Атаман Платов

Денисов далее писал, что на кони сели от мала до велика, начиная с семнадцати до шестидесятилетних бывалых казаков, собрано двадцать шесть полков и одна шестиорудийная на конной тяге батарея. И они уже вышли в путь.

В большом волнении Матвей Иванович дочитал письмо, а потом заставил хорунжего перечитать вслух еще раз.

В Тарутино

— Идут на помощь с Дона казаки! — сказал атаман, вышагивая в волнении по тесной комнатенке. — Поднялся стар и млад. Несдобровать Бунапарте против силы такой!

Миновав восточную окраину Москвы, растекшиеся по городским улицам колонны отступающей русской армии вновь слились в единый поток, устремившийся на Рязань. Раненных в Бородинском сражении были тысячи. Тех, кто не мог передвигаться, увезли ранее транспортом полевых лазаретов, а здесь были те, кто мог еще стрелять и не пожелал покинуть товарищей. Шли с тяжелым чувством, какое бывает после ратной неудачи, но сейчас еще прибавилось горькое сознание сдачи неприятелю Москвы.

Ночью на привале пехотного батальона Матвей Иванович услышал разговор двух солдат.

— Уж лучше бы погибнуть при Бородине, чем сдавать белокаменную хранцузу, — горестно высказал один.

— Отольются ему наши беды. Попомни слово, отольются. Боком выйдет этот поход, — отозвался второй глухим прокуренным голосом.

У генерала от этих слов кольнуло в груди. Захотелось подойти к солдатам, обнять, утешить и вместе с ними разделить горе.

Никто точно не знал, куда держит путь армия, где конечный пункт, какая цель марша. Ходили противоречивые и разные толки, но все это были предположения. Своего замысла главнокомандующий не выдавал. Даже Беннигсен не знал намерения своего начальника. На все вопросы Михаил Илларионович уклончиво отвечал, что армия держит путь на Рязань, а куда последует далее — один бог ведает.

— Но ведь, заняв Москву, неприятель пойдет на Петербург! И в южные, неразоренные войной губернии он тоже может пойти и тем самым укрепит себя.

— Идем, куда нужно, — отвечал фельдмаршал.

На второй день после оставления Москвы головные части вдруг повернули на Тульскую дорогу, а еще через неделю перешли на Калужскую. Такого маневра никто не ждал.

Опасаясь, как бы находившиеся в арьергарде казачьи полки не сбились с маршрута — потом их ищи-свищи, — Матвей Иванович заспешил к ним.

Его встретил генерал Милорадович. Он только что получил от главнокомандующего указание.

— Касается оно и ваших казаков. Михаил Илларионович требует оставить на высотах прикрытие, а потом, когда неприятель принудит, оно должно отступить по Рязанской дороге.

— Но армия-то повернула на Калугу…

— В том то и дело.

— Кто же находится в прикрытии?

— Полки Ефремова и Сысоева.

С Ефремовым говорил сам главнокомандующий.

Матвей Иванович насторожился: далеко не каждый командир полка удостаивался чести получать указания от самого главнокомандующего. И он выехал к Ефремову.

Полковник Ефремов принадлежал к числу тех людей, о которых говорят: «себе на уме». Немногословный, медлительный, он казался тугодумом. Но за характером флегматика скрывалась мужицкая мудрость и надежная многоопытность.

— Главнокомандующий велел идти полку на Рязань, заманывать за собой французов. Сказал, чтобы сильней пылил.

Матвея Ивановича осенила догадка, что хитрость Кутузова состоит в том, чтобы увести к Рязани неприятельские силы, подалее от идущей на Калугу русской армии.

— Идти на Рязань и сильней пылить? — переспросил он Ефремова.

— Совершенно верно. Я фельдмаршалу сказал, что для надежности надобно б оставить еще один полк, тогда пыли будет поболее.

— И что же главнокомандующий?

— Согласился.

— Вот под свое начало и возьми полк Сысоева, а уж далее действуй, как повелел фельдмаршал. За все отвечаешь ты, полковник. Прояви умение и сообразительность.

Накануне вступления русской армии в Тарутино туда в сопровождении генералов прикатил главнокомандующий. Прибыл он, чтобы оценить избранное штабом место и дать необходимые указания, прежде чем подойдет войско.

Несколько колясок в сопровождении верховых охраны выкатили на возвышенность, омываемую спокойной рекой. Подвижный полковник Толь заспешил к коляске главнокомандующего.

— С этого места, ваша светлость, лучше всего обозревать местность.

Опираясь на плечо ездового, Кутузов тяжело поднялся с сидения и, сощурив глаз, вгляделся в заречную даль.

За рекой распростерлась пойменная луговина с островками кустарника, за ней в сизоватой дымке стеной темнел лес. По луговине тянулась дорога. Перебежав по мосту реку, она взбиралась на возвышенность, пролегала по деревне Тарутино и скрывалась с глаз в противоположной стороне.

— Никак, Карлуша, это Нара? — спросил у Толя Кутузов.

— Совершенно точно, ваша светлость. Неприятельские войска по ту ее сторону, в том дальнем лесу. А эта дорога идет на Калугу.

Избранной позицией Кутузов остался довольным.

— Теперь, господа генералы, ни шагу назад! Приготовьтесь к делу, пересмотрите оружие, помните, что вся Европа и любезное Отечество на нас взирают. Отсюда начнется изгнание неприятеля. Отсюда — и до самого Парижа.

Кавалькада направилась к небольшой деревеньке Леташовке. Лучшая изба в ней отведена Михаилу Илларионовичу. На деревянных ее воротах мелом выведено: «Главнокомандующий». У калитки застыл часовой.

— А в той избе, — указал Толь, — расположится начальник штаба. А далее — дежурная часть.

Матвею Ивановичу и генералу Ермолову для жительства была отведена изба в другой деревне, Романове, находящейся от Леташовки в версте. Там же располагались и многие офицеры штаба.

Отстраненный от командования арьергардом, Платов не утратил расположения главнокомандующего: его приглашали на важные заседания, с ним советовались, он по-прежнему начальствовал над казачьими полками. Когда один из начальников не известил атамана о действиях казачьих полков, Кутузов строго его предупредил, и тому пришлось принести Платову извинение.

А тем временем полковник Ефремов, имея в подчинении два казачьих полка, уводил за собой в сторону Рязани французский авангард. Действовали казаки столь искусно, что ни генерал Себастиани, командовавший передовым французским отрядом, ни сам Мюрат, чей корпус находился в авангарде, не смогли распознать казачью уловку.

Передовые полки французских драгун то и дело наталкивались на заслоны, вступали в перестрелку, попадали в хитро устроенные засады, от которых несли потери. Когда же, предприняв атаку, врывались на позиции, с которых только что по ним вели губительный огонь, там было пусто. Несмотря на все усилия схватить хотя бы одного казака, чтобы выведать, какие пред ними силы, сделать этого не удавалось. Русские были неуловимыми. Теряя время, французы бросались в преследование, но через несколько верст вновь попадали под огонь. А на четвертый день русские растворились совсем. Французы пустили в обход дороги легкий отряд, заслали лазутчиков, но те донесли, что никаких войск не встречали и даже местные жители не видели казаков.