Атлас памяти

Твой коматоз и моё абсолютное, детское, неподельное, невинное счастье. Мои губы жжёт другое имя, не твоё. Твои холодны и безмолвны. Отныне мои поцелуи к тебе будут равными иудиному, все до одного, и поэтому их не будет.

И я буду старой веткой. И будет молодая зелень на мне, и она будет расти, а я умру. Я молодая зелень, я жадно вбираю восходящее солнце и тянусь к нему каждой прожилкой. Как мне не дано преждевременно состарить себя, так и тебе повернуть время вспять, даже при обоюдоостром желании. Ты – не моё, ты – соседнее дерево. Твои лесорубы ещё далеко. Но я услышу, как ты упадёшь, и через десятилетия повторю твой последний вздох и движение. Я обещаю услышать и повторить. Когда мы касались друг друга, мир удивлялся и закрывал глаза. Когда ветер перемен разлучил нас, мир открыл глаза и ничего не увидел из-за слёз. Слёзы были от холодного ветра, не подумайте ничего дурного. Наше время истекает берёзовым соком в лубочную ёмкость маленькой девочки, которая не вернётся домой из леса. Не съест волк, так заберет наяда из ручья. Земля вберёт нашу юную сладкую память из опрокинутого стаканчика, потом тебя, а потом настанет моя очередь.

Ты станешь бумагой, и на тебе создадут слова. Их будут читать, заливаясь краской и смехом, шестнадцатилетние влюблённые и тихие старики под моими кронами. Эти слова будут дарить боль и причинять счастье.

Почему-то мне кажется, что они будут очень важными.

Тьма моя, зеркало, скажи

Очень правильное зеркало у меня. Очень.

Мне оно досталось по дешёвке в каком-то китайском магазинчике. На нём слова: Not afraid to Leave. Forget. Пока меня нет, зеркало вбирает память времени и пространства, его прямоугольный глаз постоянно открыт. Я захлопываю его, кладу в неизменный рюкзак и отправляюсь дальше. Мне не страшно. Вся пройденная память отразится на моём лице, когда я вновь загляну в него. Свет мой, зеркальце, скажи, как же дальше-то мне жить? И говорит ведь, и к гадалке не ходи. Поеду на море и обязательно буду смотреть зеркалом в него и небо, пусть напомнит мне о них, когда я забуду.

Что будет, если я снова не отражусь, как одиннадцать лет назад?

А ты купи слона

Иногда мне кажется, что люди боятся что-то делать по единственной причине: занять собой место и причинить кому-то неудобство. Это хуже хронической лени, онкологии и метамфетамина в сахарнице. Ой, так он же не хочет, чтобы я этим занималась. Эээ, а они что скажут, я ведь не в тему здесь. А мне это зачем, я без этого проживу, да, хотелось бы, жаль, слишком смело для меня. Ага, крутые. Тоже так хочу. Не могу, левая пятка мне запретила.

Окстись уже наконец. В отличие от твоего мусорного мешка, джинсов и пустых страниц в паспорте, Вселенная бесконечна. Твой мозг и сердце – её усовершенствованные миниатюры, способные к полной персонализации. Хватит умных слов. Склей мини-книгу из банановой кожуры, конфетной обёртки и салфеток с логотипом бара, в котором ты впервые поцеловался; напиши носком ботинка на побережье свой лучший текст и подари его морю, которое будет больше любого гипотетически собранного тобой зала; слона воображаемого купи: вот увидишь, место за тобой и впереди тебя будет приятно пустовать, когда ты решишь вывести его на прогулку, и толпа досаждать не будет, и автобус на переполненной линии вдруг приедет пустой, так что вы со слоном непременно поместитесь. Ну, или дикобраза, или утконоса, или ручную сомнамбулу, кто там тебе больше нравится. Убивать кого-то ради мечты? Слишком толсто, просто и тупиково. Давай, чувак, ты же можешь придумать другой способ. Я в тебя верю.

Твое дело, зарывать мечту или талант в землю или нет. Стоять ли кресту над зарытым тобою, дело совершенно не твоё. Купи слона и перестань уже мучиться.

На последней парте

Любимые книги детства можно перечитывать бесконечно.

