Атлант расправил плечи. Часть I. Непротивление (др. перевод)

Ходу работ «Линии Джона Голта» газеты не уделяли внимания. На место строительства не послали ни одного репортера. Общую политику прессы сформулировал еще пять лет назад известный редактор:

— Объективных фактов не существует. Каждое сообщение основано на чьем-либо мнении. Поэтому описывать факты бесполезно.

Несколько бизнесменов решили обдумать вероятность того, что риарден-металл может обладать определенной коммерческой ценностью. Они принялись за изучение этого вопроса. Они не стали нанимать металлургов, чтобы те исследовали образцы металла, не попросили инженеров посетить место строительства. Они просто провели опрос общественного мнения. Десяти тысячам людей, явным образом представляющим все существующие разновидности человеческого интеллекта, задали единственный вопрос:

— Согласны ли вы совершить поездку на поезде «Линии Джона Голта»?

Подавляющее большинство ответило:

— Ну, уж нет, сэр!

Голосов в поддержку риарден-металла слышно не было. И никто не придавал значения тому, что акции «Таггерт Трансконтинентал» пусть медленно и нерешительно, но ползли вверх на фондовом рынке.

Были и такие люди, которые следили за ситуацией и подстраховывались. Мистер Моуэн приобрел акции Таггертов на имя своей сестры. Бен Нили купил их, прикрывшись именем кузена. Пол Ларкин при покупке воспользовался псевдонимом.

— Не верю я в эти противоречивые махинации, — высказался один из таких людей.

— Ну да, конечно, сооружение ветки производится согласно графику, — пожимал плечами Джеймс Таггерт на собрании своего правления. — Ну да, вам совершенно незачем сомневаться. Моя дорогая сестрица явным образом не имеет человеческой природы, а представляет собой мыслящий двигатель внутреннего сгорания, поэтому можно не удивляться ее успехам.

Услышав слушок о том, что несколько балок моста не выдержали нагрузки и переломились, причем погибли трое рабочих, Джеймс Таггерт всполошился и бросился к своему секретарю, велев ему связаться по телефону с Колорадо. Он ожидал звонка, припав к столу секретаря, словно бы рассчитывая найти у него защиту; глаза его наполняла неподдельная паника. И все же рот его кривило подобие улыбки.

— Хотелось бы мне сейчас увидеть физиономию Генри Риардена.

Услышав, что слух оказался ложным, он произнес:

— Слава Богу!

Тем не менее в голосе его угадывалось разочарование.

— Ну что ж! — молвил своим друзьям Филипп Риарден, до которого долетел тот же слух. — Быть может, иногда способен ошибаться и мой братец. Похоже, он все-таки не настолько велик, как ему кажется.

— Дорогой мой, — сказала Лилиан Риарден своему мужу. — Я так защищала тебя вчера за чаем, когда женщины стали говорить, что Дагни Таггерт — твоя любовница… Только ради Бога не надо смотреть на меня такими глазами! Я знаю, что это невозможно, и поэтому устроила им хорошую взбучку. Просто эти глупые сучки не могут представить себе другой причины, которая может заставить женщину восстать против всего общества ради твоего металла. Конечно, мне известно, что это не так. Я знаю, что эта таггертша — существо бесполое, и ты ей полностью безразличен… кроме того, дорогой, я понимаю, что если бы у тебя хватило на это отваги — а откуда ей взяться — ты не стал бы увлекаться счетной машинкой в шикарном костюме, а предпочел бы ей какую-нибудь светловолосую женственную хористочку, которая… ну, Генри, я ведь просто шучу!.. Не смотри на меня такими глазами!

— Дагни, — жалким голосом произнес Джеймс Таггерт, — что с нами будет? «Таггерт Трансконтинентал» катастрофически теряет популярность!

Дагни рассмеялась, легко и радостно, словно бы радость постоянно присутствовала в ее душе и мгновенно вырывалась на свободу. Она смеялась, непринужденно открыв рот, белые зубы выделялись на загорелом лице. Глаза ее, привыкшие к бескрайним просторам, глядели куда-то вдаль. Наезжая последнее время в Нью-Йорк, она смотрела на Джима так, словно и не видела его; он это заметил.

— Что мы намереваемся делать? Общественное мнение против нас!

— Джим, ты помнишь, что рассказывали о Нате Таггерте? Помнишь, он говорил, что завидует только одному из своих конкурентов, тому, кто сказал: «А общественность пусть катится к черту!» Он жалел, что слова эти не принадлежат ему самому.

