легко все понимают, что реально, а что нет. Мир, в котором почти незрячий молодой солиситор был приговорен к тюремному заключению в Портленде… мир, в котором Холмс распутывал очередную загадку, недоступную умам Лестрейда и его коллег… или потусторонний мир, мир за закрытой дверью, сквозь которую так легко проскользнула Туи. Некоторые люди верят только в один из этих миров, некоторые — в два, горстка — во все три. Почему люди считают, что прогресс слагается из того, чтобы верить меньше, а не больше, не в том, чтобы распахнуть себя для большего во вселенной?