Аврора. Канта Ибрагимов (rukavkaz.ru)

— Ты, старик, хочешь жить, прикуси язык. Не то отрежу, в одно место засуну.

— О-у-у! — на всю округу взбешенно заорал профессор, в ярости бросился вперед и словно в черную, бездонную пропасть, как дорогу в ад, провалился, полетел и сквозь падение он еще слышал: «Милиция! Скорую!..»

А он ведь жаждал такую мгновенную смерть.

* * *

В элементарной физике есть закон — «Золотое правило механики», который гласит: сколько выигрываете в силе, столько же и проигрываете в расстоянии». Проще говоря, сколько находите, столько теряете. И открыв этот закон, Архимед сказал: «Дайте мне точку опоры — я переверну мир».

Вот была бы у Авроры хоть какая-то опора — мир бы она не перевернула, но за себя бы постоять смогла. Однако Цанаев ей опорой стать не смог, не смог ее защитить, отстоять ее честь и достоинство. И она, как Цанаев думает, должна была его презирать. А на самом деле она во всем корит себя, говорит, что все проблемы его — из-за нее, и не свяжи он свою судьбу с ней, все бы у него было бы спокойно, благопристойно, словом, как должно быть на склоне лет у уважаемого профессора. А у него столько проблем, такие стрессы, что он был почти на грани смерти — врачи спасли; вновь операция на сердце, реанимация и он вот-вот приходит в себя. И основная его мысль: он не живой, не мертвый. Не больной, потому что ничего не болит, и нездоров, потому что только-только сам стал дышать, а есть самостоятельно еще не может. Словом, бренное тело его зависимо от аппаратов. Зато может мыслить, и этим он теперь живет, благо думать, вспоминать, анализировать времени предостаточно.

И подводя некие итоги, вспоминая свою жизнь, он думает, что она пролетела, как мгновение. И в этом мгновении было все: и радости, и печали, самое тягостное и тяжелое, когда родителей не стало, сразу бремя забот согнули хребет, и радость и счастье, когда дети рождались, когда первые шаги делали, первое слово сказали, когда он докторскую защитил.

В общем, было все, как у всех, — пролетело как миг. Однако в этом миге, под названием жизнь, что в целом — серость и обыденность, мещанство, был обособленный небольшой островок, как искра, как молния в ночи, как оазис в пустыне — это жизнь в Норвегии. И не потому, что в Норвегии, да хоть на Крайнем Севере, а потому, что там рядом была Аврора.

Какая это была жизнь! Какая любовь!

А ведь он был уже совсем не молод, пенсионер. С операцией на сердце. И все равно она вдохнула в него жизнь, свою энергию, страсть и любовь. И каждый день, что был с ней, под стать ее имени — Аврора — Утренняя Заря и, как рассвет, прекрасна была та жизнь. Ради нее все стоило пережить… И он сейчас готов умереть, лишь бы напоследок ее нежно обнять, аромат ее тела вдохнуть, в ее глаза, в ее волосы нырнуть — навсегда!

Но он это счастье не отстоял, не сохранил, не достоин. Хотя уверен, что она до сих пор его любит, боготворит, в каждой молитве за него просит. И он постоянно ощущает ауру ее тепла, чувствует, что она мысленно где-то рядом… И он любит ее! Но его жизнь прошла. Пора подводить итоги. И первый жестокий, откровенный и беспощадный вопрос самому себе: а жалеешь ли ты о чем?

Конечно, жалеет, еще как жалеет. Ведь Аврора просила — достоинство береги, по-чеченски это очень емкое слово — яхь. [19] Но он не смог. Понадеялся на государство, на суд, который, как говорится, «самый гуманный и справедливый». А в итоге понял, что в полубандитском обществе живет, где спрос на бандитизм есть, регулируется и управляется. Понял, что необходимо было набраться мужества, и с бандитом поступить по-бандитски, честь свою отстоять и погибнуть в борьбе, чем теперь обо всем сожалеть, лежа в реанимации.

19

Яхь (чеченск.) — достоинство, благородство, честь.

