Австралийские рассказы

Его отнесли в лачугу. В дверях стояла жена, глядя на них презрительно и вызывающе, как затравленное, но бесстрашное дикое животное.

— Посторонитесь, миссис Шелдон, — холодно сказал скваттер. — Своим заявлением перед смертью он спас вас. Но будьте готовы завтра на рассвете оставить станцию.

Она поклонилась с насмешливой улыбкой.

На следующий день рано утром телега с миссис Шелдон и ее пожитками отправилась в Мельбурн. В полдень другая телега увезла наскоро сколоченный гроб на соседний холм, и однорукий Шелдон был закопан в землю без дальнейших церемоний. Но не без плакальщицы.

На следующее утро пастух, проезжавший мимо могилы, стал первым зрителем финала драмы столкнувшихся недоразумений, разыгранной экспромтом марионетками, каждой из которых руководил слепой, неодолимый порыв.

Свежий могильный холм был срыт деревянной мотыгой, и в небольшом углублении лежало тело мертвой Кунууарры.

Вероятно, никакое вскрытие, даже самое искусное, не могло бы установить физическую причину смерти.

Она достаточно видела, достаточно страдала, достаточно тосковала, и теперь благодаря странной способности, присущей первобытному человеку, она смогла убить себя только усилием воли.

Ее похоронили поблизости, не отметив места, и могила была забыта. Многим из тех, кто видел Кунууарру последние годы, она казалась безобидной и сумасшедшей. Но некоторые все-таки почувствовали нежность и скорбь в этой скромной трагедии. Ведь разные обычаи и образ мыслей не могут заглушить общность чувств, которые роднят весь мир.

Открытие рождественской жилы

Перевод Л. Мирцевой

Двадцать третьего декабря 1866 года Сэм Бойд с восходом солнца вышел из своей хибарки на маленьком прииске Элем Баа. Он нес кирку, лопату с короткой рукояткой и таз для промывки золота, очень маленький, скорее похожий на детскую игрушку, но удобный в работе. Котелок и брезентовый мешок, в которые он уложил недельный запас продовольствия, завершали снаряжение Сэма.

Сэм Бойд был в отпуску. Работал он на восьмимолотковой дробилке «Пактолус» по двенадцати часов в смену; в его ведении были гидравлическая машина и мальчик, который загружал барабан.

В этот год рождество приходилось на вторник, и владелец «Пактолуса» дал своим рабочим двухнедельный отпуск на время рождественских и новогодних праздников. Сменщик Сэма, человек семейный, остался на это время сторожем, а Сэм ухватился за возможность осуществить давно задуманный план.

Около года назад оттуда, где к западу от горы Блэквуд тянется обрывистый, изрезанный расселинами водораздел Виктория, в поселок пришел никому не известный рыжебородый человек. Ему посчастливилось вернуться живым из этой бескрайней безлюдной глуши, но он оставил там все свои инструменты и утварь вместе с большей частью рассудка. В приисковой лавке незнакомец продал около трех унций золота и несколько дней отдыхал, а затем приобрел новое снаряжение и тайком отправился к тем же неприступным ущельям, откуда недавно пришел. Через две недели он вернулся еще более исхудавший и безумный, чем прежде, на этот раз без золота. Он нанялся вместо заболевшего лотовщика и в течение трех недель работал как одержимый. Это дало ему возможность вновь отправиться к изрытым недрам запутанного, как лабиринт, водораздела. С тех пор о нем ничего больше не слышали. Угрюмый, замкнутый, он ни с кем в Баа не сдружился; и все же людям хотелось верить, что он добрался до какого-нибудь другого селения.

Разумеется, эта местность была уже разведана золотоискателями настолько подробно, насколько это возможно для существ, лишенных природой когтей или крыльев, и все исследования оказались бесплодными, словно здесь была не земля, а коралловый риф. Однако Сэм чувствовал, что недаром рыжебородый незнакомец вел себя так загадочно, что-то важное скрывалось за этой таинственностью; и теперь Сэм мог проверить, насколько основательны были охватившие его надежды.

Сэм шел вверх по левому берегу ручья. Русло его было непроходимо, путь преграждали то нагромождения скользких бревен, то густые заросли кустарника, переплетенные ползучими растениями, куда едва проникал дневной свет; а заросли и завалы — препятствие практически неодолимое, если по сторонам тянутся крутые обрывы, на которые человеку без посторонней помощи не взобраться. Но и путь поверху был немногим легче: его пересекали расселины такой глубины, что пространство в двадцать — тридцать ярдов до противоположного склона казалось устланным ковром трепещущей листвы огромных белых эвкалиптов, стволы которых терялись где-то внизу, в сумраке бездны.

