Авдотья, дочь купеческая
Шрифт:
— К чему загоняешь себя, ратник? — строго спросила Ворожея Алексея, который к её приходу успел набраться сил и сесть.
— Да как же вы не понимаете?! — воскликнул Алексей. В отчаянии он стукнул кулаком по подушкам, в воздух взлетело несколько пёрышек. Они закружились, медленно опускаясь на пол. Провожая их взглядом, Алексей проговорил с горечью: — Дуня с Глашей, девчонки совсем, воюют. Крестьяне необученные, мужики, бабы, воюют. Старики с детьми в лазутчиках. А я, получается, за спинами их отсиживаюсь.
— И твоё время придёт, доблесть проявить, — ответила Ворожея, не отрывая от Алексея
— Сама же сказала, рано мне к своему отряду возвращаться, — произнёс Алексей, чувствуя, как под колдовским взглядом уходят отчаяние и тревога, а беспокойство за любимую женщину сменяется уверенностью в её силах.
— Сегодня и впрямь рано, — согласилась Ворожея и тут же продолжила: — Через неделю пойдёшь. Покажи-ка, где твой отряд партизанский на карте, да названия рек, деревень, что неподалёку, вслух прочти.
Алексей подошёл к карте и показал на ней, где его отряд, заодно, где Лыково-Покровское. Как он раньше понял, поселение язычников располагалось в ближнем к имению лесу.
— Если добираться верхом по дороге, то примерно пять суток получится, — сказал он, больше размышляя вслух. Получалось, далеко успели увезти его французы от места пленения.
— Тайными тропами за два дня доберёшься, — пообещала Ворожея. — Наш проводник доведёт до поселения Овражное. Оттуда ихний проводник уже до места доставит. Я весточку с просьбой отправлю. К утру воскресенья готов будь, а покуда силы зря не расходуй.
Ворожея вышла из лазарета, а Алексей добрёл до кровати и рухнул без сил. Сам не заметил, как уснул. Ворожея, помимо успокаивающего, и сонное заклятье применила.
Оставшееся время до отъезда Алексей не только сил набирался, но и думал, как лучше Дуне в своих чувствах признаться. Казалось, вечность прошла с балов, на которых влюбился гусар в богатую купеческую дочку, а ведь и полгода не минуло. Как сейчас корил он себя за то, что в первую же встречу не увёз Дуню в ближнюю церковь венчаться, что позволил себя обскакать щёголю-графу. Но кто же знал, что при новой встрече влюблённость перерастёт в любовь такую сильную и глубокую, что в жизни лишь раз человеку даётся.
При мыслях о Платоне, его кулаки непроизвольно сжимались. Алексей то, как Глаша, желал Платону сгинуть в лихолетье, то представлял, как вызывает графа на дуэль, в исходе которой не сомневался. Последняя мысль казалась очень привлекательной, вот только понимал Алексей, что Дуня за убийцу своего мужа замуж не пойдёт. Он тешил надежду, что размолвка с мужем, о которой Алексей догадался из Дуниной неохоты говорить о Платоне, продлится как можно дольше. Тогда, если Дуня ответит взаимностью, можно после войны обратиться в Синод с прошением о развенчании, тем более, что детей у супругов пока не было. Алексея и ребёнок бы Дунин не остановил, как своего бы принял, но при наличии детей не развенчивают.
Каждое утро Алексей просыпался с намерением поговорить с Дуней, но после занятий с командирами, не решался её остановить. Накатывали сомнения, а не показалось ли ему, что Дуня тоже испытывает к нему чувства. А если это просто симпатия или, того хуже, жалость? Решился накануне
отъезда.— Авдотья Михайловна, позвольте кое-что у вас спросить, — обратился он к Дуне, когда «ученики» направились к выходу.
— Идите, — отпустила остальных Дуня, вернулась от двери и присела на скамью около кровати.
Алексей напротив встал и произнёс с волнением:
— Авдотья Михайловна, Дунюшка! Я тебя больше жизни…
— Нет! — воскликнула Дуня, вскакивая и выставляя вперёд руку, как бы защищаясь. — Не нужно, Алёшенька. Не мучай ни себя, ни меня.
— Скажи, любишь ли? — спросил Алексей.
— А хоть и люблю, я жена чужая. Другому слово дадено. А у нас, Матвеевских, слово алмаза твёрже, — ответила Дуня.
— Дай хоть надежду, после войны к разговору этому вернуться, — попросил Алексей.
Дуня отрицательно помотала головой и выскочила из лазарета. Алексей присел на место, где она сидела. Из всего сказанного усвоил лишь то, что Дуня тоже его любит.
Ранним утром в воскресенье провожать Алексея вышли Ворожея, Дуня и Глаша с Демьяном, остальные накануне простились. Проводник держал под уздцы двух лошадей, ожидая в лесу за калиткой в частоколе. Поклонившись на прощание, Алексей сделал шаг по направлению к калитке, но резко развернулся. Сгрёб в охапку Дуню и припал к её губам в поцелуе. Дуня обвила его шею руками. И таким отчаянно-горьким получился тот поцелуй, что Глаша заплакала, уткнувшись в кафтан верному ординарцу. Демьян тяжко вздохнул, даже Ворожея, уж на что крепка, утёрла глаза краешком платка. Алексей, отпустив Дуню, зашагал к проводнику. Неизвестно откуда появившаяся помощница Ворожеи закрыла калитку за его спиной.
В тот же день лазутчики принесли весть, что Чёрный колдун вернулся.
Глава тридцатая. Ловушка
Недолго Дуне пришлось печалиться после ухода Алексея, вновь дела насущные над делами сердечными верх взяли. Принесённые Евсейкой и дедом новости заставили срочно собрать в штабной избе всех командиров и Ворожею.
— Колдун-то ещё вчерась в имение заявился, а армия евойная… — начал рассказывать дед, но был перебит Евсейкой.
— Корпус, дедка, — исправил внук.
— Да хрен редьки не слаще, — отмахнулся дед, — так вот, корпус-то на прежнем месте лагерем стал, в паре вёрст от имения твоего, матушка барыня. И вот что скажу, знатно их наши солдатушки потрепали. Вполовину убавили.
— Мы с дедкой издали из леска смотрели. Я на дуб залазил, — сообщил Евсейка.
— Опять всю рубаху ободрал, — пожаловался дед.
— Зато теперь за нищего вернее сойду, — огрызнулся Евсейка.
— Хорош языками трепать, по делу сказывайте, — одёрнула деда с внуком Аграфена.
— Так мы, крёстная, по делу, — сказал Евсейка, а старик, только что журивший внука, ему поддакнул.
— Потрепали, это хорошо, — протянул Тихон, — только боюсь, злые сейчас французы, как волки голодные. Нам надобно с оглядкой действовать.
— Правда твоя, — закивал дед. — Истинно как волки по округе шастают, как будто ищут кого. Вон мужики с Алексеевки к родне ездили, так их остановили, всю телегу перетрясли, только опосля отпустили.
— Знамо, кого ищут, — протянул Оська с усмешкой.