Авантюристы Просвещения: «Те, кто поправляет фортуну»

Обширен список русских агентов. В 1765 г. в Бастилию попадают скульптор Шарль Жозеф Респет, по прозванию Рашет, член римской Академии Сан Лукка, швейцарские часовщики Франсуа и Жак Феррье, судейский клерк Ж. Б. Гобер и прусский лейтенант Шарль де Сайе. Поль д’Эстре упоминает также антрепренера Лембека и лионца Шануана, унтер-офицера Леду де Сент-Круа и актера из Гавра Кордье. Большое число французов было завербовано за пределами Франции, в Гамбурге и Франкфурте, из числа дезертиров и протестантов.

Ситуацией, разумеется, пользуются самозванцы. В 1768 г. некий барон Штейн, искатель философского камня, присваивает себе чин тайного советника, должность «главного бальи Астраханского царства» и вербует колонистов. Но когда он добирается в Россию, его в апреле 1769 г. высылают из столицы [331] .

Операция обошлась России в два миллиона семьсот тысяч рублей, но результаты дала. В 1766 г. правительство прекращает массовый набор, приглашая индивидуально только квалифицированных ремесленников. Общее число переселенцев оценивается по-разному. Согласно Г. Писаревскому, в списках от 14 февраля 1769 г. числится 2946 семей, приглашенных правительством, 1523 семьи, отправленные бароном де Борегаром, и 1530 семей, вызванных Пикте и Леруа. Р. Барлетт, проанализировавший официальные русские источники, подсчитал, что с 1762 по 1775 г. прибыло 30 623 человека [332] .

331

СПбВ. 1769, апрель. № 29–31; Писаревский Г.Указ. соч. С. 103–104.

332

Писаревский Г.Указ. соч. С. 112; Bartlett R.Op. cit. P. 66.

Екатерина II гордилась иностранными поселениями. Она писала Вольтеру 14 (25) июля 1769 г.: «знайте, что моя прекрасная колония в Саратове насчитывает 27 тысяч душ […], что там у каждого округа церковь своего вероисповедания, что там мирно возделывают поля и не платят податей в течение тридцати лет» [333] . Но в дальнейшем поводов для радости стало меньше. По оценке Мартина Бри, французского консула в Москве, из многих тысяч колонистов к 1777 г. оставалось не более 4–5 тысяч семей. Остальные погибли от голода и болезней, были перебиты Пугачевым или уведены в рабство татарами [334] .

333

Best. D15775.

334

'Etat de la colonie francaise a Moscou et dans ses environs avec une notice sur son commerce dans cette partie de l’Empire de Russie, par le Sr Martin Brie, consul `a Moscou, au commencement de 1777. — AN. Affaires 'etrang`eres, B/1/480. Fol. 213–224.

Иностранцы в России как бы распределяли между собой профессии. Немцы были по преимуществу крестьянами и ремесленниками (подобно Шиллеру и Гофману из «Петербургского проспекта» Гоголя или герою рассказа Лескова «Железный характер»), учеными и дипломатами, государственными деятелями [335] . Немецких ученых (историков, математиков, физиков) было много в Императорской Академии наук. Среди русских послов немало выходцев из Германии: М. М. Алопеус, А. Я. Будберг, К. Я. Бюллер, Ф. М. Гримм, А. И. Крюднер, И. И. Местмахер, И. А. Остерман, И. А. Тизенгаузен, семьи Струве, Нессельроде, Штакельберг и пр. Итальянцы были придворными певцами и музыкантами, французы — скульпторами, художниками и актерами. При Екатерине II действовало несколько постоянных иностранных трупп (французская, итальянская, испанская, немецкая), но приглашались они и раньше: мать Казановы Дзанетта играла на петербургской сцене в 1735 г. [336] Конечно, такое разделение по профессиям довольно условно, ибо многие французы выписывались в Россию в качестве крестьян или ремесленников, но по дороге на Волгу, в Саратов, они оседали в Москве, где шли в учителя. Поскольку иностранная иммиграция при Екатерине II, в отличие от эпохи Петра I, была задумана как сельская, а не городская, иностранцы попадали в столицы не благодаря, а скорее вопреки государственной политике. Французы владели книжными лавками и модными магазинами, служили поварами и парикмахерами [337] . В конце века, особенно после революции, многие французские офицеры перешли на русскую службу. Корпус, сформированный под началом Конде, участвовал в боях против революционной Франции (ирония судьбы — в XVII в. Великий Конде перешел на сторону Испании и сражался против своей родины). Хотя части просителей было отказано, и среди них Наполеону Бонапарту, иностранцы показали себя храбрыми воинами во время второй русско-турецкой войны (в первую очередь принц Нассау-Зиген, отличившийся при взятии Очакова и произведенный сперва в контр-адмиралы, потом в адмиралы; принц де Линь, Роже Дамас). Они проявили недюжинные административные таланты: герцог де Ришелье и авантюрист Иосиф де Рибас, женившийся в России на Анастасии Соколовой, побочной дочери И. И. Бецкого, стали основателями и первыми правителями Одессы [338] .

