Атаманыч
Шрифт:
— Ой, правда! — спохватился Миша. — Я и забыл, что оно тут. Пойдем посмотрим, я ведь тогда не успел разглядеть его как следует. Где оно?
— В зале, — отозвался Ваня Крутиков. — Айда, ребята, покажем Атаманычу его медведя.
Ребята пошли в зал.
Медведь, подняв одну лапу и широко оскалив зубастую пасть, стоял у стены возле двери.
Некоторое время ребята молча разглядывали огромного зверя.
— Да-а! — протянул Миша.
Все поняли его без слов, а Нина зябко поежилась.
В зал заглянул Кандалин.
— Рядовой Ковальчук, —
Миша попрощался с ребятами, с Николаем Александровичем и вслед за Кандалиным вышел на крыльцо.
Нина вышла вместе с ним.
— Миша, ты очень торопишься? — спросила она.
Миша вопросительно посмотрел на сержанта, расправлявшего вожжи.
— Торопимся, — отозвался сержант. — Но, если дело какое, можем и задержаться.
— Да нет, дела у меня никакого нет, — слегка краснея, ответила Нина. — Просто я хотела, чтобы вы к нам домой заехали, пусть мама на Мишу посмотрит…
— A-а, это можно, — пряча улыбку, сказал Кандалин.
Приближались майские праздники. Настроение у всех было приподнятое — наши войска вели бои под Берлином, все чаще можно было услышать заветное слово: «Победа!»
Накануне праздника в полку проводились проверочные стрельбы.
Вслед за штабным взводом на стрельбище вышел взвод разведчиков. Кандалин очень беспокоился за Мишу: мальчик долго пролежал в госпитале, в то время как остальные бойцы тренировались в стрельбе. Как-то он теперь будет стрелять?
Видимо, лейтенант Остапов думал о том же самом.
— Как бы Атаманыч нас не подвел, — сказал он сержанту. — У него автомат в порядке?
— Автомат-то в порядке. Я сам проверял, пристрелку сделал… Вот только тренировки у парня маловато…
— То-то и оно… Пойду погляжу…
Миша стрелял в последней пятерке.
Стараясь не волноваться, он пристально вглядывался вперед: там, в траншее, сейчас должна на короткое мгновение показаться мишень.
Вот она появилась, Миша взял ее на мушку, но она уже скрылась в траншее. Он, понимая, что опоздал, все же нажал спусковой крючок.
— Эх! — вырвалось у него.
Но тут мишень показалась снова. Миша, не теряя ни секунды, дал очередь из автомата и замер в ожидании. Мишень появилась в третий раз — и снова короткая очередь.
«Плохо!» — подумал Миша вставая.
Как слепень, зажужжал зуммер полевого телефона. Все с нетерпением смотрели на Остапова.
Остапов взял трубку и стал диктовать старшине:
— Первый. Поражены три мишени!
— Второй. Поражены три мишени!
— Третий…
«Это я!» — Миша весь напрягся.
— Поражены две мишени!
— Четвертый. Поражены три!
— Пятый. Поражены две мишени!
К Мише подошел улыбающийся Кандалин:
— Ну что, Мишук? Видишь, и ты попал в зачет.
— По первой мишени промазал, — хмуро, не поднимая глаз, ответил Миша.
— Ничего, дружок, — сержант потрепал его по затылку, — говорят, и Москва не сразу строилась!..
В
ночь с восьмого на девятое мая Миша был дневальным в казарме. Он сменился в шесть часов утра, сразу же лег и заснул.Сладко спится после бессонной ночи!
Мише снился какой-то праздник, веселый и шумный. Многие голоса слились в один радостный гул, и ничего нельзя было понять. Но вот кто-то голосом сержанта Дегтярева явственно проговорил: «Победа!» — и Миша узнал еще несколько голосов — ефрейтора Удалова, старшины Еремеева, и все они на разные лады повторяли одно и то же слово: «Победа!»
«Какой хороший сон мне снится!» — подумал Миша, но тут он почувствовал, что кто-то трясет его за плечо.
— Да я только лег! — не раскрывая глаз, чтобы не спугнуть сон, ответил Миша, натягивая одеяло на голову.
— Проснись, Мишук! — услышал он над самым ухом возбужденный голос Кандалина. — Победа!
Миша открыл глаза и рывком сел на койке:
— Что?!
— Победа, Мишук, победа! Только сейчас по телефону сообщили: гитлеровская Германия разбита!
Сержант обнял Мишу и крепко-крепко поцеловал.
А казарма ликовала. Все разом говорили, кричали, смеялись и обнимались. Кто кидал к потолку подушки, кто выстукивал по крышке тумбочки победный марш, а ефрейтор Терентьев уже достал гармошку и растянул меха.
— А ну, Алеша, давай! — крикнул ему сержант Дегтярев и пустился в пляс.
Миша быстро оделся, выбежал на середину казармы и пошел вприсядку вокруг Дегтярева.
— Победа! Победа! — выкрикивал он в такт музыке. — Ура! Ура!
Глава девятнадцатая. На командном пункте
Быстро пролетели весенние дни. Наступило лето.
Лейтенант Остапов приметил, что за последнее время Атаманыч очень изменился. Он стал серьезнее, более вдумчиво вникал во все, читал книги по мастерству разведчика, изучал рацию, подолгу стоял перед рельефным макетом государственной границы.
«Растет парень», — думал лейтенант, наблюдая за ним.
Разведчики часто уходили на задания и не возвращались по неделе. Мишу на такие задания не брали.
— Пусть нога как следует заживет, — говорил Остапов.
— Да она давно зажила! Честное слово! — клялся Миша. — Я и бегать могу, и прыгать — даже не помню, в каком месте болела!
— Рядовой Ковальчук! — строго говорил Остапов.
— Приказываю вам остаться в казарме. И никаких разговоров!
Но однажды теплым июньским вечером Остапов вызвал к себе Мишу и Кандалина.
— Будьте готовы, — сказал он. — Через полчаса выходим на запасный командный пункт командира полка.
Командный пункт располагался на вершине сопки Безымянной.
Когда подошли к сопке, Миша задрал голову и посмотрел вверх.
— Ого!
Вершина сопки тонула в тяжелых серых облаках.
— Хороша горка? — спросил Кандалин. — Снизу посмотришь — надо шапку держать… Ну, Атаманыч, лезь, не отставай от взводного.