Атлант расправил плечи. Часть II. Или — или (др. перевод)

— Но, Джим, — сказал старый господин с вибрирующим голосом, — я думал, что ваше влияние… я имею в виду вашу дружбу с мистером Моучем, станет гарантией…

Он умолк, потому что остальные строго посмотрели на него, в подтверждение неписаного правила: не упоминать о провале такого рода, не обсуждать таинственные и непредсказуемые пути влиятельных друзей Джима и того, почему они его подвели.

— Дело в том, — легко произнес мистер Уизерби, — что мистер Моуч послал меня сюда, чтобы обсудить требования профсоюзов железнодорожников о повышении заработной платы и требования грузоотправителей о снижении тарифов.

Уизерби говорил тоном небрежной уверенности, зная, что всем присутствующим давно известно об этом, ведь требования обсуждались в газетах уже несколько месяцев. Он понимал, что присутствующие боялись не факта, а того, что его произнесут вслух — словно факта не существовало, и только слова Уизерби обладают силой заставить его стать реальностью. Знал, что они ожидают, продемонстрирует ли он эту свою способность, вот он и подтвердил, что обладает ею.

Ситуация давала право на выражение протеста, но его не последовало, никто ему не ответил. Тогда Джеймс Таггерт сказал отрывисто, нервно, но не сумев скрыть неуверенности:

— Я не стал бы преувеличивать важность Баззи Уоттса из Национального совета грузоотправителей. Он поднимает много шума и устраивает дорогие обеды в Вашингтоне; нет, я не стал бы принимать его слишком уж всерьез.

— Ну, не знаю, — протянул мистер Уизерби.

— Послушайте, Клем, мне известно, что на прошлой неделе Уэсли отказался встречаться с ним.

— Это верно. Уэсли — очень занятой человек.

— И я знаю, что, когда десять дней назад Джин Лоусон устроил большой прием, там были практически все, а Баззи Уоттса не пригласили.

— Это так, — миролюбиво признал мистер Уизерби.

— Поэтому я бы не слишком считался с мистером Баззи Уоттсом, Клем. И я не буду об этом волноваться.

— Уэсли — человек непредвзятый, — произнес мистер Уизерби. — Человек, приверженный долгу перед обществом. Ради интересов страны в целом он обязан рассматривать все предложения. — Таггерт выпрямился. Из всех признаков опасности, известных ему, такое развитие беседы было наихудшим. — Никто не в силах отрицать то, Джим, что Уэсли чувствует большую ответственность перед вами как просвещенным бизнесменом, информированным консультантом и одним из своих ближайших личных друзей.

Глаза Таггерта быстро стрельнули в его сторону: дело шло все хуже.

— Но никто не может сказать, что Уэсли стал бы колебаться перед необходимостью принести в жертву собственные чувства и дружеские связи, когда речь идет о благосостоянии общества.

Таггерт по-прежнему казался безмятежным, он никогда не позволял страху отражаться на выражении своего лица. Джим в панике боролся с мыслью, не дающей ему покоя: он слишком долго сам был тем самым «обществом» и понимал, что означает, когда этот магический, святой титул, которому никто не отваживался противостоять, произнесенный заодно с «благосостоянием», передавался особе вроде Баззи Уоттса.

Он поспешно спросил о другом:

— Вы же не полагаете, что я ставлю свои личные интересы выше общественных, не так ли?

— Конечно, нет, — мистер Уизерби почти улыбнулся. — Определенно нет. Не вы, Джим. Ваши понимание ситуации и честное отношение к общественному благу слишком хорошо известны. Вот почему Уэсли ожидает, что вы всесторонне рассмотрите сложившееся положение.

— Да, конечно. — Джим оказался в ловушке.