335

Кабузан В. М.Немецкое население в России 18–20 вв. // Вопросы истории. 1989, № 12.

336

Перетц В. Н.Италианские комедии и интермедии, представленные при дворе Анны Иоановны в 1733–1735. СПб, 1917.

337

Подробнее см.: Rj'eoutski Vl.La communaut'e francophone de Moscou sous le r`egne de Catherine II // RES, 1996. T. 68. Fasc. 4. P. 445–461.

338

Подробнее см.: Миллер К.Французская эмиграция и Россия в царствование Екатерины II. Париж, 1933.

Именно с притоком чужеземцев, как мы увидим далее, связывались многие надежды и разочарования первых десяти лет царствования Екатерины II. По концепции французских экономистов физиократов аббата Бодо, маркиза Мирабо, Мерсье де ла Ривьера, чью точку зрения поддерживал Дидро, иностранные поселения должны были показать России путь к цивилизации, стать образцом свободной экономической деятельности и процветания, способствовать образованию третьего сословия [339] . На карту ставилась репутация российской империи и западной науки.

339

Goggi G., Dulac G.Diderot et l’abb'e Baudeau: les colonies de Saratov et la civilisation de la Russie // Recherches sur Diderot et Encyclop'edic. T. 14, 1993. P. 23–83; Goggi G.Civilisation et exp'eriences de r'ef'erence: `a propose de la gen`ese du fragment politique Sur la Russie //Studi settecenteschi. T. 14, 1994. P. 329–398.

Утописты при дворе Екатерины II

Более других иностранцев Екатерину II интересовали французские философы. Не только потому, что государыня издавна увлекалась их сочинениями. Еще в 1760 г., когда состоявший при Петербургской академии Струбе де Пирмонт в своих «Российских письмах» [340] оспорил Монтескье, доказывая, что Россия страна не деспотическая и что крепостное право — благо для крестьян, Екатерина Алексеевна высмеяла его, делая пометы на полях книги. Философы властвовали над общественным мнением Европы, их поддержка значила не меньше, чем удачно заключенный дипломатический договор. О своей внешнеполитической репутации императрица начинает заботиться сразу после восшествия на престол: завязывается переписка с Вольтером, д’Аламбер получает приглашение стать наставником великого князя, а Дидро — печатать Энциклопедию в России. Вскоре Екатерина II покупает библиотеку Дидро, узнав, что тот не мог собрать достойного приданого для дочери. При этом императрица оставляет книги философу в пожизненное пользование, более того, производит его в личные библиотекари и выплачивает пенсион.

340

Strube de Piermont F. H.Lettres russiennes: Saint-P'etersbourg, 1760.

Со своей стороны, философов притягивает страна, открывающая гигантское поле для практического применения их теорий, привлекает возложенная на них миссия: создать образ монархини, поборницы просвещения, которая прислушивается к их советам. Оговоримся, правда, что само понятие просвещенного монарха Дидро было чуждо: по его мнению, подобный правитель может принести России непоправимый вред, ибо приучит подданных доверять государевой воле больше, чем закону.

В век Просвещения существовало два противоположных подхода к России, связанных, с одной стороны, с противоборством философских концепций Вольтера и Руссо, а с другой — со сменой геополитических представлений. Согласно первой точке зрения, Россия расположена на Севере Европы («К нам свет из северной приходит днесь страны», — писал фернейский патриарх в послании к Екатерине II). Это страна дикарей, закаленных в боях, выносливых, неприхотливых, переимчивых и сметливых. Они находятся в начале исторического пути, который приведет их к вершине цивилизации, т. е. к парижской культуре (как бы иронично ни относился к ней Вольтер). Благодаря деятельности Петра I и его духовной преемницы, Екатерины II, Россия уже двинулась по пути европеизации. Судьба Франца Лефорта служит доказательством того, что Россия — земля обетованная, ждущая законодателя и правителя. Необходимо только большое число иноземных наставников, готовых обучить этих взрослых детей (сравнение русских с дикарями и детьми — устойчивый мотив путевых дневников и воспоминаний о России, написанных иностранцами) [341] .

