Авторология русской литературы (И. А. Бунин, Л. Н. Андреев, А. М. Ремизов)
Шрифт:
Так в романе говорится о том же, о чем и в дневниковых записях, и далее эта особенность бунинского автобиографического персонажа называется: “обостренным чувством жизни и смерти” (5: 23), “повышенной впечатлительностью” (5: 27), “не совсем обычной впечатлительностью”(5: 56), “повышенной восприимчивостью к свету и воздуху, к малейшему их различию” (5: 141).
Какого же “качества” эта впечатлительность (и далее – на что она направлена)?
4.2. Страстность
Содержание слова “впечатлительность” в самом тексте романа конкретизируется словом “страсть” (“страстный”, “сладостный”).
Первая
“Тут я впервые испытал сладость осуществляющейся мечты…”
Первые впечатления от предметного мира:
“С каким блаженным чувством, как сладострастно касался я и этого сафьяна, и этой упругой, гибкой ременной плеточки!”
Воспоминание о кинжале:
“Какой сладострастный восторг охватил меня при одном прикосновении к этой гладкой, холодной, острой стали!”
Воспоминание о сабле:
“Откуда взялась моя страстная и бесцельная любовь к ней?”
Начало восприятия женщины (девочки Саши):
“…Вдруг испытал что-то особенно сладостное и томящее: первый проблеск самого непонятного из всех человеческих чувств…”
Чтение произведений Пушкина, Гоголя:
“К одному я был холоден и забывчив, другое ловил с восторгом, со страстью, навсегда запоминая, закрепляя за собой, – и чаще всего действовал при этом с удивительной верностью чутья и вкуса”
Слово “страсть” становится ключевым в романе: “страсть ко всякому самоистреблению”, страсть к девочке Анхем, “горькая страстность”, “кочевая страсть”.
В значении слова можно выделить по крайней мере три оттенка: страсть как сильно выраженное чувство; страсть как чувство одновременно восторженное и радостное, тяжелое и “томящее”; страсть как сладострастие, как “любовь” “с преобладанием чувственного влечения”, как о том говорят наши толковые словари.
В словаре Даля: страсть – “страдание, мука, маета, мученье, телесная боль, душевная скорбь, тоска”. Этот оттенок слова будет важен для нас при анализе религиозных представлений Бунина.
Пока же отметим, что авторскую эмоциональность, воплощенную в романе и рефлектируемую автором, мы вправе так и обозначить – как страстную – в указанных трех оттенках значения слова.
Но преобладает в романе смысловое наполнение “страсти” как страсти-страдания, радости-горя, восторга-отчаяния.
Особая восприимчивость была для Арсеньева (и автора) источником и наслаждений и страданий, последнее усугублялось непониманием со стороны близких людей.
“Этого не понимали в Толстом, не понимают и во мне…” Арсеньева – тоже “не понимают”… Арсеньев обращается к любимой женщине – Лике:
«Я говорил, как несказанно жаль было мне эту раскидистую березу, сверху донизу осыпанную мелкой ржавой листвой, когда мужики косолапо и грубо обошли, оглядели ее кругом и потом, поплевав в рубчатые, звериные ладони, взялись за топоры и дружно ударили в ее пестрый от белизны и черни ствол… “Ты не можешь себе представить, как страшно мокро было все, как все блестело и переливалось!” – говорил я и кончил признанием,
что хочу написать об этом рассказ. Она пожала плечами:– Ну, миленький, о чем же тут писать? Что ж все природу описывать!»
Лика не понимает, когда “слишком много описаний природы”. Для Арсеньева – “нет никакой отдельной от нас природы”, “каждое малейшее движение воздуха есть движение нашей собственной жизни” (5: 183).
Авторское сознание, воплощенное в романе, – по своей эмоциональной основе – страстное. Тип страстности – антиномичный, выражающийся в стилистике оксюморона.
§ 5. Предметное содержание авторского сознания
5.1. Природно-предметный мир
Страстное авторское сознание направлено на природно-предметный мир.
Этот мир существует и для персонажа и для автора как часть их жизни, их души. Поэтому целые страницы романа – это описания природы, города, внешнего вида людей.
“Писать! Вот о крышах, о калошах, о спинах надо писать…”
“Если писать о разорении, то я хотел бы выразить только его поэтичность”
Обостренное чувствование природно-предметного мира проникает в эстетику и поэтику Бунина, присутствует в романе в каждой частице повествования.
“Пройдя несколько шагов, я тоже лег на землю, на скользкую траву, среди разбросанных, как бы гуляющих вокруг меня светлых, солнечных деревьев, в легкой тени двух сросшихся берез, двух белоствольных сестер в сероватой мелкой листве с сережками, тоже подставил руку под голову и стал смотреть то в поле, сиявшее и ярко желтевшее за стволами, то на это облако. Мягко тянуло с поля сушью, зноем, светлый лес трепетал, струился, слышался его дремотный, как будто куда-то бегущий шум. Этот шум иногда возрастал, усиливался, и тогда сетчатая тень пестрела, двигалась, солнечные пятна вспыхивали, сверкали и на земле и в деревьях, ветви которых гнулись и светло раскрывались, показывая небо…”
Бунин словесно живописует картину леса, причем в описании объективируется не только авторское видение (зрение), но и обоняние, осязание, слух. Бунинский пейзаж – отражение природы подвижной, переменчивой, красочной, “картинной” – в свете тонкого импрессионистского восторженного миропереживания.
5.2. Женщина
Вторым объектом, на который постоянно направлено авторское сознание, является женщина. В романе изображено взросление персонажа-мужчины, формирование его страстного отношения к женщине.
“Когда она быстро подошла к нам и, приветливо играя агатовыми глазами, свободно и крепко пожала нам руки своей маленькой ручкой в узкой черной перчатке, быстро заговорила и засмеялась, раза два мельком, но любопытно взглянув на меня, я впервые в жизни так живо и чувственно ощутил все то особенное и ужасное, что есть в женских смеющихся губах, в детском звуке женского голоса, в округлости женских плечей, в тонкости женской талии, в том непередаваемом, что есть даже в женской щиколке, что не мог вымолвить ни слова”