Ай да Пушкин, ай да, с… сын!

— А ну, пшёл отсюда! — не глядя на секретаря бросил незнакомец. Причем тон его был таким, с каким обращаются к грязным бродячим псам, что бродят по улицам.

Испуганно пискнув, юнец вскочил с кресла и рвану в сторону двери, за которой тут же и исчез.

— Приветствую тебя, брат-магистр, — барон де Барант с удивительной для своего грузного тела скоростью поднялся и встал на одно колено. — Я не ожидал твоего визита, иначе бы устроил достойную встре…

Тот, кого назвали магистром, предостерегающе поднял руку.

— Ты слишком много говоришь, брат-рыцарь, — сказано это было с таким укором, что барон с громким клацаньем закрыл рот, едва не прикусив себе язык. — Как ты догадываешься, мой визит имеет отношение к персоне отступника, точнее предателя.

Де Барант энергично кивнул, потом еще раз кивнул, словно одного раза было совсем не достаточно.

— Надеюсь, ты уже договорился об аудиенции у императора? — вновь последовал кивок со стороны барона. — Ты должен убедить его наказать предателя. Ссылайся на уложение о законах Российской империи, о нанесенной обиде французскому подданному, о нарушении неписанных правил дуэльного кодекса, наконец, но добейся жесткого наказания. В конце концов, пригрози гневом Его Величества короля Луи-Филиппа. На отступника должен быть наложен такой штраф, чтобы у него ни ломанного пени не осталось в кармане. Ты меня хорошо понял?

Барон кивнул еще сильнее.

— Я же займусь им лично…

Глава 12 Благими намерениями вымощена дорога на х…

* * *

Петербург, дом полковника Энгельгарда, где снимал квартиру Лев Сергеевич Пушкин

В дверь спальни постучали. Через мгновение стук повторился, но уже громче.

— Кого там еще черти принесли?

Лев с трудом приподнялся, с недоумением оглядываясь вокруг. По комнате были разбросаны разнообразные предметы мужского и, внимание, женского туалета. Со спинки стула свисали ажурные чулки, у его ножек — лежал корсет. Чуть дальше были брошены уже его вещи: смятый сюртук, брюки.

— Ух-ты! — он оторопело уставился на пухлую женскую ножку, неожиданно лягнувшую его из-под одеяла. — Баронесса?! — под приподнятым краем обнаружилась сначала обнаженная спина, а затем чрезвычайно знакомая кудрявая голова одной знатной особы. — А говорила, никогда…

С удовлетворенной ухмылкой разглядывая соблазнительные очертания женщины, едва прикрытые одеялом, Лев начинал вспоминать вчерашний вечер. Судя по всему, он, наконец-то, добился взаимности от неприступной баронессы Саваж и на радостях устроил знатный загул с шампанским, ананасами, красной икрой и жареными рябчиками [один из них, похоже, и валялся в его туфле]. Он почти три месяца 'волочился за этой жгучей брюнеткой, оказывая ей самые недвусмысленные знаки внимания. И вот, когда у него завелись деньги, неприступная крепость все же сдалась.

Отвлекая, в дверь опять постучали, причем сделали это с особенной настойчивостью и энергией. Видимо, придется вставать, понял Лев.

— Ну? Кто там?

— Ляв Сяргеич, это Марфа, — скрипнул дверь и внутрь спальни просунулась дорожная горничная, с любопытством «стреляя» глазами по углам. — Сами же строго настрого запретили входить. Тама важный господин до вас пришел. Есеев али Елисаев…

Почесывая волосатый грудь, Пушкин-младший морщился. Вроде бы фамилия знакомая, а кто таков припомнить не мог никак: может человек с улицы, а может и нет.

— Может Елисеев? — в его голове, наконец, всплыло более или менее известная фамилия. — Елисеев?! — а тут Лев уже икнул от удивления, вспоминая, что это за фамилия. — Ты что, дура?! Это сам Григорий Петрович Елисеев?