В те летние дни, в тяжелом покое городских вечеров, случались мгновения, когда одинокий человек, мужчина или женщина — на парковой скамейке, пересечении улиц, у открытого окна — мог видеть в газете краткое, как бы случайное упоминание о продвижении строительства дороги «Линией Джона Голта», мог посмотреть на город и почувствовать внезапный порыв надежды. Это были или самые молодые, видевшие в этом строительстве событие из тех, которые им так хотелось бы увидеть… или самые старые — те, кто помнил еще тот мир, в котором такие события происходили. Их не интересовали железные дороги как таковые, они не разбирались в бизнесе, но им было ясно одно: кто-то вступил в борьбу с великими трудностями и уверенно идет к победе. Они не восхищались целями борцов, они верили голосу общественного мнения, и все же, читая о том, как растет ветка, почему-то вдруг воодушевлялись, не зная, отчего при этом становятся проще их собственные проблемы.

Тихо и незаметно для всех, кроме грузового отделения «Таггерт Трансконтинентал» в Шайенне и конторы «Линии Джона Голта» в темном переулке, собирался груз, скапливались заказы на вагоны для первого состава, которому предстояло пройти по новой ветке. Дагни Таггерт заранее оповестила, что он станет не пассажирским экспрессом, полным знаменитостей и политиков, как обычно бывало, но грузовым составом особого назначения.

Грузы поступали с ферм, лесопилок, с разбросанных по всей стране рудников, из самых далеких мест, где люди выживали только благодаря новым заводам в Колорадо. Об этих клиентах железной дороги никто не писал, потому что их нельзя было отнести к людям незаинтересованным.

Железная дорога «Феникс-Дуранго» должна была закрыться 25 июля. Первый поезд «Линии Джона Голта» должен был выйти 22 июля.

— Значит так, мисс Таггерт, — проговорил делегат Профсоюза машинистов. — Не думаю, что мы позволим вам отправить этот поезд.

Дагни сидела за потрепанным столом, возле испещренной пятнами стены своего кабинета.

Не пошевелившись, она произнесла:

— Убирайтесь отсюда.

С подобным обращением делегат не сталкивался в отполированных до блеска кабинетах железнодорожного начальства. Он возмутился:

— Я пришел, чтобы сказать вам…

— Если вам действительно есть, что мне сказать, начните сначала.

— Что??

— Только не надо говорить, будто вы чего-то там не позволите мне.

— Хорошо, я хотел сказать, что мы не позволим своим людям обслуживать ваш поезд.

— Это другое дело.

— Мы так решили.

— Кто это «мы»?

— Комитет. То, что вы делаете, является нарушением прав человека. Вы не смеете отправлять людей на верную смерть — когда этот мост рухнет — только для того, чтобы положить деньги в свой карман.

Дагни достала из стола лист чистой бумаги и подала своему гостю.

— Пишите, — предложила она, — и мы заключим контракт.

— Какой контракт?

— О том, что ни один из членов вашего профсоюза не будет обслуживать локомотивы «Линии Джона Голта».

— Нет… подождите минуту… я не говорил.

— Значит, вы не хотите подписывать такой контракт?

— Нет, я…

— Но почему, раз вам известно, что мост рухнет?

— Я только хочу…

— Я знаю, чего вы хотите. Вы хотите душить своих людей за счет тех работ, которые я могла бы им предоставить — и меня — уже руками ваших людей. Вы хотите, чтобы я давала вам рабочие места, и чтобы я не имела возможности делать это. Я предоставляю вам выбор. Поезд этот совершит свой рейс. Вам этому не помешать. Но вы можете выбрать, ваш человек поведет его или нет. Если вы предпочтете запрет, поезд все равно пойдет, даже если мне самой придется встать на место машиниста. Тогда, если мост рухнет, вообще не останется ни одной железной дороги. Но если он устоит, ни один из членов вашего профсоюза никогда не получит места на поездах «Линии Джона Голта». Если вы считаете, что я нуждаюсь в ваших людях больше, чем они во мне, примите соответствующее решение. Если вы понимаете, что я могу водить локомотив, а ваши люди не способны построить железную дорогу, делайте другой вывод. Итак, вы намереваетесь запретить своим людям обслуживать этот состав?

— Я не говорил, что мы запретим это. Я ни слова не сказал ни о каком запрете. Но… но вы не можете заставить людей рисковать своими жизнями в совершенно никем не опробованном месте.

— Я не собираюсь никого заставлять идти в этот рейс.

— Что же вы намерены делать?

— Я намерена найти добровольцев.

— А если таких не сыщется?

— Это уже будет моей проблемой, а не вашей.

— Тогда позвольте мне сообщить вам, что я не буду советовать им соглашаться на ваше предложение.