Ассимиляция

Насчёт того, что произошло в результате взрыва, он промолчал. Говорить не хотел. Понадеялся, что без него увижу. Я - увидел: он взял шлем у Вольфа, скомандовал переселенцам спрятаться за стеной коридора - и после взрыва, освободившего дорогу из подвалов платформы, шагнул навстречу плёнке. Когда она обтекла его - ослабевшая от потери собственного "тела", не имеющая пока возможности наброситься как обычно, он и впрямь что-то взорвал вокруг себя. Только эти штуки хоть и назывались гранатами, имели странное, для меня, свойство: огонь жидким фонтаном растёкся вокруг человека - а затем резко хлынул во все стороны. Огненные волны сожрали плёнку за несколько секунд, и та просто не успела уйти. Такого сумасшедшего поступка от человека она точно не ожидала.

И - реабилитация в госпитале. Вольфу и впрямь повезло больше: всего лишь сломаны челюсть и нога. Раздавленные мышцы не в счёт: их привели в порядок прямо на катере, уносящем с планеты выживших переселенцев. А вот иссечённому осколками гранаты, по сути - устроившему самосожжение, Карлу пришлось плохо: мало того что вплавленные в тело клочья скафандра пришлось выдирать из плоти, так площадь сгоревшей кожи оказалась настолько велика, что, даже переведя напарника на стимуляторы, Вольф совершенно спокойно ожидал, что парень медленно, но верно зачахнет и умрёт. И, если б не та женщина, командовавшая переселенцами, старший призрак вообще бы оставил полумёртвого напарника умирать на опустевшей без людей планете. Карл выжил. Наверное, потому - так думал я - что его вовремя привели в сознание, а он, вернувшийся из небытия, яростно воспротивился смерти.

– Ты спас переселенцев, - полуутвердительно-полувопросительно сказал я.

– Всё ещё хочешь отыскать во мне человеческое?
– хмыкнул Карл.
– Ну и глупо. Я собственную шкуру спасал, потому как деваться некуда было.

– И что ты сделал с тем однокашником?
– спросил я, надеясь не увидеть и не испытать того, что он вспоминает.

– Я же сказал - убил. Только - никакого удовольствия. Он всё равно сбрендил, ничего не понимал, и в госпитале с ним не знали, что делать. Оказывается, у него была слабая психика, а стимуляторы он принимал, как и другие. Так что я поверил, когда вспомнил, что именно он сказал про меня: такие, как он - на грани сумасшествия, часто прозревают тоньше и больше обычного призрака. А то сначала я не верил: программа-то во мне сильная была по тем моим временам и силам. Не пробьёшь.

– Вольф именно этого ожидал, когда сказал про него?

– Не знаю. Вполне возможно. Он был очень практичным. Я плохой слышащий, но был момент, когда я считал с него мысль: зачем госпиталю тратиться на содержание безмозглого растения, если можно потратиться на что-то другое?

Карл замолчал, переключившись на происходящее перед машиной. И я помолчал немного, глядя в ветровое стекло, после чего предложил:

– Хочешь узнать, что ты сказал Вольфу? Ну, после чего ты загремел в реанимацию?

– Зачем? Я мог подойти и просто посмотреть на него не так. Этого достаточно, чтобы он меня вообще убил. Дисциплина в школе призраков базировалась на одном законе: преподаватель всегда прав, что всегда доказывалось с помощью битья.

Я про себя вздохнул, вспомнив, как впервые увидел детей-призраков и реакцию взрослых призраков на них, вышедших без спроса в коридор, - наставленное на детей оружие... Карл, спокойно сидевший рядом, вдруг ухмыльнулся и сказал:

– Ладно. Любопытно стало. Что такого я мог ляпнуть?

– Ты не просто ляпнул. Ты снял с себя программу, защищающую тебя от любых угроз со стороны окружающих, после чего изменил поле на характеристики человека, который буквально напрашивается, чтобы его избили. После чего и вправду сказанул Вольфу - одно-единственное слово: "Привет!" Дружеским таким тоном.

– Ха... Ну да... Вполне возможно. В школе я много чего экспериментировал... Так, Брис, меняемся. Время твоего дежурства за рулём.

Мы пересели, и некоторое время я размышлял о том, что Карл нехотя стал для человека кинжалом милосердия. Судя по воспоминаниям бывшего призрака, тот его однокашник выглядел однозначно безумным...

Успокаиваю себя, что он убил всего лишь безумного?.. Наверное, я точно изменился. Раньше бы и этого бедолагу пожалел... Или нет? Может, это и есть настоящая действенная жалость - убить безумца, сознание которого не вернётся в реальный мир?

Покачал головой. Ну и мысли. Покосился на Карла. Тот не теряет времени даром - прислонился к сиденью с подголовником - и дремлет. Спокоен, как танк - сказали бы в моём времени. Интересно, а сейчас как говорят: спокоен, как призрак?..

Мои первые полчаса за рулём пролетели незаметно. Карл, кажется, всё-таки закрылся, и я больше поневоле не подглядывал за его воспоминаниями. Вынужденный внимательно следить за дорогой, которая то и дело скрывалась в пыльных вихрях, я нисколько не чувствовал сна. В начале следующего получаса Карл резко открыл глаза.

– Ты чего?
– удивился я.
– Спал бы...

Некоторое время он молчал, странно высокомерный, глядя в стекло.

– Если я начинал вспоминать этот эпизод - с самосожжением - избавиться от него не мог долго. Раз за разом прокручивая по мелочи. Сейчас - пустота. Вспоминал специально - только тогда всплывает. Не понимаю. Ты... Не копался в моей памяти?

– Это спрашиваешь у меня ты - призрак? Разве ты не заметил бы, что кто-то присутствует в твоём поле - и что-то изменяет в нём?

– Брис, - зловеще начал Карл, - меня всегда раздражала твоя привычка отвечать вопросом на вопрос. Если ты ещё раз...

– Не гарантирую, - коротко на этот раз ответил я.

Не объяснять же ему, что это привычка профессиональная. Что в школе, будучи в иных слабых классах, я сам себе казался опытным дознавателем, вытягивая из детей то, что они знают, но не умеют сформулировать.

Он хмыкнул.

– Ты работаешь с менталом на более тонком уровне, чем я. Я реалист. И сознаю, что, если ты вторгнешься в моё пространство, могу и не заметить этого.

– Тогда сам ответь на вопрос: как мне доказать, что я ничего не делал с твоим полем? Ты же признаёшь, что ничего не заметил бы. А я говорю, что не притрагивался к твоему менталу. И кто нас рассудит?

– Закавыка, - пробормотал Карл - и неожиданно усмехнулся.

– Ты чего?

Он снова смотрел в стекло, не оборачиваясь. Ухмылка кривила его рот.

– Ты для меня тёмная лошадка. Очень хочется вырубить тебя так, чтобы ты полностью раскрылся. Чтобы все секреты наружу. Чтобы понять.

– Сомневаюсь. В смысле - сомневаюсь, что у тебя получится настолько сильно вырубить меня, - спокойно сказал я, думая о Тине, которая недавно начала строить вокруг меня свой ментальный щит, изощрённей моего собственного.

– Ты стал настолько силён?