Ая

– Ты тоже это слышал?

Можно было и не отвечать, она и так видела: я тоже слышу эти загадочные звуки из ниоткуда. Она снова стала серьёзной и настороженной, как в самом начале. А потом, через пару секунд, без всякого вступления начала говорить: «Мы в детстве постоянно играли в куликашки…». Рассказанная история оказалась не менее странной, как и звуки, впрочем, как и она сама. И пока я ждал продолжения истории, либо возобновления дальнейшего общения, она, так же как появилась, также внезапно встала, и пошла между рельсами – не попрощавшись, не обернувшись. Шла ровно и легко, спокойно и молчаливо – словно и не было под ногами неудобных шпал. Как заколдованный, сидел я и не мог сдвинуться с места, наблюдал, как фигурка её становится меньше и меньше.

Послышался гудок и из-за поворота показался поезд. За всё время он появился впервые. Обычно были только звуки, ничего, кроме звуков. Гул и локомотив, тянущий вагоны, стремительно приближались. Оцепенение мгновенно слетело. Я вскочил и с бешеной скоростью понёсся догонять девушку. Она шла всё так же ровно и легко, спокойно и молчаливо, не слыша ни моего голоса, ни дикого тепловозного сигнала. Бежал, перескакивая по две-три шпалы. Боясь оглянуться, со страхом думая, что упаду, с ужасом представляя, что не добегу, не успею. Гудение двигателей заполнило всё. Плотный воздух пульсировал и сжимался сзади сильнее и сильнее. Подталкивал, выдавливал, застилал глаза мутной пеленой. До девушки осталось совсем чуть-чуть. Я со всего размаху плюхнулся на шпалы, успев лишь вжать голову в колючую щебёнку. Меня накрыло жарким тяжёлым оглушающим потоком. Грохот взорвался в голове, вокруг, во всем теле. Сверху, слева и справа неслись, яростно и ожесточённо-весело звенели, гремели, стучали – тысячи, сотни тысяч, миллионы, сотни миллионов железных дьяволов. Подо мной надрывно стонали в исполинском напряжении шпалы. И я глубже вдавливался в них, с невыносимой тревогой думая о девушке.

Как только последний вагон пролетел надо мной и скрежет начал стихать, я по-спринтерски, с низкого старта, взметнулся вверх и, преодолевая боль, рванулся вперёд – давай, давай! ещё можно успеть – и через пару гигантских прыжков встал, как вкопанный. Девушки не было. Не было, если бы она успела соскочить под насыпь, не было, если бы – не успела. Стоял, оглядывался, озирался, вглядывался. Её нигде не было. Ни девушки, ни поезда. Пустые рельсы, молчаливая насыпь, застывшие вокруг деревья. Наваждение, галлюцинация, мираж… Разбитые колени дрожали, кровь с разбитого лба и подбородка смешалась с потом, тело противно и липко расслабилось, руки не слушались, пальцы не сжимались. В глазах потемнело. Пытаясь прийти в себя, почти упал, обессилено прислонившись к столбу. И лишь через несколько долгих минут смог встать. Спотыкаясь на ватных ногах, подошёл к месту, где мы недавно сидели. Вот мой пакет: три яблока, сложенная рубашка. Два огрызка, от с удовольствием съеденных за приятным общением яблок, аккуратно лежат возле закрытой книги. Две монетки. Ещё вначале знакомства она достала их из тесного кармана шорт. Теперь я, кажется, догадываюсь – зачем.

Они лежали на рельсе, где их и положили. Не сплющенные, целёхонькие, новенькие. Свидетели моего странного «помешательства».

Это все, что у меня осталось от встречи: призрачный поезд, шрам на подбородке, образ девушки-видения без имени, две монетки и её странная история.

странная история

«Мы в детстве постоянно играли в куликашки. Если кто-то не знает, это прятки. Это была наша любимая детская игра. Особенно летом, когда детвора, свободная от уроков, школьных домашних заданий, утомлённая, загорелая, пахнувшая водой и солнцем возвращалась с реки во двор дома. Где только-только появлялись бабушки, усаживаясь на скамейки, выкатывались колясками вперёд молодые мамашки. Где солнце, уже спрятавшись за листвой тополей, ив, урючин и вишен, но ещё не коснувшись невидимого горизонта, окунает свои лучи в спокойную наполняющую вечерний воздух прохладу.

Улица наводняется голосами. От почти неподвижного говора скамеечных сплетен, до визга девчонок, за которыми носятся мальчишки. От протяжного «Сааааашааааааааааааааадоооооооомоооооййййййй» до резкого гитарного арпеджио…

Нас, поиграть в куликашки, собиралось человек десять-пятнадцать. Разношёрстных ребят, разного возраста, разного социального положения, разных национальностей… Двор, игра, лето – уравнивали нас.

