Авторология русской литературы (И. А. Бунин, Л. Н. Андреев, А. М. Ремизов)
Шрифт:
Страстность натуры Бунина выразилась в дневниковых записях, фиксирующих процесс творчества.
«“Генриха” (рассказ из книги “Темные аллеи”. – И. К.) перечитал, кое-что черкая и вставляя, нынче утром. Кажется, так удалось, что побегал в волнении по площадке перед домом, когда кончил. Одно осталось – помоги и спаси, Господи»
«Час ночи. Встал из-за стола – осталось дописать несколько строк “Чистого понедельника”. Погасил свет, открыл окно проветрить комнату – ни малейшего движения воздуха; полнолуние, ночь неяркая, вся
Эти реакции на творческий акт вполне соответствуют типу личности, воссозданному в Арсеньеве.
5.4. Интеллектуальная рефлексия
Четвертым объектом авторского сознания в романе является автобиографический персонаж, его самоанализ – рефлексия.
В этом плане роман может быть прочитан как одно глубокое размышление автора о самом себе, да и все творчество Бунина – как творчество монологическое, как одно – пусть многоаспектное, но все же – художественное исследование себя, постижение себя путем проекции структуры своей личности на мир, на персонажей.
Это самостоятельная тема исследования, уходящая в сферу психологии творчества. Я в данном случае ограничусь только одним примером, иллюстрирующим представленность писателя в его произведениях, реализацию одного – монологического – взгляда на действительность.
Прототип Лики – В. В. Пащенко. Уход этой женщины из своей жизни Бунин переживал очень тяжело (как и Арсеньев уход Лики).
“Он меня пугает самоубийством”, – пишет В. В. Пащенко. Бунину “сделалось дурно, его водой брызгали”, – вспоминает сестра писателя. “На вокзале у меня лила кровь из носу, и я страшно ослабел”, – пишет Бунин брату
Подобная реакция была и на разрыв с А. Н. Цакни:
“Давеча я лежал часа три в степи и рыдал и кричал, ибо большей муки, большего отчаяния, оскорбления и внезапно потерянной любви, надежды, всего, может быть, не переживал ни один человек…”
Заметим, что это – “не переживал ни один человек” – говорит не персонаж, не герой романтической драмы, а реальный человек, молодой писатель, в глубине своего сознания очарованный силой собственно чувственно-страстного переживания.
Это – в жизни, но таков финал любовных коллизий многих произведений Бунина. На грани самоубийства, расставшись с Ликой, находится Арсеньев. Отвергнутый любимой женщиной, бросается под поезд Левицкий, персонаж рассказа “Зойка и Валерия”. Трагически заканчивается любовь и жизнь персонажа повести “Митина любовь”.
Бунин не соглашался с критикой финала “Митиной любви”, как ранее не соглашался с упреками в адрес “Деревни” и “Суходола”.
Защищая истинность, верность изображения характера Мити и логичность его поступка, как и русской жизни в своих повестях, Бунин защищал – в сущности – собственное восприятие жизни, веря в то, что его восприятие позволяет ему видеть и понимать жизнь более глубоко, чем кому-либо другому – “обыкновенному” человеку.
5.5. Страсть-страдание
Характерной особенностью страстного сознания является его подвижность, смена объектов страсти, определенное эмоциональное состояние – страдание.
Арсеньев постоянно переезжает с одного
места на другое, ищет для себя все новых и новых ощущений, новой пищи для своих обостренных чувств – осязания, обоняния, зрения, слуха. В одном из разговоров с Ликой он объясняет эту особенность, называя себя “бродником”.“Люди постоянно ждут чего-нибудь счастливого, интересного, мечтают о какой-нибудь радости, о каком-нибудь событии. Этим влечет и дорога. Потом воля, простор… новизна, которая всегда празднична, повышает чувство жизни, а ведь все мы только этого и хотим, ищем во всяком сильном чувстве”
“Все это так взволновывает мою вечную жажду дороги, вагонов и обращается в такую тоску по ней, по той, с кем бы я мог быть так несказанно счастлив в пути куда-то, что я спешу вон, кидаюсь на извозчика и мчусь в город, в редакцию. Как хорошо всегда это смешение – сердечная боль и быстрота!”
Неутоленность движет персонажем – с места на место, от одной женщины к другой, а писателя – от одного произведения к другому, к вечной мольбе: “Господи, продли мои силы…”.
Постоянному движению соответствует ощущение преходящности жизни. И в то же время – ощущение родства, связи – с землей, родом, культурной традицией. Арсеньев чувствует себя причастным великому, вечному. Отсюда – чувство гордости, избранности. Но
Арсеньев причастен и материальному, временному, тому, что должно умереть. Отсюда – тоска, одиночество.
В эмоциональном мире Арсеньева сложно переплетаются радость, восторг, восхищение – и отчаяние, тоска. Одно является обратной стороной другого.
Человек, обладающий страстным сознанием, оказывается существом страдающим – прежде всего из-за своей принципиальной неудовлетворенности или удовлетворенности кратковременной, постоянной ненасытности.
“Всем чужой, одинокий”, “…Чувство какого-то гибельного одиночества достигло во мне до восторга”
“…Я испытал чувство своей страшной отделенности от всего окружающего, удивление, непонимание, – что это такое все то, что передо мной, и зачем, почему я среди всего этого?”
“В обществе я, действительно, чаще всего держался отчужденно, недобрым наблюдателем, втайне даже радуясь своей отчужденности, недоброжелательности, резко обострявшей мою впечатлительность, зоркость, проницательность насчет всяких людских недостатков”
Как видим, и отношения с людьми приносятся в жертву все тому же Молоху – впечатлительности, страстности.
В этическом смысле страстное сознание замыкается на себе, оно эгоистично по своей природе и эгоцентрично: мир как мое переживание, как мое наслаждение и моя мука – такова экзистенциальная основа страстного сознания того типа авторства, который воплощен в произведениях Бунина.
§ 6. “Языческая стихия”, буддистская ориентация
6.1. Страсть в христианском понимании
Могло ли бунинское сознание впитать в себя и принять христианство, в котором страсть – “болезнь, недуг, страдание, а в отношении к душе – необузданное влечение ко греху, сладострастие”, “напасть, бедствие, скорбь”?