Авиатор: назад в СССР 7

— Ну… вдруг куда-то далеко вздумаю полететь. А у меня уже и весь маршрут будет рассчитан, — улыбнулся Валера.

— Удивляешь ты меня. За что отстранили тебя? — спросил я, присаживаясь напротив.

Гаврюк задумался, уставившись в свою тетрадь. Затем закрыл её и посмотрел мне в глаза.

— Давай так, Серый. Ты мне доверяешь? — спросил Гаврюк.

— Да.

— А вот командир сказал, что есть подозрения на мой счёт. Мол, я трус, боюсь, летать разучился и так далее, — сказал Валера, хлопнув по столу офицерской линейкой.

Что сейчас можно сказать этому человеку? Держаться и не обращать внимания? Очень сложно, когда все начинают тебя считать трусом. Если уж командир так считает, впору задуматься. Что-то всё равно здесь нечисто.

— А неисправность на борту? Техники же сказали что…

— Всё с самолётом хорошо, — перебил меня Валера. — Инженеры всё проверили. Даже с гражданскими товарищами, которые на «Антее» прилетели, проконсультировались. Командир сказал так сделать, а то ему Гнётов уже сразу напел про мою вину.

— Причём здесь Гнётов? Буянов чего молчал? — возмутился я.

— А Гаврилыч согласен. Все согласны, — махнул рукой Валера, встал со своего места и подошёл к окну. — Ты пока один не веришь в мою трусость.

— Если это не так, значит, это можно доказать, верно?

Валера молчал. И вот здесь я сам начал сомневаться в своих рассуждениях. Может и правда, где-то надломился мой командир звена?

— Ничего я не хочу доказывать. Если мне не верят, то что я вообще здесь делаю? Завтра пойду рапорт напишу, чтобы отправили домой. А там, будь что будет, — сказал Валера и продолжил смотреть в окно.

Печальная ситуация, которую невозможно как-то вырулить. Мендель, по мне так, больше подходит на роль труса. Странное поведение, пререкания с Валерой. А главное — встреча с афганским лётчиком. За одну только встречу можно быть удостоенным права на аудиенцию с контрразведкой в Особом Отделе КГБ.

— Ты уж как-нибудь сам. Не рискуй зря, — похлопал меня по плечу Гаврюк, собрал свои принадлежности в папку и вышел из класса.

Причина его столь быстрого ухода была понятна. К штабу приближалась толпа после обеда. Сейчас наверняка будет разбор полётов, а может и уточнение задачи на завтрашний день.

О Валере никто и слова не сказал. Томин же продолжил рассказывать весь план операции.

— Время «Ч» у нас от момента начала операции плюс 20 минут. У дальней авиации — плюс 30, — рассказывал Валерий Алексеевич план на завтра. — Завтра прибудет заместитель министра обороны маршал Ахромеев и с ним главком ВВС Кутахов.

В классе начался недовольный шёпот. Все уже представили себе масштаб построений, которые будут организованы политотделом армии.

— Чего зашептались? — громко спросил Томин. — Не будет построений, если вы за них переживаете. Всё будет очень скрытно. В этой операции показательных мероприятий не будет. Личное распоряжение Ахромеева.

Теперь в классе все были довольны.

Разбор сегодняшних полётов сделали формально. На мои претензии к состоянию самолёта, который чудом не развалился в воздухе, Гнётов ничего не сказал. Мол, борт облетали и по документам он в строю.

— Вы сами в нём сидели, Григорий Максимович? — спросил я, говоря чуть громче, поскольку за окном начал нарастать гул вертолётов.

— Нет. Это твой самолёт. Вот и следи, чтобы завтра он был готов к полёту. Если ты не полетишь на нём, найдутся те, кто слетает. Тогда и посмотрим, что на это скажет командир, когда в очередной раз будет тебя нахваливать, — ехидно заулыбался Гнётов, сощурившись от солнца, светившего в окно.

Опять он вернулся в состояние козла. Я уже начал думать, что он стал ровным парнем.

— А вам завидно, судя по всему? — спросил я.

— Нет. Просто тебе нужно слегка убавить свой пыл. Ты слишком стал заметной фигурой. Можешь повторить судьбу своего командира звена, который струсил, — издевательским тоном произнёс Гнётов.

Хотелось бы ударить его сейчас между глаз, чтоб слегка осел. Но тогда осадят меня.

Григорий Максимович вышел из класса практически самым крайним. Остались только я и Мендель, который что-то подсчитывал на маленьких счётах.

— Зря ты, Серый, так с ним. Он скоро комэской станет, а ты с ним споришь, — заметил Паша, записав какую-то цифру на листок.

— Ну я не как ты. Подлизываться не умею, — решил я напомнить Менделю, как он стал с Гнётовым частенько перешёптываться.

— Это называется гибкость в общении, — заметил Паша. — Тебе стоило бы поучиться.

— Было бы чему. А ты мне не расскажешь кое о чём? — спросил я и готовился уже задать вопрос про встречу с афганцем.

— И о чём? — поинтересовался Паша, но вопрос задать я не успел.

Дверь в класс снова открылась, и в помещения быстро вернулся весь лётный состав. Будто бы каждый из лётчиков стремился занять место получше. Просочился ещё один человек в песочной форме и кедах «Динамо». Тот самый командир одного из отрядов «Каскада», который не очень любит авиацию. Следом за ним вбежал и Томин, который начал с порога раздавать фотопланшеты и задачи.

— Так, время «Ч» наступило. Вертолёты уже пошли. Дальняя авиация начала подготовку, — сказал командир и продолжил объяснять задачу.

Видимо, погода улучшилась, а раз высокое командование уже на своих местах, надо начинать. Техника и так всегда готова к вылету. И главное, что это для нас самих неожиданно. Возможно, и для духов станет неожиданным.

— Мы действуем в районе двух горных хребтов, указанных генералом Хрековым. Шаршари утюжат с аэродрома Калаи-Мор. Всё одновременно, сразу на двух направлениях, — серьёзным тоном говорил командир.

Как мне кажется, сейчас Томин переживает за успех. Пускай и местность, по которой нам предстоит работать намного меньше Панджшера, но ставка здесь гораздо выше.

— Командир, а в чём такая спешка? Границу постоянно держат под своим контролем афганцы. Полевые командиры убиты. Им некуда деваться. Там остались разрозненные группы, — выдал длинную речь Гусько.

— А кто вам сказал, что они убиты? — прозвучал голос из дальнего конца класса.

— Хто это? — удивился Гусько, медленно поворачиваясь назад.

— Кто не знает, я представлю. Товарищ Буханкин здесь, чтобы скорректировать наши действия по целям в районе гор Тарака, — объяснил Томин. — Прошу любить и жаловать, Евгений Савельевич, — настоятельно рекомендовал нашему замполиту командир.