Кто сейчас помнит книгу Марии Халаши «На последней парте»? О девочке-цыганке Кати и процессе её первичной социализации в венгерской начальной школе, об играх в рыцарей на руинах мавзолея, о временах и нравах, что неизменны? Мне хочется взять эту книгу и бежать обивать пороги домов кино, чтобы это наконец-то сняли. Это как «Повелитель мух», только добрее и без смыслового нагромождения, несмотря на всё уважение к Голдингу и то, что он в этом своём романе предельно ясен.

Эта книжка досталась мне по наследству от мамы. Она до сих пор помнит моё неумелое поедание каши расчёской вместо ложки на одичалом керченском пляже и Lays с паприкой, которых больше не выпускают. Я помню весь её текст, эта книга для меня не может закончиться: после 66-й страницы я могу читать 5-ю, нить сюжета давно превратилась в одну из моих опорных свай, как причальный канат, окаменевший от морского солёного ветра и заморозок.

Это мне в книге оставлена недоеденная Катина яичница. Это я сижу в заднем ряду школы и слушаю, как она поёт. Это я краду смятую, испачканную роль врача. А ты – прочитай, сколько бы лет тебе ни было.

Кто под чем, я под дождём

Безумное чаепитие – это когда приходит добрый дядя, назовем его Дэн, улыбается как маска Гая Фокса или изувера из «Пилы», и говорит: закройте глаза, и подсыпает что-то всем в чашки, а потом все пьют и угадывают, кто под чем.

Я помню, как играли одной зимой. Сложнее всего было в пять утра выпроводить их из квартиры, которая, разумеется, была не моя. Хозяин квартиры был психически болен. Его заставляли падать на колени перед барыгой и молиться ему, на него выливали жидкость для мытья плиты, палёный вискарь и прокисший сок. Помню красные лица и зрачки, в которых можно было сажать картошку. Редкостная дрянь, выпавшая мне в чашку в прямом смысле как снег на голову, надолго во мне не задержалась, как и пресловутая компания. Хор, который разноголосо и монотонно твердит чушь, сугроб из дряни на кухонном столе, вавилонские башни из окурков и дадаистический гогот долго не давали мне уснуть.

Или проснуться?

Или, всё-таки, не мне?

Реклама шоколадных батончиков

Набрать, допустим, 53 балла, столько же, сколько человек в списке выше, и остаться за захлопнувшейся перед твоим носом дверью.

Наконец накопив на изящное золотое кольцо, приехать к любимой и успеть ровно в тот момент, когда её уже окольцовывает другой. Кольцо необязательно должно быть золотым или вообще должно быть.

Позвонить бабушке, которой давно не звонил, было некогда, потом, опять она про свои головные болида сердечные сборы – и хорошо ещё, если услышишь просто гудки, а не чужой холодный голос либо рыдания родственников, которые там, с ней.

Опоздать на самолёт, выйдя за три часа до началарегистрации и тупо встряв в пробку у собственного же дома.

Заказать портмоне из натуральной кожи по интернету, после уезда курьера чиркнуть по нему ногтем и оставить борозду. Блеск. Не подаришь, не вернёшь, нищие у метро все коррумпированы, самому ни к чему, а выбрасывать жалко.

Выйти за хлебом, поскользнуться, упасть, и слава богам, если «очнуться и гипс».

Вот это всё страшно.

Чему я искренне желаю быть скоропостижными, так это истинам, а не разношёрстным, разнокалиберным и разновсяким смертям и смертькам, большим и малым.

Из этого списка мне довелось узнать вкус всего. Блин, шоколадные батончики уже давно не те, как в детстве, они отвратительны, но гораздо вкуснее всего вышеперечисленного.

Какой-то неудачный рекламный пост батончиков получился.

Про фигню

Когда ты приходишь в магазин фигни, фигня тебе подмигивает, намекает, что хочет на ручки, и нравится. Фигня сверкает. Фигня кажется совсем новенькой. Пыль? Ай, да это бетонная пыльца со склада, неважно, обтираемо. Ты хочешь фигню себе. Ты жаждешь ее. О, фигня. Под фигней может подразумеваться новогодний шарик с блесткопадом, ручка с телепузиком, выцветший магнитик со Спасом-на-Лимфе, альбом Дали с золотым тиснением или шоколадка «для розовой дуры».