341

Stroev A.Mythes politiques francais et russes au XVIIIe si`ecle // La Lettre et le politique. Paris: Honor'e Champion, 1996. P. 119–128.

Напротив, Жан-Жак Руссо утверждал, что у каждой страны своя специфика; чтобы стать великой державой, Россия должна не копировать европейцев, а искать свою дорогу. Потому в «Общественном договоре» (1762) Руссо категорически отрицал полезность петровских преобразований, опять-таки прибегая к педагогической метафоре. По его мнению, Петр I, насильственно превращая народ в немцев или англичан, вместо того чтобы сделать из них истинных русских, поступил как дурной воспитатель, искусственно ускоряющий процесс обучения: его ученик блистает в детстве, а в зрелые годы остается ничтожеством. Не в цивилизации нуждался народ, а в закалке. Теперь же, предсказывал Руссо, Россия попадет под иго азиатов, татар, которые затем подчинят всю Европу. Как народ должен искать и защищать свою национальную самобытность, философ показал на примере малой страны в «Рассуждениях о правлении в Польше» (1772). В России точку зрения, близкую к Руссо, отстаивали Е. Р. Дашкова, М. М. Щербатов, Д. И. Фонвизин, Н. И. Новиков [342] .

342

Monnier A.La naissance d’une id'eologic nationaliste en Russie au si`ecle des Lumi`eres // RES. 1979. T. 52. Fasc. 3. P. 265–272; Зорин A. Л.Ж.-Ж. Руссо и национальная утопия «старших архаистов» // НЛО, 1996, № 20. С. 56–63.

В отличие от Севера, Восток французы эпохи Просвещения воспринимали как древнюю цивилизацию, имеющую право не походить на них и не слишком склонную к переменам. По мере военного и политического продвижения России на Восток ее специфическая пограничная роль становится все более очевидной. Но отметим, что при этом Руссо занимал твердую антирусскую позицию, а Вольтер поддерживал действия русской армии в Польше, вдохновлял восточную политику Екатерины II. Императрица поощряла фернейского патриарха, а сочинения женевского гражданина запрещала к продаже, видела в них призыв к общеевропейскому походу против России, который мог быть использован французской дипломатией (и, увы, действительно использовался).

Философы и власть стремились к сближению, но едва они переходили от слов к делу, то немедленно наступало взаимное разочарование. Одним, в частности Вольтеру, императрица вовсе не дозволила приехать [343] , путешествие других кончилось конфузом. Диалог длился с первых до последних дней царствования, в ход шли все жанры: письма, трактаты, беседы, комедии и мемуары. Екатерина II предлагала собеседнику роль придворного философа. Когда же тот принимал ее и начинал строить воздушные замки, оторвавшись от российской почвы, его изгоняли, освобождая место для следующего. Разумеется, роль мазохистская, как показал Леопольд Захер-Мазох в новелле «Дидро в Петербурге», превратив философа в говорящую обезьяну. Избежать подобной участи мог только такой ловкий царедворец, как Фридрих Мельхиор Гримм, который, по мнению Дидро, столь же искусно обрабатывал людей, как Фальконе — статуи [344] .

343

В письме к Вольтеру от 25 сентября (6 октября) 1769 г. Екатерина II отклоняет его предложение о поездке в Россию. — Best. D15943.

344

Дидро к Э. Фальконе, июль 1767 г. — Diderot D.Correspondence. Т. 7. Р. 196.

Обоюдные недоразумения и разочарования происходят от того, что сталкиваются два мифа: всесильной философии Просвещения и убогого философа-утописта. Согласно первому, законы разума универсальны и применимы ко всем странам. Мерсье де ла Ривьер полагал, что ему хватит двух лет, чтобы утвердить в России незыблемые принципы законодательства, приспособив их к местным нравам и обычаям [345] . Чужеземец призван наставлять самодержавного монарха, который воплотит в жизнь его советы. Тем паче, что политическая и экономическая теория физиократов на деле доказала свою эффективность: Мерсье де ла Ривьер, губернатор Мартиники, привел к процветанию остров, разоренный англичанами. Заморский советник, вознесенный наверх, мог рассчитывать на власть и богатство или даже мечтать о создании небольшого государства, где сам он стал бы просвещенным правителем.

345

Мерсье де ла Ривьер к Н. И. Панину, СПб, 15 ноября 1767 г. — Бильбасов В. А.Никита Панин и Мерсье де ла Ривьер, 1762–1767 // PC, 1891, ноябрь — декабрь. С. 283–324, 507–529.