Ассасин
Шрифт:
«Ничего, я когда-нибудь дождусь этого момента. Момента, когда вспомню о нем и ничего не почувствую».
Пытаясь сдержать горячие слезы, я часто заморгала. Особняк расплылся перед глазами, но мне не нужно было его видеть, чтобы помнить, — образы сохранились в моей голове так четко, словно их выжгли раскаленным клеймом прямо на коже. Как тот номер. Который, я думала, никогда не наберу.
Набрала.
Перед глазами всплыл Рен — как он стоял на балконе тихий и задумчивый, как смотрел на меня с непонятным блеском в глазах, как отставил прочь стакан…
Все это было
Да, не разрешал. А зря. Вереница дальнейших событий вихрем пронеслась перед глазами, сердце наполнилось болью, стало трудно дышать.
Я отшатнулась от ограды.
Зачем я стою здесь? Меня никто не ждет, не любит, не вспоминает. Все это призраки прошлого и иллюзии воспаленного воображения, и ничего более.
В тот момент, когда я решила вернуться к машине, позади «бьюика» бесшумно припарковался дорогой черный автомобиль.
Он подходил ко мне медленно.
Глаза прищуренные и удивленные, мелькнувшая на лице радость тут же сменилась привычной маской — ледяной и непроницаемой, мышцы во всем теле напряжены. Я чувствовала его так же хорошо, как саму себя. То же напряжение, та же опаска, то же недоверие во взгляде — черт, ну надо же нам было встретиться!
Мне на удивление сильно хотелось просто рвануть с места, однако интуиция твердила, что это не лучший план: попробуй убежать от хищника, и он тут же, ведомый инстинктами, кинется за тобой следом. Лучше двигаться спокойно и сдержанно, а там по обстоятельствам.
Я просто стояла, Декстер приближался. Теперь мы смотрели друг на друга, как два вождя чужеземных племен. Война? Мир? Переговоры?
Интересно, он знает о том, что я сбежала из Корпуса? Если так, то я в полной заднице, потому что он сдаст меня назад.
«Или не сдаст? Может, он не знает о наказании? Да уж, конечно, не знает…»
Лучше бы я здесь не стояла.
Превратившись нервами в стальной канат, я следила за тем, как он подходит все ближе. Мое тело одеревенело, лицо застыло, во рту моментально пересохло.
А он, оказывается, красив — я и забыла. Забыла, насколько красив.
Мысль эта ничего, кроме новой боли в сердце, не принесла.
Серо-голубые глаза прощупывали меня рентгеновским лучом, пытались пробраться в самые потаенные уголки — бесполезно, Корпус научил меня скрывать эмоции.
В моей памяти Рен всегда был высоким и широкоплечим, но теперь, когда я вновь увидела его так близко, мне показалось, что он просто огромный. Остановившись в шаге от меня, он какое-то время молчал — ждал, что я начну разговор первой, но, не дождавшись, спросил:
— Что ты здесь делаешь?
«Неужели он знает о том, что меня здесь быть не должно?»
Стараясь не удариться в панику, я решила блефовать до того момента, пока не выясню правду.
Выпихнув с языка циничный ответ «Почту разношу», я спокойно ответила:
— Гуляю. Запрещено?
Декстер молчал. Он не верил мне ни на секунду, но напирать сразу не решался — лишь буравил глазами и хмурил брови; его пальцы нервно подергивались.
В этой тишине,
в молчании мне вдруг захотелось странного — шагнуть ему навстречу, обнять и расплакаться. Пожаловаться на судьбу, на то, как несправедливо обошлась со мной Комиссия, услышать, что он — Рен — совсем не хотел, чтобы так случилось. Что он жалеет, что не выслушал тогда, что искал, что хотел спасти…«Очнись, Элли. Тебя никто не хотел спасти».
Все верно. Я не та прежняя и наивная Элли, а он совсем не тот Рен, который всегда существовал в моем воображении. Мы просто незнакомцы, так не вовремя вновь сведенные шаловливой судьбой, будь она неладна.
Устав от собственных мыслей, от давящей тишины и неопределенности, я устало произнесла:
— Мне пора домой, извини. — Его мощная фигура загораживала путь к машине; я вскинула бровь. — Ты дашь мне пройти?
— Нет.
— Нет?
«Вот и настал момент, когда меня пытаются удержать. Ирония, не иначе».
Впрочем, его ответ не удивил. Я знала, что он легко догонит, если я попробую бежать, — это у него в крови. Пока не выяснит то, что хочет, все равно не отпустит. Осталось узнать, что именно он хотел выяснить.
«И зачем я только поехала по этой дороге?»
— Пропусти.
— Что ты здесь делаешь? — во второй раз прозвучал тот же вопрос.
— Мы ходим по кругу, Рен. Я имею право находиться там, где мне хочется, не так ли? Пропусти.
Подобная непреклонность начинала злить.
— Не раньше, чем ты ответишь мне. — Его глаза прищурились — в них читалась не только настороженность, что-то еще. — Вопрос первый: какой приговор тебе вынесли тогда?
Он не знает про Корпус?!
«Ах ты, гад! Я, значит, прохлаждалась там на жесткой койке, а он даже не потрудился ничего выяснить!»
Едва первый шок схлынул, как накатило облегчение — и хорошо, что не знает, просто прекрасно! Значит, не попробует меня туда вернуть.
— С чего вдруг интерес? Какое тебе дело после того, как ты собственноручно сдал меня Комиссии?
— Я не сдавал.
Наверное, его ответ должен был меня удивить, но он не удивил, потому что меня уже несло:
— Как ты думаешь, что они делают с «предателями»? Наказывают, конечно. Не беспокойся, меня наказали, наказали хорошо, правильно — теперь мы квиты.
Я, кажется, заводилась по-настоящему. Слишком долго терпела, слишком долго прессовала все внутри и болела от этого. Однако одна лишь мысль о том, что пока я гуляла по чертовому мерзлому пятаку перед серым зданием, он прохлаждался перед телевизором и не пытался выяснить, куда меня отправили, мягко говоря, бесила.
— Что они с тобой сделали?
— А не пошел бы ты?
Он схватил меня за запястье.
— Элли, какое наказание тебе назначили?
— Отпусти мою руку! — Я попыталась высвободиться, но тщетно, и потому взбесилась. — Тебе интересно, получила ли я по заслугам? Да, получила! Доволен? Так спи теперь спокойно — твоя честь и совесть отмщены. Хотя какая там совесть, когда ты даже не дал мне выговориться, скотина. А ты никогда не задумывался о том, что я могла быть невиновной?
— Но ты была там, со Стэндэдом…