Авиатор: назад в СССР 10

Тогда и нечего геройствовать. Я выполнил разворот на посадочный курс и начал снижаться по глиссаде.

Постепенно, я вошёл в плотные облака. Сейчас они ближе к чёрному цвету. Фонарь заливал дождь, а полосы не было видно.

— Удаление 8, на курсе, на глиссаде, — контролировал моё снижение руководитель полётами.

— 400, — доложил я высоту по прибору.

Я уже прошёл дальний привод, а полосы всё не было видно.

— Удаление 3, на курсе, на глиссаде, — сказал руководитель полётами.

— 150, — проконтролировал я высоту.

Ещё немного и вот они долгожданные огни полосы. Самолёт на выравнивании немного болтает, но это из-за переменного направления ветра.

Касание, и я спокойно выпускаю тормозной парашют.

— Нижний край облачности 100 метров. Видимость два километра, — подсказал я на рулении руководителю полётами.

— 115й, принял информацию, спасибо, — ответил Ренатов, который тоже услышал мой доклад, и теперь будет знать, что ему ожидать на посадке.

Пока заруливал на стоянку, дождь прекратился. В воздухе мгновенно стало появляться испарение и видимость ухудшилась ещё больше. Бубко, который меня встретил на стоянке, о чём-то спрашивал, но ничего не было слышно.

Следом за нами один за одним выполнили посадку два Ан-26. Шум работающих турбовинтовых двигателей заглушал не только слова техников, но и сирены машин скорой помощи и пожарных автомобилей.

— Серый, ты как? — спросил Костя, подъехав на ГАЗ-66 к моему самолёту.

— Нормально. Не первый раз, — ответил я и пощёлкал пальцами перед Бубко. — Веня, дай мне.

Мой техник начал искать по карманам нужное мне сейчас «лекарство», но его опередил Костя.

— Держи. Кубинцы угостили, — протянул он мне пачку сигарет красно-белого цвета.

— Дружище, по-моему, ты должен знать, что я не курю, — сказал я ему.

— Погоди, ну а как ты тогда нервы успокаиваешь? Ты ж только что из воздушного боя и совсем вымок в кабине? — удивился Костя.

Вениамин как раз мне сейчас протянул конфетку, которую он забыл мне дать перед вылетом.

— Вот так. Меня мой предыдущий техник приучил, и теперь без конфет не могу, — ответил я.

Под самолётом пролез Марк, который рычал, тяжело дышал и был на таком взводе, что все отступили от него на пару шагов.

— Родин, ты…

— Погоди, Марк. Я что ли виноват в этом?! — возмутился я, прервав новые обвинения в свой адрес.

— Родин, ну почему именно когда ты ведущий, у нас такая задница?! Почему ты так и притягиваешь подобные неприятности к себе? Или ты меня со свету хочешь изжить?

Я кивнул Косте, чтобы тот угостил Марка сигаретой. Пачка табака оказалась кубинских сигарет «Висант».

— Ещё и так спокоен. Сбили два «Миража»! Нам теперь не выжить на этой пустынной границе, — продолжил возмущаться Барсов, закуривая сразу две сигареты. — Нас все ЮАРовские ВВС пасти будут!

— Марк, успокойся. В следующий раз ты пойдёшь ведущим, — улыбнулся я.

— Неа. Ты сам полетишь. Один. Сначала я прыгнул в Афгане по твоей рекомендации…

— Там другого варианта не было.

— Плевать! Потом ты меня заставил против МиГ-29 летать, чтобы они нас размотали в учебном бою. Я там чуть не врос в сиденье от таких перегрузок!

— Зато мы не дали себя в обиду, — похлопал я его по плечу, но Барсов не унимался.

— Да и что с того?! Всё равно проиграли. Теперь в Африке меня сначала чуть не съели, а потом чуть было не женили, что примерно одинаково для меня, — затушил Марик сигарету и картинно пожал мне руку.

— Да ладно тебе! То ли ещё будет, Марк! — воскликнул я.

— Вот только не надо так говорить! — возмутился он, но дальше стенания моего ведомого я слушать не стал.

На посадку заходила пара самолётов. Вот они уже прошли ближний привод. Ведущий идёт ровно, не проваливается, а ведомого качает с крыла на крыло.

— Не держит направление, — шепчу я про себя и делаю пару шагов вперёд.

— Ой, в полосу не попадёт! — воскликнул Марк.

Будто, уже знал, что произойдёт. Мне не нужно гадать, что это заходит Фронте, который не готов сесть в таких погодных условиях.

Ренатов делает перелёт и приземляется первым на основные стойки. Фронте сильно проседает, потом подхватывает машину, но уже поздно. Он уже не предотвратит жёсткой посадки.

Анголец проседает над полосой всё ниже и ниже. Наконец, касание в самом торце полосы.

Посадка грубая, МиГ-21 начинает скакать, словно мяч. Ломает одну стойку шасси, а затем ещё. Появляются снопы искр. Тут же самолёт камуфлировано-песчаной окраски начинает загораться.

Словно изнутри фюзеляжа, появляются клубы чёрного дыма. Его уносит с полосы, и он останавливается на грунте, заваливаясь набок.

— В машину! — кричу я и мы с Барсовым и Бардиным прыгаем в кузов ГАЗ-66.

Грузовик мчит по раскисшему грунту между полосой и магистральной рулёжкой. Самолёт дымит и вот-вот может взорваться.

— Фонарь зарылся в землю. Не достанем! — перекричал Марик рёв двигателя автомобиля.

— Вытянем машиной, — ответил я. — Вон трос, — указал я на свёрнутое специальное приспособление в кузове.

Подъехав к самолёту, я выскочил из кузова и рванул к фонарю. Он наполовину был в земле. Сам анголец колотил в остекление кулаками, пытаясь выбраться.

— Серый, рванёт! — кричал мне Марик, накидывая трос на самолёт.

— Тяни! — отвечал я, пытаясь хоть как-то открыть кабину самолёта.

Самолёт загорелся. Ещё какие-то секунды и могут сдетонировать ракеты. Я продолжил колотить кулаками по фонарю, разбивая руки в кровь. Барсов и Бардин всем своим телом упёрлись в землю, пытаясь перевернуть самолёт.

— Серый, не… выходит. Взорвётся сейчас, — говорил Костян.

— Надо уходить, — сказал Марик, без сил опустившийся на землю.

Огонь распространялся сильнее и подбирался к кабине.

Я посмотрел по сторонам и на то, как внутри по остеклению фонаря сползает ладонь Фронте.