Аврора. Канта Ибрагимов (rukavkaz.ru)

— Я по делу Патрона.

— Ты его родственник?

— Я юрист. В данном случае, адвокат.

— Что хочешь узнать? — Цанаев еще тяжело говорит, но у него тоже свой интерес.

— В принципе, нам все известно. Известно, что Патрон остановился в «России». От гостиницы уехал с Бидаевым. Последний звонок к вам.

— А откуда ты все это знаешь?

— Ну, спрос удовлетворяется предложением.

— Купили?

— У нас рыночная экономика, — невозмутим молодой человек, а Цанаев о своем:

— Небось, купили у коллег Бидаева?

Вместо ответа посетитель сам задал вопрос:

— Кто такая Аврора Таусова? Ведь по ее делу Патрон приехал в Москву?

Все, что знал Цанаев, кратко изложил, а тут убийственный вопрос:

— А может, Аврора выманила Патрона в Москву?

— Исключено! — Цанаев побагровел от напряжения.

— А невольно?

— Исключено!

— Вроде она сотрудничает с Бидаевым.

— Неправда! — Цанаев дернулся, пересекло, отключился.

* * *

Позже. Как Цанаев сам определил, все он позже узнает: про себя узнает, что он просто по жизни слабак и даже умереть вовремя и как положено не смог. Ведь, может быть, так ему кажется, эта встреча тоже сыграла роковую роль в судьбе Авроры, потому что он не смог, физически не смог переубедить и доказать, что Аврора никак не могла бы сотрудничать с Бидаевым. Зато Бидаев к Авроре прилип, как сейчас принято говорить, «достал», и не то, что он мстит, или по службе, — у него сущность такая. Ведь Бидаев сам говорил, «в мире спрос на терроризм есть!» А если не будет спроса на терроризм? Бидаеву, и таким, как он, на одну зарплату жить, лямку службы тащить, то есть государство и народ охранять? Нет! Потому что спасение утопающих — дело рук самих утопающих. А спасатели нужны! Им «утопающие» нужны. И чем больше последних, тем больше должно быть первых… В общем, это почти статистика, некий научный подход, который не всегда соответствует логике жизни.

А жизнь такова, что Цанаев по-прежнему не живой — не мертвый, в постели, встать не может, да на поправку идет — уже самостоятельно ест, общается и жене своей говорит:

— Что-то ты очень озабочена, печальна. Дома что случилась?

— Ничего.

— Говори.

— Аврора была.

— Говори, — Цанаев приподнял голову.

— Оказывается, она почти месяц как в России, то в Грозном, то в Москве. Совсем сдала. Вид болезненный. И дела неважные.

— Что? — потерял терпение Цанаев.

— Ее племянника арестовали, — тут жена перешла на шепот. — Аврора говорит, что он должен был через Москву лететь к ней, в Норвегию, а его здесь посадили.

— За что?

— Вроде, здесь, в Москве, он планировал устроить теракт. Сам себя взорвать где-то в людном месте. В квартире, где остановился, нашли оружие, пояс ша-хида, еще много чего запрещенного. В общем, грозит ему теперь пожизненный срок.

— Она телефон оставила?

— Нет. И явилась ночью, без звонка… Словно сама скрывается.

— Деньги просила? — догадался Цанаев. — Дала?

— Все, что было. Даже с карточки сняла, — жена плачет. — Она просила, чтобы я тебе ничего не говорила.

— Говори, все говори, — дрожит Цанаев.

— Все рассказала… А Аврора говорит, что племянника просто подставили.

— У-у, — простонал больной. — Бидаев — сука!

— Она тоже так думает.

Наступила долгая, тревожная пауза. Цанаев обреченно вздохнул:

— Наши гроши ей не помогут.

— Может, что продадим?

— Набери Ломаева, — попросил муж.

Ломаев частенько навещал старшего товарища, всегда пытался Цанаева поддержать, взбодрить, но на сей раз он сам очень удручен, потупил взгляд.

— Что-то случилось? — спрашивает больной и видя немой ответ: — Аврора у тебя была, звонила?

— Была. Два раза.

— Деньги просила? — выпалил Цанаев.

— Нет, деньги не просила.

Этот ответ удовлетворил больного, значит, деньги у всех не просит, а у жены просила, значит Цанае-вых считает близкими.

— А что еще? Говори! — нетерпелив профессор.

— По-моему, все плохо, — печален Ломаев. — Вид у нее болезненный, загнанный, но глаза горят… В первый раз пришла, вела себя, словно шпионка, в темных очках, парик под блондинку. Попросилась переночевать. У нее была сумка, такая, простая, черная, она ее возле себя даже у нас дома держала. Рассказывала про племянника — за терроризм задержали. А она утверждает, что это провокация, подстава. Что хотят не только племянника, но и ее посадить… Кстати, ее, оказывается, тоже недавно задержали, две недели провела в камере. С каким-то условием выпустили.

— С каким условием? — перебил Цанаев.

— Так и не сказала. Сказала, что есть силы, у которых цель одна: показать всему миру, прежде всего всем россиянам, что все чеченцы — террористы, враги России и человечества. А Таусовы уже раскручены, известны, осталось повесить ярлык: шахид, ша-хидка, террорист, смертник. И если это раскручено в СМИ, то обратное доказать почти невозможно. Но она говорила, что у нее кое-какие материалы есть, то-то она сумку все рядом держала, — продолжает Ломаев, — и жена говорит, спать легла — сумку под подушку. И всю ночь не спит, стонет, какие-то лекарства пьет… Жене Аврора сказала, что болеет по-женски. Видимо, онкология.

— У-у, — простонал Цанаев.

Ломаев замолчал, а больной свинцовым тоном потребовал:

— Продолжай. Говори все, как есть.

— В общем, — продолжает Ломаев, — утром она очень много куда-то звонила. Говорила и на русском, и на чеченском, и на иностранном. А потом попросила позвонить куда-то с моего телефона — номер стерла. Еще попросила один звонок с домашнего. Словом, что-то затевала, что-то непонятное… Как я уловил, в одиннадцать у нее должна была состояться какая-то важная встреча у метро «Пушкинская». Уходя, она сказала, что к вечеру многое прояснится. А буквально через полчаса к нам звонит участковый милиционер, попросил зайти в отделение. Я пошел, а там Аврора — и если бы плакала, то мне было бы легче. А ее лицо, как у придушенной, мертвецко-багровое, даже жилы от напряжения на лбу и шее вздулись, вот-вот лопнут, и оно искажено, словно ухмылка, либо усмешка.

— Знаю я эту маску, — процедил Цанаев. — А случилось что?

— Видимо, ужасное. На автобусной остановке вырвали у нее сумку, на мотоцикле умчались… Нападавших было двое, в шлемах, умчались.

— А милиция? — просто так спросил Цанаев.

— А что милиция? Написали мы заявление. Ну и что?

— А что было в сумке?

— Видимо, все! Какие-то сверхважные для нее документы, флешки, паспорта, телефон, блокнот, деньги — все пропало… И когда я ее привел домой, она как-то вся сгорбилась, потемнела, а в глазах, а в глазах… уныние, тоска, как у загнанного, раненого зверя… Глядя в никуда, она как-то безразлично сказала: «Силы неравные. Они коварны, циничны и бесчеловечны. Я одинока и одна. Проиграла, и сдаюсь… Придется выполнить их условия, не то племянников засадят, убьют».