Австралийские рассказы

— Я мог сбежать, — похвастался он, — мы уже все подготовили, но кто-то слягавил. Мы знаем, кто это сделал; ребята еще доберутся до него. Они сведут с ним счеты.

— С ними, видно, лучше не связываться, а, Ларри?

— Вот именно. Любого с потрохами съедят. А ну, покажите, как вы рады, что я вернулся, — продолжал он. — Пусть каждый пожмет мне руку. Ставлю выпивку. Три виски каждому, кто пожмет мне руку, а кто откажется — изобью. Идет?

— Идет, Ларри, — зашумели они, окружая его.

Он пожал руку всей компании, потом бармену, потом каким-то незнакомым людям, которые рады были бы отказаться, но боялись, что он полезет в драку. Ребятам стало как-то не по себе. Это был прежний Ларри, безрассудный и дерзкий, как всегда, но все же что-то было не так. В том, что он швырял деньгами, угощал направо и налево, не было ничего необычного, но они знали, что это ему не по карману, и не хотели разговоров о том, как он, не успев приехать, попал из-за них в беду в первый же день.

Ларри и сам понимал, что получается как-то нескладно, но уже не мог остановиться. Все приятели стали расходиться под разными предлогами, и Ларри, которому Сэм окончательно опротивел, тоже отправился домой и до чая просидел в угрюмом молчании. Мать грызла его не переставая за то, что он уходит на танцы с Корой, но он знал, что на самом деле это из-за того, что он напился. От пива у него разболелась голова, его тошнило, и он чувствовал себя очень усталым.

Когда после чая Ларри поехал на мотоцикле к Коре, он был снова весел и уверен в себе. Услышав шум мотора, она вышла к воротам, и, обнимая ее, такую милую, теплую и юную, он почувствовал, что вознагражден за весь этот тягостный день, за мучительный год в Берстале.

— Ларри, Ларри, — все повторяла она, смеясь и плача у него на груди. — О Ларри, как долго.

— Значит, ты не сердишься за то, что случилось?

— Конечно нет, — сказала она. — Ведь ты больше не возьмешься за старое?

Он поморщился. Неужели и она заведет эту волынку, когда со старым покончено навсегда и он слишком дорогой ценой заплатил за все, когда любой дурак поймет, что это не может повториться?

— А твоя мать? — резко спросил он.

— Она хочет поговорить с тобой. Ничего особенного, просто поворчит немного — и ладно. — Она сжала его руку. — Ты не обижайся на нее, Ларри.

Мать Коры ворчала довольно долго.

— Послушай, Ларри, мы рады, что ты вернулся. Я надеюсь, это тебя кое-чему научило. Ведь ты больше не возьмешься за старое? Вот что главное. Я с тобой говорю прямо. Я не возражаю, чтобы ты виделся с Корой, если она этого хочет, но ты не должен больше приниматься за старое — говорю тебе раз и навсегда. И если ты бросишь шнырять по магазинам — этого еще мало. Ты должен перестать пить и скандалить. От тебя и сейчас несет виски, и я тебе прямо говорю — мне это не нравится. И еще мне не нравится, что не успел ты приехать, как являешься сюда потихоньку, в последнюю минуту, и тащишь Кору на танцы. Я не запрещаю ей идти с тобой, но мне это не нравится. Прямо тебе говорю.

— Послушайте, — сказал Ларри, — знаю я все это. Только и слышу теперь, что «не берись за старое, не берись за старое». Ладно. Я за старое не возьмусь, можете не беспокоиться. Я сказал матери, сказал О’Рейли, тетерь вам говорю.

— Что же, может быть, — сказала мать Коры. — Мотоцикл, я вижу, ты не продал, а на какие деньги ты сегодня пил?

— Выпил-то всего рюмку с Сэмом, — угрюмо ответил Ларри.

Ему вдруг захотелось оказаться «там» или по крайней мере поговорить с кем-нибудь из своих друзей «оттуда». Мать Коры с ее болтовней вызывала у него тошноту. Долбит все время одно и то же. Он перевел взгляд с матери на дочь и поморщился. А что, если Кора когда-нибудь тоже будет такой? И будет. Если приглядеться к матери, то увидишь, что эта та же Кора, только заплывшая жиром, в морщинах, с волосами на подбородке. А читать проповеди Кора умеет не хуже матери. И она туда же с этим «не берись за старое». Да и вообще — любит ли он ее?