А потом он думает: еще живой, еще встанет на ноги — и в борьбу. А какой он ныне борец? Он, будучи молодым и здоровым, им не был. А теперь все по законам физики. И, можно так условно сказать, что из «Золотого правила механики», вытекает другой, основной закон природы — закон сохранения энергии.

Энергия неизменна, она просто видоизменяется, то есть теряет или, наоборот, приобретает работоспособность, — это называется энтропией.

На своих лекциях Цанаев это образно объяснял так: от энергии солнца и его производной — газа, чайник вскипает, а чай не пьют — вода остывает, в результате чай не получился, а вода не живая и не мертвая, она прокипяченная и, в принципе, непригодная для жизнедеятельности — как и он сам, будучи в реанимации.

Это теперь он так мыслит, что надо на террор ответить террором. И, конечно, систему ему не переломить, общество не переделать. Зато честь свою отстоял бы и сейчас бы не мучился.

А потом, как озарение или помутнение, другая мысль: неужели я смог бы стать бандитом, террористом? Что за наваждение? Откуда такие странные мысли? Как я смог бы человека убить? Террор порождает террор?.. Можно сказать, что он на смертном одре, а какие мысли посещают его? Неужели таков итог его жизни, и лишь к этому выводу он пришел, что с волками жить — волком быть?! Мысленно, хотя бы теоретически, и его заставили террористом стать, вот только так даже он — профессор — может найти какую-то иллюзорную справедливость.

Что за странные, пагубные мысли?! А ведь его дети, видимо, не зря, тоже почему-то хотят, как они говорят, свалить за бугор. С тонущего корабля бегут?

Значит, виноват он и такие, как он, — вымирающее поколение, которое развалило все? А разве он не работал всю жизнь? Ведь он ученый, известный ученый, а чуть было террористом не стал. Или это только в уме? К чему он под конец жизни пришел? Вот именно, к чему? Он родился, вырос и жил в одной великой стране — СССР, где науку чтили, почитали, восхваляли, а умирает в другой, где даже слово ученый, педагог, тем более, физик, чуть ли не оскорбление или, как сейчас принято говорить, отстой.

От этих мыслей Цанаеву не легко, а доктор говорит:

— Вы сильно нервничаете. Давление скачет. Не переживайте. Все позади.

Вот именно — «все позади»! Он еще не мертвый, но и не живой — обуза для всех. Однако, сердце еще бьется, мысль, вроде бы, четко работает, он еще хочет, и как это ни страшно, хочет жить для того, чтобы отомстить, отстоять свою честь, свое достоинство. Поздно! Поздно он это понял. От этого страдал, нервничал и никакие антидепрессанты не помогали, пока врачи не позволили пользоваться телефоном и тут, после долгого перерыва, получил сообщение: «Время и Бог — всем судья! Берегите себя! Простите меня! Аврора».

Никакие капельницы не дали бы столько сил. Конечно, Цанаев не воскрес, даже встать не может, но у жены спросил:

— Ко мне кто звонил, искал?

— Да, спрашивают, как ты, беспокоятся.

— А из незнакомых?.. Говори.

— Был один чеченец. Все звонил, даже здесь был, но врачи в реанимацию не пустили. Ты-то и говорить не мог.

— Он телефон оставил? — оживился больной.

Цанаев сам набрал номер, и как он предполагал, незнакомец сразу же сказал, что у него вопрос, только не по телефону.

— Я договорюсь с врачами, приходи, — предложил Цанаев, и буквально через полчаса к нему — посетитель.

Профессор думал, что это будет какой-нибудь бородатый представитель из Чечни, а тут молодой, современный человек — москвич, а может, даже европеец, и он, что характерно, новое поколение чеченской молодежи, которое не то что самоуверенны, а уверены в себе, словно победители. Они, в основном, малообразованны, сами это признают, но не считают это изъяном. Потому что для них сила — в силе! И этот молодой жилист, подтянут, вызывающе одет, говорит на современном чеченском, вперемежку с русским, английским, арабским и без церемоний: