Awakers. Пробудители. Том 3
Шрифт:
Разумеется, через пару недель песня звучит из всех утюгов.
? ? ?
Отныне все интервью сводятся к единому вопросу.
– Ты уже слышал песню, которую тебе посвятили?
– Да, она офигенная!
– Но она выставляет тебя не в самом выгодном свете.
– И?
– Неужели не обидно?
– Конечно, обидно! Вы её слышали?
– Довольно оскорбительно.
– А то! Хотя могло быть хуже.
– Что именно?
– Мне могли бы написать хреновую хвалебную песню. Так себе достижение. А эта, конечно, обидная, но она офигенная. Разве нет?
Это похоже на игру в дженгу наоборот. Каждый
? ? ?
Эмма не согласна, что в целом вся история довольно забавная. В последнее время Эмма часто не согласна; и чем чаще, тем реже я звоню.
– Эм всё мне рассказала, – Трой протягивает мне стакан с шипящей таблеткой, великодушный и отрезвляюще спокойный. Шторы задернуты так, что темень едва проглядная, только дисплей электронных часов выдает, что час уже не ранний. – Рассказала, что это не её проблема, и чтобы ты сам разбирался.
Осуждения в его голосе нет, но я всё равно вступаюсь, принимая стакан с лечебным пойлом.
– Она не плохая. Она меня любит.
– Я и не говорю, что плохая, – Трой подтягивает стул, садится напротив, чтобы не смотреть на меня сверху вниз. – Ты не один, Сай. Давай разбираться вместе. Что мне сделать, чтобы ты бросил?
Я смеюсь в пустой стакан. Как будто в нём дело. Конечно, всегда и везде всё дело в Трое Гордоне, и только он – Великий и Единственный – способен и реки обратно в русло закинуть, и динозавров воскресить, и, конечно, мимоходом наставить меня на путь истинный.
– Ну что, вытащил своего именитого алкаша из рехаба и теперь возомнил себя великим мотиватором? – говорю я ему; и ещё много чего говорю следом, но у него такое выражение лица, будто он обрёл способность принимать происходящий в мире пиздец с распростертыми объятиями. Только голову на другой бок склоняет, упирается локтями в колени и слушает дальше.
– Если необходимо распустить группу, мы разойдёмся, – предлагает он после моей нескладной тирады.
– Ты меня выгоняешь из группы?
– Нет, конечно. Какие мы Авэйкеры без Саймона П.? Просто разойдёмся и не будем.
– Это ультиматум или что, я не понял?
– Нет. Это жертва, на которую мы все готовы пойти.
– Ага, а ребята в курсе, что ты тут за них всё порешал?
– Все в курсе, Сай. Я же говорю, ты не один.
Один раз Трой забежал так далеко, что заблудился, и обратно пришлось добираться на такси. Вернулся он с разбитой коленкой и сквозь смех и восторг рассказывал, что надо же быть таким дуралеем, и хвала новым телефонам, которые могут ловить такси где угодно по местоположению.
– Прямо чувствую, как живу в будущем! – заключил он тогда, придурочно сияя глазами.
Это было пару дней назад. Говорят, если сильно долго бежать, эйфория может длиться сутками.
– Сай, – он дружески тянет мне кулак после затянувшейся паузы, я молча щёлкаю пальцем по костяшкам в знак согласия.
Возможно, Эмма права, и вся история в самом деле не такая забавная.
? ? ?
Как ни странно, яростней всего на сторону Троя встает Рик. К этому времени «Оскары» на него не сыплются, но спрос на актёрский талант парня явно подрос, а с ним и медийный вес каждого слова из
уст самого Рика.– Я не знаю, что произошло в этой песне, но считаю, что непрофессионально, грубо и неуместно открывать публике настоящее имя героя. Я лично знаком с ребятами, снимал для них клип, и знаю, что Трой умный, трудолюбивый, самодостаточный, очень ответственный молодой человек. Я не могу написать об этом песню, но считаю своим долгом высказаться об этом хотя бы так.
? ? ?
А потом то, чего все так долго ждали происходит после второй чашки кофе посреди тихого-мирного завтрака в уютном отеле.
– Да заткнись ты уже наконец, Господи Иисусе! – орёт Трой в радиоприёмник.
– Во-о-о-от! Вот! Другое дело, – Майк одобрительно хлопает коллегу по плечу, спешно подтягивая телефон. – Сейчас Картохе маякну, она больше меня этого ждала.
Трой прячет схуднувшую мордашку в ладонях, недобро косится на Майка сквозь растопыренные пальцы.
– Ну почему «Картоха»-то? Ей разве не обидно?
– Вот как себе заведешь любимую девушку, так и называй как вздумается. А моя – Картоха.
– «Любимая девушка», – что-то тает в троевских глазах за решеткой из пальцев. – Расскажи, как ты её любишь.
– Люблю как люблю…Что ты от меня хочешь услышать? – огрызается Майк. – Расскажи, как ты ненавидишь мудака этого.
– Никак. Просто бесит, что он высказал всё за раз, и, может ему полегчало или что-то там, а мне теперь слушать и слушать.
– Не слушай, – предлагаю я. – Всё равно брехня все.
– Да нет же, – не соглашается Трой. – Хуже всего, что всё правда, до последнего слова. Я это знаю, вы это знаете. Теперь все знают.
Майк щёлкает клавишами в телефоне, Трой замолкает, и никто не спорит.
– Хотя нет, – передумывает солист. – Хуже всего, что это песня. Люди уходят, но песни, истории живут вечно, понимаете? Когда-нибудь через тысячи лет, когда меня совсем не будет, археологи раскопают эту песню, и что они обо мне подумают?
– Разумеется, археологи будущего только о тебе и думают, – соглашается Майк. – Поплачешь по этому поводу?
– Нет. Занят. Может быть, на следующей неделе.
? ? ?
На следующей неделе в прямой эфир Гордон выходит один в обнимку с гитарой. Руководит процессом какой-то языкастый модный блогер, а Трой во втором окошке поделённого пополам экрана. Фактически он сразу и в телефоне, и у меня за стеной, снова слушает те самые вопросы, на которые отвечал сотни раз. За стеной не слышно, но чувствительный микрофон выдает его нетерпеливый вздох.
– Я буду петь, – предупреждает Трой. – Раз уж все решили, что песня про меня, значит, мне её и петь.
Блогер что-то восторженно верещит в своей дурацкой манере.
Трой поёт.
Это из приёмников каждый день песня сыплется бодрым ритмом, щедро приправлена нотками сарказма в глубоком баритоне. Сейчас всё не так.
Песня льётся исповедью под несмелый струнный ряд. Он не гитарист; руки фальшивят пару раз, но голос – никогда, голос разливается океаном бездонным, разнося всю правду о Трое Гордоне. Он поёт о своих неудачах, слабостях, изъянах, которые снаружи не видать, но сквозь броню всё равно просвечивают. Поёт пронзительно и смиренно, как никто другой. Не смотрит в камеру, но даже в столь мелком окне видно, как дрожат руки под конец.