Это искусство быстро найти всех. Это искусство спрятаться так, чтобы долго не нашли. Когда играешь долго, постоянно, каждый день, все знакомые потаённые места, шкеры и тайники уже становятся родными и знакомыми. С каждым разом прятаться становится всё трудней, а искать всё легче. От этого игра не становилась менее интересной. Наоборот, мы с дикими глазами рассыпались горохом в разные стороны и носились под счёт водившего – «раааааз» – в поисках, куда бы сунуться – «двааааа» –, нырнуть, спрятаться – «триииии»....

Я нашла как-то замечательное местечко, оттуда было видно всё и всех, но не видно меня. Постоянно чёртиком из табакерки выпрыгивала «тук-тука последняя рука!!!» А ведь водившему водить тогда снова… Некоторые злились. Пытались следить за мной. Приходилось метаться, юлить, чтобы не выдать свою норку…

Помню однажды водить – искать – пришлось мне. Я уже затуктукала всех. Остался лишь один. Это был парень старше нас, малолеток. Вовчик. Ему, видимо, было жаль расставаться с детством, и он часто-часто играл с нами. Вот его-то я и искала уже минут двадцать. Игра остановилась, многие разошлись по домам: ужинать, позвали вынести мусор, отправили в магазин… А я, как дура, злая и чуть не плача, уже в стопервый раз проношусь по всем известным мне местам, где можно было спрятаться.

На скамейке последнего подъезда сидела ватага взрослых мальчишек. Они рассказывали разные истории, играли на гитарах. Кто-то осмеливался даже курить под родительскими окнами. И вот в стовторой раз проносясь мимо них, что-то показалось очень странным. Ну, да… Вот я бестолковая! Хитрая вовчикина рожа! Он, словно никакого отношения не имея к нашим куликашкам, сидел среди этих мальчишек и как будто бы слушал песни, а сам хитро следил за мной.

Я развернулась и понеслась через кусты, с риском выколоть глаза, исцарапывая себе в кровь кожу – главное первой коснуться рукой стены…

На всю жизнь и запомнила: «Положи среди одинакового то, что хочешь очень хорошо спрятать». 2

Своеобразная игра в прятки была и у нас дома. За общим столом, например, мы часто играли в «найди пропажу». Надо было запомнить, что и как лежало на кухонном столе, выйти из кухни, а вернувшись, найти, что спрятали. Прятались мы и по квартире с сестрёнками. Нужно иметь огромное воображение, чтобы в маленьком пространстве квартиры спрятаться от всех. А потом ещё найти сестёр, у которых с воображением тоже было всё в порядке.

2

Отсылка к рассказу Гилберта Честертона «Сломанная шпага».

В прятки я играла в школе, с одноклассниками и учителями. В институте. Со своими парнями, ухажёрами.

Однажды я познакомилась с одним удивительным мальчиком. Умным и воспитанным. Начитанным и культурным. «Мальчик». Этому мальчику было двадцать два, и он уже вернулся из армии…

Пригласил на свидание.

Моя любовь к куликашкам оказалось сильнее. Захотелось пошалить. В тот морозный вечер он стоял под памятником в лёгкой курточке – видимо хотел повыделываться – с розой в руках. А я, укутанная в тёплую шубку, в варежках, сапожках, стояла через дорогу напротив, среди толпы, жаждущей посмотреть какой-то новый фильм, и наблюдала за ним. А потом отправила к нему какого-то мальчишку с запиской «Найди меня». Шутка не удалась, мы расстались.

Зато потом мне пришлось искать другого парня. Пришлось съездить в Ленинград и оббегать весь город в поисках подсказок, чтобы добраться до него. Оказалось, он тоже с детства любит куликашки. Что ж. Прятки нас объединили. Мы поженились. Родили прекрасную дочу. Тебя.

Понимаешь, да? В нашей семье самой любимой игрой были прятки. Ты, как только научилась ползать, овладела этой игрой в совершенстве. Частенько приходилось тебя искать, умудрявшуюся выбраться даже из высокой манежки».

Эту историю рассказала мне мама, когда мне исполнилось пять лет.

А на моё шестилетие, от нас спрятался папа. Навсегда.

В день моего рождения мама поздно вернулась домой. Она сидела в прихожей, молчала и неподвижно смотрела в пол. Заметив меня, крепко прижала к себе. От неё пахло больницей, сигаретным дымом и чем-то ещё незнакомым и страшным. Горячие слёзы падали мне на лицо, и я слышала, как громко и быстро стучит её сердце. «Рак… Папу спрятал рак…»

Так мы с мамой остались одни в большой трёхкомнатной квартире. Квартира сразу стала какой-то слишком огромной и пустой, холодной и влажной. Стены, мебель, вещи стали серыми и не интересными. Что-то всё время кряхтело, топало, скрипело, вздыхало, бродило за мной из комнаты в комнату. Днём ещё можно было уйти на улицу и дождаться маму с работы. А вечером и ночью углы комнат наполнялись темнотой, она клубилась и шевелилась, словно пыталась дотянуться до меня. Из чёрных углов таращились на меня выпученные рачьи глаза, они моргали и следили за мной. На полу лежали огромные чёрные клешни и щелкали. Мама всегда включала свет во всех комнатах. Наверное, тоже видела этих ужасных спрятавшихся раков.