Ашхабадский вор
Шрифт:
Есть, правда, козырь и в их колоде, помимо автоматов и боеприпасов к ним. Козырь называется Джумагуль, которая может назвать определенные имена. И если не бухнутся на колени, на что рассчитывать было бы глупо, то, по крайней мере, прислушаются, призадумаются, а там уж поглядим. Если их догоняют простые разбойники, потомки тех сорока балбесов, с которыми конфликтовал знаменитый Али-Баба, то должны прислушаться, им должно быть не все равно, против чьихлюдей они разбойничают...
Всадникам оставалось взлететь на холм. Алексей их пересчитал – шестнадцать вооруженных боевых единиц.
Карташ положил автомат поперек
Всадники взяли их маленький отряд в кольцо. В одинаковых одеждах, скроенных по душманской моде, с закрытыми белой материей лицами, так что оставались открытыми лишь щелочки для глаз, они казались этакими братьями-клонами, отлитыми из одной заготовки. Карташу бросилось в глаза: чалмы повязаны точно так же, как и у тех, с кем они пересеклисьв городе Уч-Захмет. К слову говоря, у милейших «хозяев» крошечного аула головные уборы под названием чалма выглядели несколько иначе. Спросить, что это значит, можно только у Джумагуль, но уже поздно спрашивать…
Некстати, как оно обычно и бывает, на ум выскочила слышанная от кого-то байка. Про то, как наши разведчики, заброшенные в одну из недружественных стран Ближнего Востока, прокололись буквально с ходу, и как раз на чалмах. Наши повязали их на один из среднеазиатских манеров, а в тойстране был свой манер. Байка заканчивалась на том, как с разоблаченных разведчиков живьем содрали кожу.
Лезет же на ум...
Оружие всадники на них не наставляли, но отчего-то не возникало сомнений, что у них не займет много времени сдернуть с плеч или выдернуть из седельных сумок карабины и автоматы. Пока что всадники молчали и пристально разглядывали маленький караван. И приятного в этом было маловато.
Вдруг один из этих всадников без лица что-то прокричал, показывая на Гриневского.
– Он сказал, это верблюды Садуллы, – быстро перевела Джумагуль.
«Мать твою! – сердце Карташа оборвалось. – Неужели произошло самое худшее из того, что могло произойти, и нам повстречались дружки наркоперевозчиков? Пока не поздно, надо делать свой ход».
После упоминания Садуллы разом загомонили все кавалеристы. Размахивали руками и показывали то на одно, то на другое, а то и вовсе на небо.
– Спроси, кто у них главный, – громко сказал Карташ, чтобы слышала не только Джумагуль. Сказал с нарочитым спокойствием, стремясь показать этим, что за ними имеется некая правота, а потому следует поговорить.
И главный объявился. Один из безлицых всадников поднял левую руку и произнес что-то односложное, властное. Другие сразу замолчали. И сей факт придал Карташу спокойствия и уверенности – гораздо проще иметь дело с людьми, в чьих рядах наличествует какая-никакая дисциплина. По крайней мере, палить без команды не начнут. А может, удастся найти правильный подход к этому главному, тогда и вовсе обойдется без пальбы…
– Где товар? – спросил этот главный по-русски.
Худшие опасения Алексея полностью подтвердились. Наркотики и эти всадники – в одном сплетении. Лишь один положительный момент можно было отыскать в происходящем: наступила полная ясность, карты раскрыты. А раз так, то можно изобрести какую-нибудь спасительную комбинацию. Времени, правда, маловато…
– Сперва
скажи, что это был за товар? – Алексей задал встречный вопрос главным образом для того, чтобы выиграть время.Наглость – а что это, господа хорошие, как не наглость, когда четверо вооруженных людей не испытывают здорового страха перед шестнадцатью не хуже вооруженными людьми, смеют говорить с ними на равных – нешуточно возмутила безлицых верховых. Они заголосили, потрясая оружием, кони под ними заходили.
Наверное, и главарь кавалеристов еле сдержался от желания скомандовать: «Огонь!». Но – на что и ставил Алексей (да и, честно признаться, не на что им больше ставить), товар настолько важен и дорог этим романтикам больших каракумских дорог, что они многое смогут проглотить. Смогут до тех пор, пока не вернут себе товар или не уверятся, что сделать это невозможно. Многое проглотят, но – не все. И потому грань, за которую перейти нельзя, надо чувствовать, как канатоходец – натянутый трос.
И вот старший вновь заговорил. И его голос заставил остальных смолкнуть, угомониться.
– Товар в двойных мешках. Внутренние из непромокаемой прорезиненной ткани, наружные – обыкновенные, из мешковины серого цвета. Двадцать два мешка.
Джумагуль уже давно выразительно смотрела на Карташа. Алексей отлично понимал ее немой вопрос – может быть, пора назваться? Но Алексей решил пока что приберечь этот ход.
– Товар цел, он в надежном месте. Нам он не нужен, – сказал Карташ. – Все, что нам нужно – это продолжить свой путь.
«Который хрена с два удастся продолжить», – мысленно дотянул до логического конца свою реплику Карташ.
– И где наш товар? – главарь повторил свой вопрос с угрожающей интонацией.
– Если я скажу сейчас – где, неужели ты мне поверишь? – сказал Алексей с невеселой ухмылкой.
– Мы поедем туда с тобой и твоими людьми, русский. А сейчас ты мне скажешь, где Садулла и его люди, – наконец-то и этот вопрос заинтересовал главаря. – И как товар попал к тебе. И еще ты скажешь мне, кто ты такой и что здесь делаешь.
С ответом Карташ несколько задержался, и не по своей воле. Один из всадников вдруг поднялся на стременах, выхватил кинжал размером с добрую саблю, принялся размахивать им и что-то выкрикивать. Судя по порывистости и горячности, молодой боец. В смысле – салабон.
Карташ не стал прибегать к помощи Джумагуль. И без перевода ясен смысл: связать этих неверных, гяуров, и пытать, пытать, пытать, пока не скажут все.
Главарю пришлось отвлечься на горячего бойца, прикрикнуть. Потом он обратился к остальным с короткой речью, разбитой на фразы, состоящие из одного-двух слов. Спич сопровождался убедительными, но насквозь непонятными взмахами левой руки. Левша он, что ли, шайтан его задери?..
«А ихний старшойненавистью к нам определенно не пылает, – подумал Карташ, дожидаясь, пока окончится вразумление подчиненных. – Судя по морщинам у глаз, голосу, знанию русского, ему лет за сорок. Почти верняк, что он служил в Советской армии. У среднеазиатов в советские годы неслужившийсчитался кем-то вроде порченого, им брезговали, девок замуж за такого не выдавали. А то еще не срочную, а кадровую не служил. Может, признал во мне офицера и заработала корпоративная солидарность? Не, это чересчур романтическая версия. Ближе к правде, думается, будет предположение, что он недолюбливал этого Садуллу. А еще вернее, что мы оказали ему добрую услугу, убрав сильного конкурента по наркопромыслу. Возможно, благодаря нам он теперь приберет к своим рукам бесхозное дело…»