Авторология русской литературы (И. А. Бунин, Л. Н. Андреев, А. М. Ремизов)

Значение близости также описывается в нескольких исключительных случаях: для девочки в рассказе “Степа” это ужас и восторг, взрослая героиня рассказа “Визитные карточки” – “лежала с закрытыми глазами и уже со скорбным успокоением на побледневшем и совсем молодом лице” (5: 314–315).

Таня в одноименном рассказе -

“легла на чуйку, навеки отдавая ему не только все свое тело, теперь уже в полную собственность его, но и всю свою душу”; “Когда она зарыдала, сладко и горестно, он с чувством не только животной благодарности за то неожиданное счастье, которое она бессознательно дала ему, но и восторга любви стал целовать ее в шею, в грудь, все упоительно пахнущее ее тело чем-то деревенским, девичьим. И она, рыдая, вдруг ответила ему женским бессознательным порывом – крепко и тоже будто благодарно обняла и прижала к себе его голову. Кто он, она еще не понимала в полусне, но все равно – это был тот, с кем она, в некий срок, впервые должна была соединиться в самой тайной и блаженно-смертной близости”

(5: 329–330).

Взрослые, зрелые в любви мужчины и женщины в ситуации половой близости обычно не изображаются. Реакция персонажей на близость в большинстве случаев будто не интересует автора. Обычно за близостью следует резкий обрыв действия, трагический финал любовных отношений.

Единственным исключением, пожалуй, является рассказ “Зойка и Валерия”, в котором сам факт близости играет важную роль в судьбе персонажа: со стороны Валерии это шаг отчаяния ввиду безответности ее любви к другому мужчине, со стороны Левицкого, любящего Валерию, это – оскорбление, унижение, которое приводит его к самоубийству.

“И, быстро пройдя под ветви ели, порывисто кинула на землю шаль:

– Иди ко мне!

Тотчас вслед за последней минутой она резко и гадливо оттолкнула его и осталась лежать, как была, только опустила поднятые и раскинутые колени и уронила руки вдоль тела. Он пластом лежал рядом с ней, прильнув щекой к хвойным иглам, на которые текли его горячие слезы”

(5: 326).

Близость мужчины и женщины в “Темных аллеях” как бы замкнута на себе самой. Близость как один из прекраснейших и сложнейших моментов человеческой жизни, как возможная гармония мужского и женского начал или возможная дисгармония – все это за гранью авторского видения и изображения.

Монологическое сознание Бунина оперирует только видимостью, фактурностью, “внешним телом” – как явлениями эстетическими и чувственными, тогда как половая близость есть явление прежде всего “внутреннего тела” (терминология М. М. Бахтина), данного нам в ощущениях, в своей внутренней незавершенности.

Изображение “внутреннего тела” требует перехода с предметной, вещной изобразительности на изобразительность или символическую, или метафорическую, или психологическую. Иной путь ведет к натурализму и порнографии (изображение полового акта как внешнего по отношению к его участникам события).

Западная литература в преодолении натурализма в изображении половой близости пошла на эксперимент, используя технику импрессионистского, психологического письма, “потока сознания” (Лоуренс, Пруст, Джойс).

Многовековая традиция в изображении половой близости характерна для литературы Востока (см.: Цветы сливы 1993).

Бунин остается верным реалистическому письму, только обогащая его интуитивно-импрессионистскими моментами: тело женщины как потенция моего чувственно-эстетического восприятия. Отсюда определенные схождения между Буниным и Прустом. Изображения половой близости у Бунина определяется не только монологическим авторским сознанием, но и особенностями русской традиции в трактовке и изображении эроса.

Анализируя сон пушкинской Татьяны как примечательное для русской традиции изображение эроса Г. Гачев пишет:

“…Секс представлен здесь в высшей степени косвенно, и не сам по себе дорог, но богатством чувства, игрой духа, которые он питает и дает им повод развернуться”

(Гачев 1994: 16).

Цитируя стихотворение Пушкина “Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем…” как “манифест русского Эроса”, Г. Гачев заключает:

“Пламенная вакханка – жрица секса – оттесняется стыдливо-холодной русской женщиной. Выше сладострастья – счастье мучительное, дороже страсти – нежность”

(Гачев 1994: 24).

§ 12. Авторская трансформативность

12.1. Трансформация образной системы

В “Темных аллеях” запечатлено определенное – монологическое – сознание в его чувственно-эстетическом варианте, сознание эгоцентристское, направленное на самое себя. Это сознание трансформировало все многообразие отношений между мужчиной и женщиной в заданном, характерном для него направлении.

На всех уровнях текста – общей ситуативности, структуры любовных коллизий, образной системы, стилистики – мы имеем дело с вариациями одного видения женщины как тела женщины, одного типа женского тела (восточная красавица).

Конец ознакомительного фрагмента.