Аут. Роман воспитания

Битца

– Это хорошо, что приехал, – говорит румяный, покручивая кольцо на пухлом среднем пальце. – Вовремя приехал, Алексей. Мне о тебе много рассказывали, много. Нам нужны именно такие люди, молодые, смелые, умные люди. Революции нужны такие люди! Ха-ха-ха!

Румяный смеется, обнажая здоровые белые зубы.

Алексей смущенно улыбается.

Он никак не ожидал, что все так удачно обернется.

Вчера в аэропорту, когда он прилетел, к нему подошел человек в черном: в черном плаще, в черной шляпе и в черных же перчатках. Черный длинный шарф скрывал пол-лица, шляпа была низко надвинута на лоб. Эта чудовищно романтическая личность была обута в «казаки» с высоченными каблуками и с металлическими пряжками, настолько яркими, что они, казалось, звенели.

Было совершенно очевидно, что человек этот выдает себя не за того, кем является на самом деле, и эта игра немало забавляет его самого. Впрочем, это было бы очевидно любому, но не Светозарову-младшему, – он принимает маскарад за чистую монету. Романтик глухим голосом спрашивает:

– Ты Светозаров? Алексей?

– Я.

– Мне поручили тебя встретить и отвезти.

– Кто, кто поручил? Рогов?

– Неважно. Багаж есть?

– Вот только рюкзак.

– Хорошо, пойдем. Не оборачивайся!..

Почему не оборачиваться? Зачем? Все равно все оборачивались на эту нелепую черную фигуру.

Черный усаживает его в машину, не слишком просторную, и когда сам садится за руль, голова его буквально упирается в крышу. Ему чертовски неудобно, и кажется, что он вот-вот рассмеется. Но он не смеется.

Уже темно, накрапывает дождик, асфальт блестит, отражает фары. Мчатся по шоссе из Шереметьева, слева – все залито светом, там Москва. Справа – темно.

– А где Рогов? Я писал ему, что прилечу. Он где? – спрашивает опять Алексей.

– Я ничего не знаю, мне сказали встретить и отвезти, – повторяет терпеливо в шляпе.

Алексей смотрит в окно, там – фонари и подслеповатые избы.

– А мы куда едем?

– Туда, где ты будешь жить, – отвечает в шляпе. Машина сворачивает на узкую и совершенно темную дорогу – кругом лес, дождь и лес.

– Куда, куда? – начинает беспокоиться Алексей.

– Скоро приедем, – отвечает в шляпе.

Они опять поворачивают, теперь – на проселок, въезжают в ворота, едут по темной улице – кочки, ямы. Судя по всему, это дачный поселок, пустой, осенний. Останавливаются.

– Выходи, – говорит в шляпе (Алексей видит только мясистый нос и часть чисто выбритого подбородка) и выключает двигатель.

Толкает калитку. Они идут по узкой аллейке, ветви сплетаются по бокам и сверху, чуть заденешь – обдает водой. Старое крыльцо, нижняя ступенька подгнила, почти провалилась. В шляпе роется в кармане плаща, достает ключи, открывает скрипучую дверь веранды. Внутри сыро, холодно. Открывает другую дверь – уже в дом. Там тепло, но затхло.

В шляпе зажигает свет.

– Вот здесь будешь жить, – говорит, руки в карманах, вместо жеста – поводит головой.

– Как жить? А Рогов? А Татьяна?

– Слушай, я не знаю никакого Рогова, мне велели – я тебя привез. Живи здесь, в холодильнике продукты. А завтра к тебе приедут. Лучше, чтобы тебя здесь никто не видел. Так что ты не очень-то, не светись.

– Как это – не светись?

– Так, тихо сиди, по улице не шляйся, понял? Все, пока.

В шляпе разворачивается и уходит.

Алексей выскакивает следом, бежит по аллее за ним, догоняет у самой калитки, хватает за локоть. Тот оборачивается, стряхивает Алексееву руку, железной хваткой берет за плечи и отставляет. Сам же выходит из калитки, садится в машину, с ревом разворачивается и уезжает. Шум стихает, воцаряется вокруг дождливая тишина. Ни одно окно не светится.

Делать нечего – Алексей возвращается в дом.

По всему, к его приезду подготовились – холодильник забит снедью, причем Алексей сразу же замечает свои любимые йогурты – с кусочками ананаса – и, конечно же, шпроты.

Он ест, включает телевизор, передают новости. Алексей внимательно слушает про обстановку в Ираке, про пожар на Измайловском рынке, про День работников связи… У него возникает чувство, что он прилетел зря – на родине все хорошо, если не брать в расчет пожара, но это – стихия.

Дождь стучит по крыше, Алексей переключает каналы – все везде хорошо, сериалы, шоу, люди довольны, сыты, веселы. Это сбивает с толку. Он сидит далеко за полночь, спать не хочется, сказывается разница во времени. В Копенгагене он ложится во втором часу, встает в десятом.

Спал долго, проснулся за полдень – дождь. Вышел на улицу – пусто, побрел сначала налево – никого. Вернулся – пошел направо. Вот дом, во дворе машина, мужчина возится около сарая, пилит. Алексея не видит. Он хочет окликнуть дачника, но вспоминает, что в шляпе наказал «не светиться», и он возвращается.

Нужно бы позвонить Рогову, узнать, что все это значит. Но как? В доме стоит аппарат, но гудка нет, а карточку для своего мобильного купить не успел. Алексей вернулся, включил телевизор и принялся смотреть все подряд.

Темнело быстро, в сумерках он услышал шум машины. Вышел на крыльцо: к нему приближался мужчина в куртке, сумка через плечо, в руках – по пакету. За ним шел еще кто-то, не разобрать в темноте.

– Алексей Светозаров? – спросил мужчина громко, как-то даже радостно.

Поднялся на крыльцо и протянул руку. Рукопожатие крепкое.

– С приездом, с приездом! Меня зовут Харон Харонович.

– Как-как? – переспросил Алексей.

– Харон Харонович, – повторил пришелец. – Что тут удивительного? Греческое имя, я грек, отец – грек из Одессы, мать – наполовину гречанка, наполовину хохлушка, ха-ха-ха!

Он засмеялся очень заразительно.

– А эту особу зовут Лида. Да ведь, Лида ты? – оборотился он назад.

За его спиной стояла девушка, крашеная блондинка, в мини-юбке, в черных лакированных сапогах, с яркими карминовыми губами.

– Лида, – невзрачно подтвердила та и стала расстегивать куртку.

Что-то в Хароне Хароновиче чудилось Алексею знакомое. Хоть и ростом он был пониже вчерашнего в шляпе, и говорил звонко, с легким украинским акцентом, но Алексей почти наверняка знал, что это – вчерашний в шляпе.

– Это вы вчера меня встречали, – буркнул он.

– Да? – с деланным удивлением спросил Харон Харонович. – Ой! А ведь правда! Забыл! За-па-мя-то-вал! Точно ведь! А?! Каков у тебя глаз?! Алмаз!

Он нисколько не смутился, разделся и, приобняв Алексея за плечи, повел в комнату. Лида уже сидела, смотрела в телевизор.