Атаман

* * *

… Виктор Иванович поерзал на переднем сиденье и обернулся.

— О чем думаешь, Егорыч? О чем с павловским Атаманом говорить будем?

— И об этом тоже.

— А я вот думаю, что не приведет наша поездка ни к чему. Что ему сказать такого, чего он не знает? А главное, что делать? Бандитскую станицу нам не перевоспитать. Они испокон такими были. Только раньше пыл на войну да на стычки с горцами выпускали, а сейчас ни того, ни другого нет, вот им драками и приходится довольствоваться.

Никита Егорович, задумчиво глядя в окно, постучал пальцами по коленке:

— Может, ты и прав. Ты, конечно, казак опытный, тебе видней. Слушай, Иваныч, — Атаман наклонился к переднему сиденью, — ты вот историей интересуешься, говорят, тетради с воспоминаниями казаков собирал (начальник штаба грустно вздохнул), а с чего вообще между станицами вражда пошла, знаешь?

Виктор Иванович словно дождался любимого вопроса. Он довольно блеснул взглядом и еще круче развернулся на сиденье.

— Тут история от самого возникновения станиц идет. С позапрошлого века. Павловка — станица первой линии, то есть организовалась она лет на пятьдесят-шестьдесят раньше нашей. Заселяли ее коренные казаки — донцы, причем не обычные донцы из войска, а из северных станиц, которые никаким черкасским атаманам не подчинялись — фактически разбойники. Их маленькие городки и черкасские атаманы и войска регулярные периодически войной брали и с землей сравнивали. Да только дух их разбойничий извести так и не смогли. Они уходили в другие края и снова начинали купцов грабить, татар, турок ли, ни с кем не согласуясь, бить. Это они по первому же зову шли к Пугачеву, Разину, Болотникову и составляли основу их армий. С годами им все сложней, конечно, было свободу свою держать — людно становилось на Дону. И когда о переселении на Кубань охотчих людей объявили, они первыми туда и отправились. Было это где — то в конце восемнадцатого века. А тогда здесь ох как горячо было. Черкесы против наших поселенцев первой линии целые дивизии выставляли, по нескольку тысяч человек. Много казаков полегло, конечно, но большинство приспособилось и жить, и воевать одновременно. Можно сказать, те казаки-разбойники в свою стихию попали. Какие здесь тогда законы были? Кто сильней, тот и прав. А потом, когда сопротивление горцев на спад уже пошло, начали заселять так называемую вторую линию — в основном станицы ставили на места казачьих постов. И, что немаловажно, заселяли их донцами в меньшей степени — почти все желающие с Дона уже выехали к тому времени, а в основном переселенцами с Курской, Воронежской губерний, с Белгорода, Харькова. Среди них были и казаки, конечно, но далеко не все, большинство — крестьяне, которых тут же по прибытии, а кого и не тут же — по-разному было — и принимали в казачье сословие. В общем, с точки зрения павловцев, наши, курские, были как бы ненастоящими казаками, да и пришли они сюда, так сказать, на готовенькое — черкесы-то были уже в основном биты. Хотя досталось и курским, конечно, своя доля и горя, и боев, и славы. Особенно в первые десять-пятнадцать лет. С присутствием павловцев горцы уже кое-как смирились, а тут русские еще городки ставят — весь край под себя забрать хотят. Ну и лезли на Курскую почем зря.

Атаман дождался паузы в монологе начальника штаба и быстро спросил:

— Ну а почему они сотненцы, а мы желтоухие?

— Ну, а это уже пошло с революции. Последний атаман у павловцев был Сотников. Войну с немцами четырнадцатого года начал ветеринаром, но очень быстро за какую-то сумасшедшую отвагу и, как рассказывают, беспримерное везенье поднялся в чинах. Говорят, пули его не брали, но то, может, и сказка. У Деникина в гражданскую он уже генералом служил. Но, правда, тут его везенье и кончилось. То ли в плен попал, то ли сам сдался, и красные генерала под Перекопом расстреляли. Хотя есть и другие сведения, вроде видели его в тридцатых годах в Париже, жив и здоровехонек был, а расстреляли тогда не его вовсе.

— А Желтоухий? — напомнил Атаман.

— А у нас последним атаманом выбрали как раз Желтоухого. Он был из молодых. Тогда в атаманы уважаемые казаки не хотели идти. Как будто чувствовали, что эпоха перемен надвигается, страшная и грязная. А в такие времена, как известно, первому больше всех достается или славы, или вины. Ну, славы тогда — не дураки, догадывались, не ожидалось, а вот проблем на одно место предвиделось изрядно. А может, измельчали казаки, боялись ответственности, за семьи свои боялись. Не нам, вообще-то, о том судить. Короче, вот и поставили неопытного и невоевавшего. Естественно, павловцы к нему относились, мягко говоря, несерьезно. У них-то Сотников! А у нас какой-то Желтоухий. К тому же наша станица красных если и не поддержала, то лояльной осталась, а вот соседи почти полностью у Деникина со своим атаманом воевали. Правда, потом, в тридцатых годах, когда геноцид казаков начался, наших уничтожали наравне с павловцами, вне зависимости от того, за кого воевали и воевали ли вообще.