— Итак, рассмотрим дело с позиций профсоюзов. Допускаю, вы не можете позволить себе поднять заработную плату, но как тогда им существовать, если стоимость жизни подскочила до небес? Им же нужно есть, не так ли? Это касается всех — и железнодорожников, и… других. — Мистер Уизерби говорил тоном спокойной рассудительности, старательно обходя иные аргументы, скрывая истинный смысл своих слов, и без того понятный всем окружающим. Он глядел на Таггерта, словно подчеркивая важность не произнесенных им слов. — В профсоюзах железнодорожников почти миллион членов. С семьями, иждивенцами и бедными родственниками — а у кого нынче нет бедных родственников? — их число возрастает до пяти миллионов голосов… э-э… я хотел сказать, человек. Уэсли приходится помнить об этом. Он должен учитывать их психологию. И затем, не забывайте о людях. Ваши тарифы были установлены в те годы, когда все делали деньги. Но при теперешнем положении дел стоимость транспортировки стала непосильным бременем для всех. Люди кричат об этом по всей стране, — он взглянул на Таггерта в упор. Он даже не смотрел, а почти подмигивал.

— Их ужасно много, Джим. По многим причинам они сейчас не слишком счастливы. Правительство, сумевшее понизить тарифы, получит благодарность многих людей.

Молчание, послужившее ему ответом, походило на столь глубокую яму, что, упади в нее что угодно, никто не услышал бы звука удара о дно. Таггерт, как и все остальные, понимал, по какому бескорыстному мотиву мистер Моуч принесет в жертву свои личные дружеские связи.

Хоть Дагни и пришла сюда, решив не выступать, она не смогла удержаться; затянувшееся молчание заставило ее голос звучать с надрывной резкостью:

— Вы получили то, о чем просили все эти годы, господа?

Быстрота, с которой все посмотрели на нее, была рефлекторной реакцией на неожиданный звук, но скорость, с которой все тут же отвели глаза — на стол, на стены, куда угодно, только бы не смотреть на нее — явилась знаком того, что ее слова поняты верно.

В последовавшие мгновения она почти физически ощутила, как от негодования воздух в комнате сгущается словно перед грозой, и поняла, что их возмущение направлено не против мистера Уизерби, а против нее. Она могла бы еще вытерпеть, что ее вопрос остался без ответа, но от двойного обмана попросту тошнило: сначала они притворились, что игнорируют ее, а затем ответили в присущей им манере.

Не глядя на нее, голосом одновременно уклончивым и многозначительным, председатель, заявил:

— Все будет в порядке и отлично сработает, если не попадет в руки… случайных людей, облеченных властью, таких как Баззи Уоттс и Чик Моррисон.

— О, я не стал бы волноваться о Чике Моррисоне, — сказал мертвенно-бледный мужчина в зеленом шарфе. — Джо Данфи и Бад Хэйзлтон очень близки к Уэсли. Если их влияние одержит верх, у нас все будет хорошо. Однако Кип Чалмерс и Тинки Холлоуэй опасны.

— Я могу позаботиться о Кипе Чалмерсе, — предложил Таггерт.

Мистер Уизерби, единственный в комнате, не смотрел на Дагни.

Даже тогда, когда его взгляд останавливался на ней, он не отражал ничего; Дагни была единственной в комнате, кого он не замечал.

— Я думаю, — произнес Уизерби, глядя на Таггерта, — что вы должны оказать Уэсли услугу.

— Уэсли знает, что всегда может рассчитывать на меня.

— Что ж, полагаю, что если вы согласитесь поднять заработную плату членам профсоюза, мы сможем закрыть на время вопрос о снижении тарифов.

— Я не могу! — Джим почти кричал. — Национальный альянс железных дорог занял непоколебимую позицию против поднятия заработной платы и исключит каждого, кто откажется подчиниться.

— Именно это я и имел в виду, — мягко проговорил мистер Уизерби. — Уэсли хочет вогнать клин в этот альянс. Если такие дороги, как «Таггерт Трансконтинентал», выйдут из него, остальным будет проще. Вы очень поможете Уэсли. Он это оценит.

— Но, Господи, Клем! По правилам альянса меня же могут отдать под суд!