Атлант расправил плечи. Часть I. Непротивление (др. перевод)

Эллис Уайэтт взял инициативу на себя. Он куда-то повел ее, расчищая согнутой в локте рукой дорогу в толпе, когда к ним пробился один из фоторепортеров.

— Мисс Таггерт, — обратился он к Дагни, — Не хотите ли что-нибудь сказать людям?

Эллис Уайэтт указал на длинную цепочку товарных вагонов.

— Она уже все сказала.

А потом она оказалась на заднем сиденье открытого автомобиля, поднимавшегося по вьющейся горной дороге. Риарден сидел рядом с ней, за рулем был Эллис Уайэтт.

Они остановились возле дома, на самом краю обрыва; рядом не было ни единого жилья, зато отсюда было видно все нефтяное месторождение.

— Конечно, вы оба остановитесь сегодня у меня, — предложил Эллис Уайэтт, едва они вошли в дом. — Или у вас другие планы?

Дагни рассмеялась.

— Не знаю, я вообще не думала об этом.

— Ближайший городок находится в часе езды на автомобиле. Туда и отправилась вся поездная бригада: ваши парни из отделения дают банкет в их честь. Веселится весь город. Но я сказал Теду Нильсену и всем остальным, что мы не собираемся устраивать приемы и произносить речей. Если только вы сами этого не захотите.

— Великий боже, нет! — воскликнула Дагни. — Спасибо вам, Эллис.

Уже совсем стемнело, когда они уселись за обеденный стол в комнате с широкими окнами, обставленной скудно, но дорого. За обедом им прислуживал единственный, кроме хозяина, обитатель этого дома, пожилой молчаливый индеец — невозмутимый и любезный. Комнату освещали редкие огоньки, изнутри и извне: свечи на столе, прожекторы на вышках и кранах, звезды.

— Итак, теперь вы считаете себя при деле? — говорил Эллис Уайэтт. — Нет, дайте мне только год, и я завалю вас работой. Два состава цистерн в день, как вам это нравится, Дагни? А потом их будет четыре или шесть… сколько захотите.

Он указал рукой в сторону огоньков на горах:

— Вы скажете, это? Нет, это ничто в сравнении с тем, к чему я приступаю.

Он указал рукой на запад.

— Перевал Буэна Эсперанса. В пяти милях отсюда. Все удивляются тому, что я вожусь там. Нефтяные сланцы. Сколько лет назад все расстались с желанием добывать нефть из сланцев, потому что это слишком дорого? Но подождите, увидите результаты разработанного мной процесса. Он даст нам самую дешевую нефть, неограниченные запасы ее, рядом с которыми самое крупное месторождение покажется жалкой лужицей. Я уже заказывал трубопровод? Хэнк, нам с вами придется построить отсюда трубопроводы во все стороны… Ох, простите. Я забыл представиться вам там, на станции. Я даже не назвал своего имени.

Риарден ухмыльнулся.

— Я его уже вычислил.

— Простите, я сам не люблю легкомыслия, но я был слишком взволнован.

— И что же вас так взволновало? — Дагни насмешливо прищурилась.

Уайэтт коротко посмотрел ей в глаза; торжественный тон его ответа странным образом сочетался с полным смеха голосом.

— Самая восхитительная пощечина, которую я получил в своей жизни, и притом заслуженно.

— Вы имеете в виду нашу первую встречу?

— Я имею в виду нашу первую встречу.

— Не надо. Вы были правы.

— Действительно. Но во всем, кроме вас. Дагни, найти в вашем лице такое исключение из общего правила после стольких лет, А, да к черту их всех! Может быть, вы хотите, чтобы я включил радио, и вы послушали, что говорят о вас двоих сегодня вечером?

— Нет.

— Хорошо. Мне их слушать не хочется. Пусть сами себя слушают. Теперь все они скопом лезут к нам в двери. И командуем мы.

Он посмотрел на Риардена:

— Чему вы улыбаетесь?

— Мне всегда хотелось увидеть вас таким, какой вы есть.

— У меня никогда не было возможности быть таким — до сегодняшнего вечера.

— И вы живете здесь в одиночестве, в стольких милях от всего на свете?

Уайэтт показал на окно:

— Я живу всего в паре шагов от всего на свете.

— А как же общение с людьми?

— У меня есть гостевые комнаты для тех, кто приезжает ко мне по делам. А что касается всех прочих, я предпочел бы, чтобы нас с ними всегда разделяло столько миль, сколько это вообще возможно. — Наклонившись вперед, он заново наполнил бокалы. — Хэнк, почему вы не хотите перебраться в Колорадо? Пошлите к черту Нью-Йорк со всем Западным побережьем! Здесь находится столица Ренессанса. Второго Ренессанса — возрождения не живописи и кафедральных соборов, а нефтяных вышек, электростанций и двигателей, изготовленных из риарден-металла. У нас был Каменный век, был век Железный, а новое время назовут веком Риарден-металла, потому что нет предела тому, что стало возможным благодаря вашему изобретению.

— Я намереваюсь приобрести несколько квадратных миль в Пенсильвании, — заметил Риарден. — Рядом с моим предприятием. Было бы дешевле поставить филиал здесь, как я и хотел раньше, однако вам известно, почему этот путь теперь закрыт для меня, и пусть они идут к черту! Верх все равно будет за мной. Я намереваюсь расширить завод, и если Дагни предоставит мне три состава в день до Колорадо, мы еще посмотрим, где расположится столица Второго Ренессанса!

— Дайте мне год эксплуатации поездов «Линии Джона Голта», дайте мне время собрать воедино всю таггертовскую дорогу, и я, предоставляя вам три поезда в день — на линии из риарден-металла, протянувшейся от океана до океана!

— Кто там говорил, что ему нужна точка опоры? — проговорил Эллис Уайэтт. — Дайте мне право беспрепятственного движения, и я покажу им, как перевернуть Землю! Дагни попыталась понять, почему смех Уайэтта так нравится ей. В голосах обоих мужчин и даже в ее собственном звучала интонация, которой она никогда еще не слышала. Когда все трое встали из-за стола, Дагни с удивлением заметила, что в комнате горят только свечи: ей-то казалось, что они окружены ослепительным сиянием.

Взяв в руку бокал, Эллис Уайэтт посмотрел на своих гостей и сказал:

— За мир, за землю, ибо сейчас она кажется такой, какой должна быть!

И он единым движением опорожнил бокал.

Дагни услышала звон разбившегося о стену стекла в тот самый миг, когда из его тела, наполненного страшной энергией, словно ударил разряд тока. Это не был обычный жест — разбить бокал в честь праздника, а резкое движение, полное гневного бунта и злости, больше похожей на безмолвный стон боли.

— Эллис, — прошептала она, — в чем дело?

Он повернулся к ней. С той же буйной внезапностью глаза его просветлели, лицо успокоилось, пугающая гримаса сменилась мягкой улыбкой.

— Простите, — сказал он, — не обращайте внимания. Постараемся думать, что это всерьез и надолго.

Землю внизу уже заливал лунный свет, когда Уайэтт повел их по внешней лестнице на второй этаж дома, к открытой галерее, на которую выходили комнаты гостей. Он пожелал им доброй ночи, шаги его прошелестели по ступеням. Лунный свет словно лишал силы звук, как заставлял он блекнуть краски. Шаги Уайэтта удалялись, и когда они, наконец, стихли, воцарившееся молчание было подобно долгому одиночеству, когда на всей земле не осталось ни одной живой души.