— Да, — протянул Атаман, — дела. — И только тут заметил, что машина уже стоит перед Павловским клубом, где располагался штаб казачьего войска, а водитель вместо того, чтобы ненавязчиво толкнуть их в плечо, сам внимательно слушает начальника штаба.

— Что ж ты, Гаркуша, молчишь, что мы уже на месте, — проворчал Атаман.

— Так я не молчу, я слушаю, мне ж тоже интересно.

— Надо же, быстро приехали, — усмехнулся Виктор Иванович и вслед за Атаманом выбрался из «Волги».

Сотненцы

Павловский Атаман Корнелий Петрович Заболотный, мужик статный, в годах с седой густой шевелюрой и неожиданно черными (некрашеными) усами, в казачьей форме, выглаженной до неестественности, встречал гостей на крыльце клуба.

— Приветствую, коллеги! Проходите, проходите… жду вас. — Он протянул каждому широкую горячую ладонь.

С Корнелием и Атаман, и Виктор Иванович знакомы были давно. Никита Егорович — так с самого детства. Приходилось и драться пару раз. Но даже когда метились друг другу по носу, настоящей злобы не было, скорей спортивный азарт присутствовал: «А вот я тебе вперед юшку пущу». Останавливались, как только у кого-нибудь показывалась кровь. Счет их личных встреч, насколько помнил Атаман, был ничейный.

В комнате у казаков оказалось прохладно. На стене почти во всю ширь раскинулось знамя Кубанского войска, на столе атаман заметил искусно выполненный макет казачьего поста с маленьким казаком на вышке времен войны с горцами. Оценив заинтересованность гостей, Корнелий Петрович с удовольствием прокомментировал:

— У нас умелец есть, из дерева все, что хочешь, сделает.

— Просто макет обычного поста, или какого — то конкретного?

Заболотный почесал затылок.

— Вообще-то таких постов по Лабе раньше немало стояло. На месте одного из них, кстати, потом ваша станица образовалась. Так что можете считать, что это прообраз вашей Курской или наших первых постов. Мастер четко их делает. Во всех деталях.

— Знаю я, про кого ты говоришь. Сенька Василюк поди? — Виктор Иванович взял в руки поделку.

— Хорошая вещь, — согласился атаман, усаживаясь на предложенный стул рядом с Виктором Ивановичем, — сувенир почти что.

— Точно, Василюк, все-то ты, Иваныч, знаешь.

— Я вас всех знаю. А этого Сеньку в детстве, помню, вытянул как-то раз меж лопаток черенком вил. Я сено на огороде скирдовал, а он к нам во двор запрыгнул — удирал от кого-то, ну и срезать решил видно. Так я его и ухватил на бегу. Даже не оглянулся, стервец, только спину чесанул и деру. Видно не зря всыпал тогда — нормальный казак получился.

— Чайку или чего покрепче?

— Благодарю, Петрович, давай сначала о деле.

Корнелий Петрович подставил стул поближе к казакам и присел не за свой стол, а напротив, подчеркивая неофициальный формат общения.

— Слышал, что у нас в клубе вчера было? — Атаман не стал городить подходов.

— Сегодня с утра уже рассказали.

— И что думаешь?

— Думаю, правильно все сделали. Одобряю и поддерживаю. Знаю я этих отморозков. Беспредельщики. И признаться, даже немного завидую вам, у нас до того, чтобы наказывать ублюдков, не додумались. Контингент, так сказать, немного другой.

— А в чем другой-то? — поинтересовался Виктор Иванович.

— В чем другой? — задумчиво протянул Корнелий Петрович и повернулся к начальнику штаба, — а в том же самом — уголовники через одного! Оружие в станице почти у каждого. Ты, Никита, меня с детства знаешь, никого я не боялся никогда. С вашими дрались, без разницы с кем и сколько. А тут такая ситуация, есть такие оторвы — им человека завалить, что два пальца… Вот месяц назад случай был. Даже по центральному телевидению показывали. Фрол — придурок один — соседа — Антонова Вовку — тоже не пай-мальчика из обреза шлепнул, как кабана, только за то, что того гуси на егошний огород залезли. Начали, как водится, перепираться через ограду, а Фрол молча в дом зашел и вышел уже с обрезом. Бах — и нет мужика, а у того жена с двумя детьми осталась, между прочим.