На танцах он почувствовал, что если бы не любил ее, то мог бы возненавидеть. Зачем только она притащила его сюда, угрюмо размышлял он, прислонившись к дверному косяку, — знала ведь, что он не хотел идти. А уж если привела, то могла бы быть с ним немного повнимательней. Хорошо было только, когда он танцевал с нею первый танец, крепко прижимая ее к себе и кивая знакомым поверх ее головы с таким видом, будто ничего не произошло. Если бы этот дурак Вильямс не подошел к ним тогда, кривляясь, хлопая в ладоши и хихикая, как девчонка, все было бы в порядке. Они бы танцевали вместе весь вечер. Никто не имел права отбирать у него Кору, когда он только что вернулся. И Кора не должна была подыгрывать им и ставить его в глупое положение. И все-таки Боб танцевал с ней второй танец, а Сэм — следующий. Им всем очень хорошо и весело, а он стоит тут один, как дурак.

Теперь Кора танцевала с Сэмом под спускающимися с потолка цветными лентами, оркестр гремел, и она смеялась какой-то его глупой шутке.

Ларри стукнул кулаком о косяк и вышел из зала. Через несколько минут Кора пошла посмотреть, где он, и была очень ласкова и нежна с ним. Он стал уговаривать ее;

— Пойдем домой. Кора, от меня сегодня мало толку.

Она взяла его за руку:

— Нет, Ларри, не сейчас, еще слишком рано. Лучше бы танцевал, чем стоять здесь и дуться. Пойдем.

Она потянула его за рукав, но Ларри не уступал. Неожиданно он притянул ее к себе и стал осыпать поцелуями, потом обнял за плечи и повел к машине Сэма. Они сидели рядом, и все было, как прежде. Теперь все будет хорошо.

— Посмотрите на этих влюбленных голубков.

Голос Сэма прозвучал резче обычного. Он взобрался на заднее сиденье рядом с ними и стал угощать их джином. Ларри не смог отказаться. Они выпили несколько раз. Кора, опьянев, без умолку щебетала с Сэмом. У них было о чем поговорить — о том, что произошло за его отсутствие.

— Пойдем покружимся, — сказал Сэм. — Ты не возражаешь, Ларри?

Все трое пошли в зал, и Сэм быстро завертелся с Корой. Ларри угрюмо следил за ними. Танцуя, Кора то и дело смотрела в глаза Сэму и смеялась его шуткам. Один раз она вырвалась из его рук и, кокетничая, ударила его по лицу. Ларри остановил их.

— Пойду купить бутылку джина, — сказал он. — Скоро вернусь.

Прежде чем Кора успела что-нибудь сказать, он уже вышел на улицу. Затаенная ревность к Сэму смешалась в его душе с всепоглощающим желанием уйти, уехать — не важно куда, лишь бы уехать; сесть на мотоцикл и мчаться не останавливаясь, мчаться, пока он не сбросит с себя эту тяжесть.

Вместо того чтобы вернуться в город, он поехал по шоссе в обратную сторону. Стрелка спидометра прыгнула с пятидесяти на семьдесят, потом на восемьдесят, девяносто на поворотах и ревущие, опьяняющие сто десять на прямой. Машина казалась живым существом. Она исступленно неслась вперед, подбрасывая его на ухабах, как норовистая лошадь, наклоняясь вместе с ним на поворотах. Ветер развевал его волосы, обдавал лицо резким холодным дыханием. Острый луч, вырывавшийся из фары, рассекал темноту, и она рушилась направо и налево темным вихрем: столб и дерево, изгородь и выгон, дом и сарай, церквушка, школа, полоска реки.

Ночные бабочки, большие, словно птицы, появлялись и исчезали. Ничего не существовало, кроме ревущего мотора и воли, которая управляла им. Ларри засмеялся, проносясь мимо спящей фермы. Какие зеленые изгороди! А ветки на верхушках деревьев совсем темные и как будто застыли. Он и забыл, что на небе столько звезд и что они могут гореть таким ослепительным, ярким серебряным светом.

Бишопы подстрелили кроншнепа

Перевод М. Юфит

Волны разбивались на рифе, закипая белой пеной, но к мысу подступающий прилив докатывался уже спокойно. Море простиралось до самого горизонта, словно синее знамя, чуть трепещущее на ветру. Между входом в бухту и рифом рыболовы на двух-трехмоторных лодках беспрестанно вытаскивали свои удочки, насаживали новую наживку и снова забрасывали их в воду, хотя никто, казалось, не поймал еще ни одной рыбы. Со стороны острова Терн, скрытого за горизонтом, показалась стайка кроншнепов. Темные и быстрые птицы стремительно приближались к лодкам и рыболовам на мысу, потом повернули к северу, вдоль полосы бурунов.