Автопортрет художника (сборник)

– Если бы рожден богатым, то чувствуешь себя им и с долларом в кармане, – любил говорить Лоринков.

– А если ты жил в нищете, то будешь бедняком и с миллионом долларов, – говорил Лоринков.

Он бы не чувствовал себя богачом и с десятью миллионами. Что такое десять миллионов по нынешним временам? То ли дело золотые, полновесные, довоенные доллары. Вот в 30—40—хх годах Лоринков, пожалуй, чувствовал бы себя спокойно, получи он десять миллионов. Так или иначе, а у него не было даже и одного. А у Тиффани, кажется, был. Конечно, не у нее самой, но со дня на день она, – очевидно, – вступала в права владения. Нефтяной бизнес отца в стране, где нет нефти. Золотая жила несуществующих намерений. Куча денег. Отменный материал, подумал Лоринков, когда девушка подошла к его столицу к «Кофе-хаус». Заведение для тех, кто считал себя интеллигенцией. Лоринков любил ходить туда, чтобы своим видом вызывать злость и зависть соотечественников. Хотя для него это было сущей мукой: потом долго болела голова. Конечно, из-за денег. На соотечественников Лоринков плевать хотел. Сугубо практичный, как Рембрандт – еще одна монетка в копилку доводов о гениальности – по-настоящему он мог волноваться только из-за материального. А что может быть материальней денег, спрашивал себя Лоринков. И не находил ответа. Может быть, именно поэтому он развелся, отчего ему, впрочем, легче не стало. Если раньше его беспокоило, будет ли у него достаточно денег содержать жену и детей, то сейчас он переживал, найдутся ли средства обеспечить им приличную жизнь, случись с ним что-то. Жена очень любила Лоринкова. Она вздохнула с облегчением, когда они развелись.

Несмотря на то, что Лоринков преуспевал с каждым годом все больше, его все сильнее мучила мысль о возможном финансовом крахе.

Дошло до того, что он останавливался подобрать оброненные кем-то монетки, прямо на дороге. Прямо на проезжай части. На дороге с шестью полосами движения. Будь в Молдавии дороги с десятью полосами движения, и оброни там кто монетку, Лоринков останавливался бы подобрать ее и на такой дороге. В тот раз его чуть не сбило «вольво». Лоринков отмахнулся. Будь у него ученики, и рисуй эти ученики монетки на полу– как делали ученики Рембрандта, если верить Хеллеру, – Лоринков бы ходил, глядя в землю.

Да он так и ходил.

ххх

Тиффани была очень красивой – пожалуй, только короткие ресницы ее слегка портили – очень смешливой и со вкусом одетой. Действительно, очень богатой. И ничуть не задавакой, как показалось вначале Лоринкову. И вовсе не жеманной. Просто он, как все актеры, постоянно ищет в других признаки актерства, а кто же виноват, что Тиффани – такая на самом деле.

Есть люди, которые говорят, что думают, делают, что хотят, и хотят то, чего нельзя. Но, как только они этого захотят, сразу становится можно.

И Тиффани из их числа.

Так что, когда Тиффани увидала этого Лоринкова, сидевшего в углу кафе с таким видом, будто он мстит кому-то, она захотела подойти. Постояла немного перед столиком, пока мужчина, словно иезуит какой, не поднимал глаз, покрутилась, как перед зеркалом, и спросила:

– Хотите позавтракать с Тиффани?

Он, конечно, не хотел.

ххх

Конечно, спустя несколько часов он втянулся. Эффект сцены, думал Лоринков. Когда к тебе обращаются со сцены, то, рано или поздно, ты начинаешь отвечать. Как-то такое случилось с ним в цирке. Клоун, мельтешащий, словно цветное пятно, где-то внизу, визгливым голосом предположил, будто «ребята плохо учатся».

– Неправда, – закричал, неожиданно для себя, он, совсем еще мальчишка.

Потом был абсурдистский экспериментальный спектакль, куда он пришел с первой женой. Тоже молодым. Актеры по очереди обращались со сцены к зрителям. Выбирали произвольно. Главное было сделать вид, что тебе все равно, а про себя надеяться, что пронесет. Не пронесло. Лоринкову доставались всегда не только последние мячи, но и разрывы гранат, казавшихся камуфляжными. С другой стороны, за все надо платить, знал практичный Лоринков.

– От чего ты плакал в детстве, – спросил актер, отчего Лоринков даже вздрогнул.

И, помолчав минуту, лишь слегка пожал плечами. Зал, приняв это за оригинальность писателя-эксцентрика, разразился рукоплесканиями. Актеры продолжили. Очередная балканская пьеса. Актеры перекидываются гранатой, рассказывают истории, последний должен выбросить. Лоринков не любил Балканы. Паяцев. Актеров. Манерничанье. Нарочитую небрежность к жизни. Позы. Картины. Румын проклятых. Югославов долбанных. Всю эту сентиментальность сраную. Восточную Европу. Пафос. Патриотизм. Рефлексию.

Во всем этом он и барахтался всю сознательную жизнь.

ххх

Помолчать и пожать плечами.

Хороший способ ответить на вопросы. Но Тиффани такой номер не проходил. Девушка задавала прямые ответы и хотела услышать прямые ответы. Она была откровенна до простодушия и простодушна до откровенности. Совсем как Лоринков, который, как писала русская пресса, откровенно до простодушия метил в писатели мира номер один. Но Тиффани была простодушна без умысла. С первых же минут знакомства, когда он, пусть нехотя, но все-таки придвинул ей стул к своему столику.

– Поедемте ко мне, я накормлю вас завтраком, – сказала она.

Он слегка пожал плечами. Нимфоманка? Ну, или лицеистка, которая думает, что талант и нарочитое презрение к жизни передаются половым путем. Лет пять назад он бы согласился. Тем более, что нарочитое презрение к жизни и высокомерие только так и передаются. Но сейчас ему нечем было крыть. Лоринков вздохнул. Поглядел на часы в мобильном телефоне. Проще было откупиться.

– Давайте позавтракаем здесь, – сказал он.

Тиффани улыбнулась, помотала головой, и взяла его за руку.

– Почему вы себя так ведете? – сказал он.

– Вы мне нравитесь, – сказала она.

– Чем именно? – сказал он, еще не веря, но уже зная, что мяч взят.

– Вы обращаетесь ко мне на вы, – сказала она.

– Но нам придется перейти на ты, – сказала она.

– После того, как мы все-таки позавтракаем у меня, – сказала она.

– Как вас зовут? – сказал он.

– Сегодня Тиффани, – сказала она.

– А вы знаете, что книгу про завтрак у Тиффани написал гомосексуалист? – сказал он.

– Я не знаю, что есть книга про завтрак у Тиффани, – сказала она.

– Хотите шампанского? – сказал он.

По дороге к ней домой он научил ее пить шампанское из горлышка, а она купила ему часы.

ххх

Со временем он втянулся.

Оказалось, что если вести себя так, как на самом деле хочется, ты не только заслужишь репутацию эксцентрика, но и освободишь демонов. Выгонишь их куда-то. Главное, как сказала Тиффани, чтобы рядом в нужный момент оказалось стадо свиней, куда бы эти демоны могли вселиться. Уже эта одна фраза изменило его мнение о ней, как о глупенькой лицеистке-нимфоманке. Тем более, что ничего такого между ними в то утро не случилось. Они просто зашли в ее дом – рядом с парком, и окна глядели туда же, – и в лифте он думал было поцеловать ее. Но Тиффани со смехом уклонилась.