Авиатор: назад в СССР

— Кто такие? — спросил он.

Поочерёдно мы представились, не опуская подбородков. В этот момент, к стоящему Казанову подошла взрослая женщина в пальто кремового цвета и серых перчатках, и принялась обнимать его.

— Мать, ну что ты в самом деле, — сказал маршал и жестом показал сопровождающим выйти. Мы схватили свои фуражки, но выйти нам не дали. — А вас не отпускали. На место.

— Ну как же так, Виталичек? — плакала бабушка Казанова. — И вот надо было нам, Павел Фёдорович, заставлять его из Москвы уезжать. Теперь что делать? Кто говорил, что выучится, «соколом» будет?

— Так ты ж сама, мать, говорила...

— Я тебе сейчас дам сама, старый пен"eк! Это тебе не в армии командовать!

— Да, успокойтесь вы! — неожиданно, воскликнул Виталик. — Я правда сначала не хотел, а потом с ребятами сдружился. Полюбил это дело. Но теперь не смогу снова сесть в кабину.

— Почему, сынок? — спросил Батицкий.

— Страх теперь всегда будет. Боязнь будет. Видимо, небо меня не принимает. Правда, Серёга? — сказал Виталя, посмотрев на меня.

— Это твои друзья? — спросила бабушка Ольга. — Спасибо, что вы с нашим внуком. Вы знаете, он у нас..., — но она не смогла закончить и разрыдалась.

— Садитесь, сынки. Пообщаемся, — сказал Павел Ф"eдорович.

Невероятно, что я нахожусь рядом с такой личностью как Батицкий. В Великую Отечественную он командовал корпусом и его войска участвовали в Берлинской операции. Интересно было пообщаться на эту тему.

Бабушка Оля накормила нас чудесными пирожками и жареной рыбой с картошкой. Е"e, Павел Ф"eдорович, будучи фанатом рыбалки, сам ловил.

— Товарищ маршал Советского Союза, разрешите идти в казарму. Не хотим, чтобы нашему инструктору влетело, — сказал Максим.

— Небось, ждут проверку какую-нибудь? Можешь не говорить. Всё знаю. Им известно, что куда бы Батицкий не приехал, там всё приводится в готовность номер раз. Что скажешь, Виталик? Какое решение примешь? — спросил он.

— Поеду домой. Только, дед, давай без проверок в училище. Лучше инструктора на ноги поставить и в л"eтчики вернуть помоги.

— Сделаем. А вам, соколы и авиаторы, встречного на взл"eте и попутного в пол"eте, — сказал Батицкий и пожал каждому руку.

Через неделю, Виталика выписали и он забрал свои документы. Не забыл он и с нами попрощаться.

— Серый, ты за меня не волнуйся и не кори себя. Наоборот, я почувствовал, что могу что-то делать, а не только рисовать, — сказал он, обнимая меня.

— И чем теперь займ"eшься?

— Я как-то давно хотел языки изучать, чтобы со своими картинами ездить по выставкам. Пойду в институт стран Азии и Африки. Дед уже договаривается. Так, что, свидимся когда-нибудь.

— Земля круглая, как говорится, за углом где-нибудь встретимся, — сказал я и крепко обнял своего товарища.

За всей историей с Казановым, на второй план отошла наземная подготовка, подходившая к концу. У каждого из инструкторов были свои требования к курсантам, чтобы допустить их в кабину.

В одной из групп, л"eтчиком-инструктором был лейтенант Швабрин. Он придумал какую-то систему «летучек» и каждый день по несколько раз раздавал их своим курсантам. Оценки были только «сдал» и «не сдал». Проводились эти тесты в очень неподходящее время. Мог и с утра прийти в казарму и заставить их писать в Ленинской комнате.

Швабрин постоянно ходатайствовал, чтобы в увольнение этих курсантов не пускать. А ребята были, ну вот, «без царя в голове»!

Крайние выходные перед началом ознакомительных пол"eтов ознаменовались «любимым» занятием, которое только может быть в авиационном полку — ПХД. Документально определяется как «парко-хозяйственный день», а на военном языке — «пришла хана хорошему дню». Первые два слова заменяют обычно на одно, более правильное.

Нашу эскадрилью поделили на две части. Одной половине досталась территория для уборки на трамвайных путях вдоль набережной по улице Краснознамённой, а другой — улица Октябрьская.

Хорошая погода, девочки одели платья, мужички в пивных вышли на свежий воздух, а не толпятся в помещении. Солнце и тепло пришло в Белогорск после зимы и весенней слякоти. Но не для нас.

Пока инструктора занимались разработкой плана наших пол"eтов, то есть попивали пиво и жарили шашлык на берегу, мы изображали бурную деятельность при уборке территории. Кто-то из ребят стоял в сторонке со своими девушками, а кто-то пытался с ними познакомиться.

— Сергей, здравствуй, — услышал я за спиной голос Жени. Сегодня она всё такая же воздушная и нежная, как и е"e платье небесного цвета.

— Привет. Как видишь, сегодня работаю руками, а не головой.

— Мы свой субботник уже сегодня отработали. Давай пройд"eмся или тебе нельзя? — спросила она, осматриваясь по сторонам.

— Я не в увольнении. Можем тут постоять...

— Иди, иди. Прикроем, — шепнул мне сзади Костя.

Какое-то время мы гуляли вдоль набережной, пока мои товарищи всеми силами пытались заставить себя работать. Некоторые на грани фола отправляли «посыльных» в магазин или пивную, не понимая, что если их не спалят, то на солнышке развез"eт конкретно.

— А сегодня отпустят в увольнение? — спросила Женя, закончив рассказ о сво"eм посещении фильма «Раба любви» Михалкова.

Вот уж не думал, что он снимает так давно. Я ж его только по «Утомл"eнным солнцем» знаю, да по «Бессогону».

Не успев ответить Женечке о возможности увольнения, я услышал повторяющийся сигнал трамвая, который остановился на путях. Рядом с ним столпилась куча народу, в которой узнавался силуэт подполковника Реброва. Комэска командовал общий сбор и построение личного состава.

— Женя, мне пора. Вечером в 18.30 на КПП. В любом случае, увидимся там, — сказал я. Просто так меня Евгения не отпустила, а скромненько чмокнула в губы.

— Обязательно, — сказала она мне вдогонку.

— Фомичёв, едрить твою кочерыжку! — доносился до меня писклявый голос Реброва. — Ты чего так нажрался, голубь?

Встав в строй, я обнаружил, что Саня Фомичёв из той самой группы Швабрина, лежал на путях в полном ауте пьяным. Пока он загорал, трамвай не мог проехать впер"eд.

— Поднимайте эту Анну Каренину! — крикнул Ребров и указал на нас с Арт"eмом. Машинист продолжал ругаться по поводу задержки. — Да перестань гудеть! Рыжов и Родин, поднимайте быстрее!

Когда Фомичёва подняли и поставили в строй, без нашей помощи держаться на ногах он не мог. Похоже, долетался Фомич! Променял л"eтную карьеру на бутылку «Агдам» в таре «огнетушитель» 0.8.

— Ты чего так напился, ор"eл? — спросил Ребров.

— Я не пил. Мы убирали улицу Октябрьскую и подрались с местными. Люлей дали, что... сознание потерял, — сказал Фомичёв, немного поймав равновесие.

— Бокс"eр ты мой, тебя на Краснознамённой нашли. Как это объяснишь? — продолжал допрос Ребров. Возникло классическое молчание, вызванное подготовкой ответа Фомичёва.