— Я-ж грю,что важный господин до вас, — горничная пожала плечами, продолжая «пожирать» глазами то, что приоткрыло одело.

— Пошла прочь, дура деревенская! Кофею мне живо! — заорал мужчина, спрыгивая с кровати, и начиная натягивать попадающие под руки вещи. — Стой! Прежде скажи Григорий Петровичу, только со всем уважением, что я сейчас буду. Мол, господин с утра разбирает почту и вот-вот будет.

Едва штаны не порвал, пока пытался их натянуть. Узкие, по последней моде, брюки требовали бережного обхождения, а не как не такой спешки. Только как не спешить?! Ведь, Григорий Петрович Елисеев не просто купец первой гильдии, но и один из главных займодавцев самого Льва Сергеевича Пушкина. Тот Льву столько раз деньги ссуживал, что со счета можно сбиться.

— Черт, чего это он пожаловал? Вроде уже со всем расплатился, — прыгая на одной ноге, Лев пытался вытрясти обглоданные птичьи кости из туфли. Потерял равновесие, и только чудом не растянулся на полу. — Погулял же я…

Прилагая энергичные усилия, мужчина все же оделся. На мгновение задержался у зеркала, повязать шейный платок.

— Черт, черт… — платок никак не хотело ложиться на место, всякий раз напоминая нечто совершенно непотребное. И как в таком появиться перед таким гостем? — А ну его! — раздосадованный, с силой зашвырнул его в окно. — Так пойду. Скажу, что душно в квартире.

Старательно растирая лицо, чтобы оно выглядело не столь распухшим, Лев поспешил в гостиную. Марфа [горничная] скорее всего именно туда пригласила гостя.

— Григорий Петрович, дорогой, как же я рад! — в гостиную он влетел с такой радостью на лице, что ему мог бы позавидовать самый гениальный актер. — Что же вы заранее не предупредили? Вы так часто меня выручали, что я бы тоже не ударил в грязь лицом при встрече…

Елисеев выглядел именно так, как и должен был выглядеть настоящий старорусский купец и какими их еще любят изображать заезжие иностранцы. Григорий Петрович был дороден, но это была не болезненная полнота, а именно природная стать, придававшая его и без того немалому росту еще большей представительности и внушительности. Лицо широкое открытое с крупными чертами может принадлежать лишь человеку, не привыкшего скрывать свои чувства, а готового всегда к открытому, без обмолвок, разговору. Дополняла купеческий образ густая борода, правда, аккуратно, со знанием дела, подстриженная.

— Приносим, значит, извинения, что без приглашения, — торговец говорил с достоинством, не спеша. — Поделу к вам, Лев Сергеевич, по взаимоустраивающему, надо думать, делу.

Пушкин-младший удивленно кивнул. Давно к нему не захаживали такие люди и с такими предложениями. Еще несколько недель назад скорее можно было ожидать кредиторов или судебного исполнителя.

— Видел я вашу придумку, Лев Сергеевич, которая «Копейка», — в его руках появился серый газетный листок с кричащим названием «Копейка». Похоже, до этого газетку под мышкой прятала. — Думаю, что это очень добрая придумка, полезная для торговых людей, а не для какого-нибудь баловства. Так и все обчество думает.

Упомянув «обчество», гость сделал небольшую паузу. Явно, давал понять, что понимал под этим весьма и весьма уважаемых людей, а точнее богатейших промышленников и торговцев Петербурга.

— У меня ведь на такое глаз наметан. Сразу выгодное дело чую, нутром прямо, — в голосе купчины послышалось плохо скрываемое довольство. Видно было, что гордился своим чутьем. — Так вот, от газеты тоже может быть великая выгода и большие барыши, которых всем хватит.

Пушкин сглотнул внезапно вставший в горле ком. Когда сам Елисеев заводит разговор о больших барышах, то можно не сомневаться, что он имеет ввиду именно большие барыши, а не что-то иное.