Ассистент
Шрифт:
Мне надоела бессмысленная борьба со сном.
Я закрыл глаза.
Я уснул.
ГЛАВА 10
Собачья смерть
Я проснулся.
Услышал, как кто-то негромко мычит неподалеку без слов на мотив «Зеленой крокодилы». Преследует меня эта мелодия последние дни.
Открыл глаза и увидел Гришу Сергеева возле рукомойника. Глядя в зеркальце, пристроенное на полке для мыла, он брился опасной бритвой. Ловко, уверенно. Попеременно надувал щеки, открывал рот, строил рожи, срезая мыльную пену вместе со щетиной.
Надо же, кто-то все еще пользуется
Я непроизвольно провел ладонью по колючей щеке. Бриться в спартанских условиях я не собирался, даже станка с собой брать не стал.
— С добрым утром, господин ассистент! — жизнерадостно объявил Григорий. — Поднимайся. Минут через десять завтрак, а потом на съемки поедем.
В том, что утро именно доброе, уверен я был не очень. Вот вечер, да — лучше не бывает. Помирили нас с француженкой байкальский поздний вечер, ущербная луна и снегопад над голой степью. А ночь — так себе, чушь какая-то снилась кошмарно-сказочная.
Я поднялся с кровати. Ни пиротехника Пети, ни водителя из местных не наблюдалось. Пиротехник, поди, похмеляться пошел, а водила спал в корейском микроавтобусе. Когда я ночью вернулся, его кровать была аккуратно застелена — не ложился бурят.
— Ты в чем лицо вымазал? — спросил Григорий.
— В чем?
— Откуда я знаю? — Он протянул мне зеркальце. — Посмотри.
Я взглянул. Точно. Губы и даже кончик носа перепачканы чем-то черным. Что за черт?
— Тебе еще долго? — спросил я.
Григорий не ответил, принялся с фырканьем умываться и смывать пену, интенсивно позванивая носиком рукомойника. Мне этот звук напомнил птичку с металлическим оперением, вылетевшую из моего сна.
Наконец Григорий освободил умывальник, и я смог смыть липкую черноту с лица.
В комнате запахло пронзительно и резко, напомнив мне раннее детство и деревенского дедушку из центральной полосы России. Я обернулся и понял почему. Художнику-постановщику было, вероятно, не под шестьдесят, а под сто шестьдесят лет — он освежался после бритья «Тройным» одеколоном! То-то, я заметил, комары на него не садились, когда мы как-то лет пять назад выпивали на заболоченном берегу речки Ушаковки…
Завтрак подавали вполне приличный — запеканка, булочки, еще что-то. Но есть мне не хотелось. Я был сыт настолько, что о съестном даже думать было неприятно, тем паче нюхать — меня подташнивало. Выпил черный кофе без сахара, чем и ограничился.
Откуда взялась эта сытость? Ночью, помнится, когда вернулся, была мысль залезть в сумку за салом и хлебом. Жрать хотелось нестерпимо. Остановило отсутствие электрического освещения на отсталом острове…
Съемочная группа дружно загружалась в микроавтобусы. Жоан Каро я, как ни выискивал, не увидел. Где она, интересно? Или отсыпается после бурной ночи в степи?
Доехали без приключений.
Ночной снегопад оказался на руку — присыпал ровным пятисантиметровым слоем и наши следы, и брезентовую крышу. Бутафорский сруб издали выглядел как настоящее сибирское зимовье. Вблизи, впрочем, тоже. Кто-то успел разжечь огонь в печурке, белесый дымок над срубом клубился.
То, что дым почти бесцветный, оператору не понравилось. Один из водителей презентовал дырявую резиновую камеру, которую решено было сжечь на съемке
общего плана. Но начать предполагалось не с него, а со сцены обнаружения трупа и отстрела волков главным героем.Ассистенты оператора и вчерашние рабочие, приехавшие раньше, уже успели поднять тяжелую кинокамеру по крутому заснеженному откосу и установить ее с торца сруба, там, где накануне мы убрали полстены.
Осветители принялись заклеивать щели светонепроницаемым целлофаном, устанавливать приборы, тянуть проводку от подъехавшего вместе с нами дизельного генератора отечественного производства на базе автомобиля «КамАЗ». Его решено было поставить настолько далеко, насколько хватит длины провода. Вырабатывая электроэнергию, громыхал он, будто кузнечный цех.
Пиротехник Петя, зря я на него грешил, даже не похмелялся, работал. Объяснял актеру-англичанину через Анну Ананьеву устройство антикварного по виду пистолета с длинным стволом. Из таких в кино стреляются дуэлянты галантных эпох.
Вот только отворачивался Петр, старался не дышать на зарубежного товарища. Напрасно комплексовал пиротехник. После вчерашней парной в компании с реквизитором Васей выхлоп, поди, от британца тоже, как из забродившей пивной бочки.
Вчерашний рабочий-очкарик стоял чуть в сторонке со здоровенным лохматым псом на веревке. Тот тихонько поскуливал, лежа в снегу у ног хозяина.
Я подошел, поздоровался.
— Зачем собаку привел?
Очкарик загадочно улыбнулся:
— Это не собака, а волк.
Я присмотрелся, потом протянул руку. Пес оскалился и встал на лапы в напряженной стойке. Врет мужик У волка хвост направлен вниз, промеж ног поджат, а у его псины — вверх, еще и загнут колечком. Сибирская лайка, как пить дать, может, с примесью дурной…
— Ну, не чистый волк, угадал, — наблюдая за мной, торопливо поправился мужик. — Но полукровка точно. Его мамашу, суку, волчара обрюхатил, зуб даю!
— А на съемки привел зачем?
— Увидишь.
Монотонный скулеж кобелька перешел в жалобный вой. Что-то ему, лохматому, не нравилось. Что?
Мужик пнул собаку ногой в валенке.
— Тихо ты, ирод! Я те повою!
Появился соблазн разбить товарищу очки. Вместе с рожей. К счастью для него, меня позвал Григорий Сергеев — режиссер с оператором принялись осматривать наше хозяйство. Как всегда, при визире и переводчике Турецком.
Почти все их устроило. Чуть передвинули печь. Добавили поленьев на полу да мусора по углам. Аккуратные работяги утром, как приехали, тщательно вымели полы привезенным веником, идиоты. Мусор с глаз долой закопали в сугроб. Ничего. Раскопали. Вернули на пол. Добавили промасленного тряпья от водителей.
По собственной инициативе занесли деревянную чурку, вогнали в нее по рукоятку топор. Режиссеру понравилось, а оператор пришел в восторг и не скрывал этого — экспрессивно матерился на ломаном русском.
Были претензии к окну. Но не к тому факту, что оно местами зияло отсутствием стекол. Это как раз всех устроило. Не понравилось режиссеру то, что оно прозрачное, а не заиндевевшее. Художник через Бориса Турецкого пытался объяснить, что и не может оно быть иным в холодном зимовье — перепад температур невелик, и морозные узоры попросту невозможны. Поль Диарен понимал законы физики, но не одобрял. Он желал, чтобы в его фильме стекло в зимовье было заиндевевшим. И — точка.