Здесь повсюду царил хаос, и некую последовательность можно было обнаружить только в полном отсутствии длинных кряжей, пологих склонов, плоскогорий и равнин. Здесь взгляд тщетно искал близких или дальних очертаний на фоне неба: от линии горизонта до зенита все небо застилала густая листва с редкими просветами, сквозь которые оно едва проглядывало. На плодородной красноземной почве буйно разрослись кусты и деревья; земля скрывалась под спутанными стелющимися побегами куманики, высоким орляком и жесткой густой травой; кое-где их вытесняли заросли кизила, рябины, древовидного папоротника или какого-нибудь безыменного кустарника. Над всем этим высилась колоннада могучих эвкалиптов. Хотя местность была неописуемо изрезана, почти нигде нельзя было заметить ни старых, ни свежих выходов скальных пород; кое-где сквозь густые заросли проглядывали остроконечные гребни сланца, выветренные плиты песчаника или базальтовые жилы; но, несмотря на крутизну утесов, отсутствие скальных пород и обилие растительности было отличительной особенностью этой местности.

Эта природа, полная дикого первобытного величия, заворожила молодого золотоискателя. Он с упоением преодолевал возникавшие на каждом шагу преграды, но блаженное чувство свободы и восторг открывателя неизведанных краев не затмили манящего сверкания золота. Взбирался ли он по крутым уступам, прокладывал ли дорогу сквозь заросли гигантского папоротника, проползал ли под преграждавшими путь стволами полуистлевших деревьев, пролежавших здесь полвека, его зоркий глаз отмечал каждую геологическую особенность обнаженных участков земли.

Так он шел до самого вечера, сделав лишь короткий привал в полдень.

При свете костра, у самой воды, Сэм, утолив голод, скинул сапоги, закурил трубку, протянул ноги к огню и предался своему вечернему священнодействию. Из внутреннего кармана холщовой куртки он вытащил аккуратно завернутый в пергамент плоский пакетик. Под пергаментом оказалось еще несколько бумажных оберток, и наконец на свет появился его талисман, его фетиш — ну, словом, фотография женщины, чью родственную связь с Сэмом не удалось бы обнаружить до времен древней гептархии. Скорее их объединяло нечто другое — таинственное родство противоположностей, поскольку, с точки зрения людей возвышенных, их повседневные занятия были так же далеки, как два полюса; она — больничная сестра — возносилась к небесам на крыльях профессионального милосердия, а он — золотоискатель, — добывая металл мамоны, рылся в земле, все больше приближаясь к преисподней. Ибо хотя золотоискатель находчив, смел и никогда не унывает, труд его не приносит ему добра — в прямом смысле, а часто и в переносном.

В лице на фотографии было то, что дороже драгоценных камней (как выразился премудрый царь Соломон).

От античного идеала оно отличалось только высоким лбом. Черты лица были столь безупречно правильны, что в их нежную прелесть вплетался холодок божественной строгости. Тем не менее в них таилась та душевная красота, обладателям которой все на земле, кроме грязного и низменного, кажется прекрасным. Длинная шелковистая прядь волос янтарного оттенка свидетельствовала о том, что Молли Саммерс — блондинка, а не брюнетка.

Насмотревшись вволю на фотографию, Сэм в двадцатый раз внимательно перечитал последнее письмо Молли, в котором сообщалось, что она только что взяла отпуск для того, чтобы удвоить шансы отца на получение льготного земельного надела.

Помолившись своему кумиру, юный нарушитель дня субботнего погрузился в крепкий сон очень здорового и страшно усталого человека.

В понедельник Сэм весь день пробирался по еще более дикой и неприступной местности. Этот край, сплошь покрытый непроходимыми чащами, изрезанный ущельями, преследовал его во сне всю следующую ночь, несмотря на строгое соблюдение вечернего обряда.

Сэм не обнаружил никаких признаков золотоносной жилы или россыпей, хотя нашел следы старых и совсем недавних безуспешных разведок. За это время он отошел от дома уже на пять-шесть миль.

На третье утро, в день рождества, он перебрался через ручей и продолжал свой путь. Он теперь меньше обращал внимания на своеобразие местности и думал только о своей главной цели. Шаг за шагом, цепляясь за папоротник, корни которого глубоко уходили в землю, тщательно нащупывая, куда поставить ногу, он поднялся футов на сто пятьдесят и очутился на изрезанной трещинами гряде, которая, судя по уходящим вдаль рядам древесных стволов, занимала обширное пространство.