Атаульф

Пускай-пускай Тарасмунд за своего сынка полоумного отвечает, коли сдуру пожалел на свою голову. Стыдоба-то какая! Ведь поручились перед Агигульфом-соседом, что приглядим за домом его!..

Рядом с нами, между мной и Гизульфом, к плетню Валамир притиснулся. Валамир учащенно дышал, и пахло от него резко, как от зверя. Меч при Валамире был. Крикнул Валамир деду, что берется он супостата одолеть, кем бы ни был.

Тарасмунд Валамиру крикнул, чтобы тот замолчал. И к Ахме направился.

Валамир ничуть не обиделся. Пробормотал только:

— Агигульф теперь родич ваш, с ним и договориться можно.

Ахма с мечом опасен был. Для безопасности Ахму убить нужно было бы, но кто же станет убивать человека, родича своего, у него же в доме? Беззаконно это, пусть даже и дурачок Ахма. Да и блаженного убить — мало у кого рука поднимется.

Мы уже разглядели, что Ахма сильно ранен был. На меч от неловкости упал, что ли?

Когда Тарасмунд подошел к Ахме, я затаил дыхание. Неужели и отца родного мечом пырнет?

Тарасмунд наклонился к Ахме, будто тот и не вооружен был, и спросил о чем-то. Ахма приподнялся, стал что-то объяснять ему. Тихо говорили, мы не слышали, о чем. Дедушка Рагнарис закричал недовольно, чтобы Тарасмунд объяснил, в чем дело.

Отец наш Тарасмунд выпрямился и сказал, что Ахма хотел пир устроить. Для того и птицу забил, чтобы всех угостить.

Тут Ахма завопил, перебивая отца, и соплями шмыгая, объяснять стал: мол, гости едут, гости к нам едут. Издалека едут, голодные едут.

От этих слов мне зябко стало.

Решили Фрумо искать. Боялись, не случилось ли с ней беды. В селе ее не видели. Теодагаст на кобылу свою сел, по округе поехал. Он Фрумо и нашел. Она на берегу была, выше села по течению, там, где глину мы берем. Шла Фрумо по берегу, сама с собой разговаривала. Теодагасту же объяснила, что Ахма послал ее смотреть, не едут ли гости на пир.

Все жалели Агигульфа-соседа.

Думали еще, не оттуда ли, куда Фрумо ходила, ждать беды. Но потом решили, что оттуда беда прийти не может, потому что еще выше по течению берега больно топкие с обеих сторон. Любая беда завязнет, особенно если конная.

Ахма-дурачок поранился серьезно, поэтому его решено было к нам в дом забрать, чтобы было, кому за ним приглядывать. И Фрумо тоже одну оставлять нельзя было. Поэтому ее тоже к нам в дом забрали. Дедушка Рагнарис велел Ильдихо за Фрумо присматривать. Ильдихо сердилась и шипела, но дедушку ослушаться не смела.

Ахму же в доме положили, и наша мать Гизела за ним ходила.

И Рагнарис, и Тарасмунд, оба воины бывалые, в один голос говорили: плохая рана.

ВЕСТЬ ИЗ БУРГА

На другой день после курьего побоища наши посланники из бурга вернулись. Мы уж недоумевать начали, что не едут. А они, как выяснилось, Теодобада ждали — был вождь в отлучке.

Дядя Агигульф на двор въехал, когда у нас на стол собирали. Как раз к трапезе подгадал. Пока коня расседлывал, пока за дом отводил, туда, где луг начинается, — Агигульф-сосед к нам вошел. Не вошел, а ворвался.

Страшен был Агигульф-сосед. Если сравнить, то на том тинге, где дело о бесчестии его дочери Фрумо разбирали, был куда как кроток по сравнению с сегодняшним.

А мы уже за столом сидели, дядю Агигульфа ждали. И не дали мы соседу благочинность трапезы порушить. Дедушка Рагнарис не дал.

Агигульф-сосед, весь красный, только рот раскрыл, а дедушка уже велит Ильдихо — чтобы ложку гостю подала. И на место слева от себя показал.

Когда весело деду, он меня или Гизульфа сажает на это место, кто милее ему в тот день. Уже давно хмур, как туча, дед, и место слева от него пустует. А справа, как положено, отец наш Тарасмунд сидит.

Плюхнулся Агигульф-сосед на скамью, ложку принял. Но не ест, к горшку не тянется, очередь свою пропускает. Правда, дышать спокойнее стал, как увидел, что дочь его ненаглядная, кривая и беременная, Фрумо придурковатая, за обе щеки наворачивает, так что за ушами трещит. Так лопала дурочка, что и отца, кажется, не замечала.

Тут и дядя Агигульф вошел. Поначалу, видать, мало что понял. По правде сказать, ничего он не понял. Головой только вертеть стал от недоумения. То на занавеску глянет, за которой Ахма лежит, постанывая, то на Фрумо. То на дедушку.

Дед молча дяде Агигульфу кивнул: садись, мол, ешь.

Гизела, мать наша, за рукав Фрумо дернула и сказала ей вполголоса:

— Поздоровайся с батюшкой.

Фрумо отцу заулыбалась, через стол к нему потянулась, чуть горшок не своротила, и поведала:

— А Ахма помирает. Там.

И головой показала, где.

Дядя Агигульф аж рот разинул от удивления.

Агигульф-сосед на деда нашего уставился. А дед знай себе степенно кушает и ложкой рот обтирает. Тарасмунд, что справа от деда сидел, глаз от горшка не поднимал, будто узрел там что-то. Уши у отца покраснели.

Лишь окончив трапезу, дед ложку положил и спросил соседа спокойно: мол, что — в доме был? Агигульф-сосед отвечал: был. Дед сказал:

— Секиру мы от дождя в дом внесли. И меч на месте ли?

Сосед подтвердил: да, на месте и меч, и секира.

Дед же сказал:

— А птица твоя пропала, Агигульф. Жара стоит. Протухла птица.

— А отчего бы это ей протухнуть? — взвился Агигульф-сосед.

— Отчего же убоина протухает? — ответствовал дед. — От того и протухла. — И добавил: — Нам чужого не надо. Хвала богам, своего хватает.

— А кто птицу-то мою забил? — Агигульф-сосед спрашивает.

— Да твои и забили, — дед отвечает.

Сосед наш рассердился и кричать было начал, что, видать, шутники в селе нашлись попользоваться слабоумием дочери и зятя его, покамест он, Агигульф, в бурге о пользе общей радел.

Тут Фрумо вдруг встрепенулась и кричать начала, что курочки она хочет, курочки!.. Но дедушка Рагнарис на дурочку цыкнул и гаркнул ей, что, дескать, муженьку ее полоумному своих кур резать не даст.

Отец наш Тарасмунд сказал Агигульфу-соседу:

— Ахма наш с Фрумо твоей, видать, последнего ума лишились, как ты уехал. Пир устроить удумали. Гостей каких-то ждали. И вот что я тебе скажу: не понравились нам эти ихние разговоры про гостей. Что твоя, что Ахма — как ни крути, блаженные они. Вдруг видение им было? Я вот что думаю. Хорошо бы, если бы Гупта из соседнего села пришел. Гупта святой. Может, и отвадил бы беду. Ибо беда идет — по всему видать. Вот и Ахма помирает.

— Отчего же он помирает? — скучным голосом осведомился Агигульф-сосед. Видно было, что больше из вежливости спросил, ибо очень зол был на Ахму из-за перебитой птицы и пса изведенного.