Баба Люба. Вернуть СССР 3

— Но здесь не деревья, прошу обратить внимание, а стены, если вы не заметили… — сказала Таисия таким тоном, что Зинаида Петровна не удержалась и злорадно фыркнула.

Этого оказалось достаточно — Сиюткина взорвалась:

— А ты чего фыркаешь?! Чего фыркаешь?! — завопила она, швырнув кисть в ведро так, что часть извести расплескалось веером на пол. — Сама самую лёгкую работу отхватила, а теперь фыркаешь!

— Кто, я?! — такую несправедливость Рыбина стерпеть не смогла, — Вы представляете, как тяжело отстирать всё это! Да вы только гляньте, какое оно всё застиранное!

Она махнула старым, аж сероватым, пододеяльником перед лицом Сиюткиной:

— А знаете, давайте меняться! — зло выпалила Рыбина, — я прорехи в побелке оставлять не буду! Руки не из жопы у меня!

— Это вы на что намекаете?! — взвилась Сиюткина, — вы хотите сказать, что это у меня руки из жопы, что ли?!

— Я сказала то, что сказала!

— У вас у обеих такие руки, — моментально влезла в склоку Белоконь, — людей стыдно.

— Да вы на себя посмотрите…! — сандал всё набирал обороты.

Бабы орали и ругались, я продолжала меланхолично вытаскивать бельё из старого скрипучего шкафа, Сиюткина сцепилась с Рыбиной, Белоконь подзуживала обеих и была просто счастлива, Ксения получила заодно тоже и от такой несправедливости расплакалась. А посреди всего этого бедлама стояла Таисия и довольно улыбалась.

Прибежал Пивоваров:

— Женщины! Что тут у вас происходит?! Уже в соседних дворах ругань слышно!

— Вы бы, Пётр Кузьмич, чем поучать нас всех, лучше бы воды принесли, не видите, Ольга Ивановна весь пол в доме извёсткой заляпала, — нежно проворковала Таисия, и всё понеслось по второму кругу, но уже подключился сперва Пивоваров, а потом и остальные мужики набежали.

Резвитесь, ребятишки, резвитесь, — удовлетворённо подумала я, — скоро вам дружно от врагов отбиваться придётся. Так что небольшая разминка не помешает.

А на следующих выходных я поехала в село. Хотелось проведать своих, побаловать их вкусняшками, да и просто отдохнуть от всего этого. Но главное — забрать Анжелику. С понедельника начинались экзамены в училище.

— Тётя Люба, смотри, как я умею! — Изабелла стояла посреди двора и улыбалась.

— Ты молодец, Белочка, — дипломатично похвалила её я, ещё не понимая, что она хочет мне показать.

— Да нет, тётя Люба, ты смотри! — выпалила она и сделала несколько шагов по траве.

Я тут я поняла. Белка шла без костылей!

— Потрясающе! — выдохнула я и аж слёзы появились на глазах, — как тебе удалось, малышка?

— Да это дед Василий ей систему придумал, — из двери летней кухни высунулась Анжелика в платке и переднике, — тёть Люба, я сейчас рыбу дожарю, и будем ужинать.

— А где мужчины? — спросила я и полной грудью вдохнула свежий деревенский, пропахший полынью, землёй и жареной рыбой воздух.

— Так на рыбалке, где же им ещё быть, — буркнула Анжелика, — я уже устала рыбу чистить. Мы её и жарим, и варим, и даже вялиться повесили. Я скоро светиться от фосфора буду, как собака Баскервилей!

— Я тоже хочу светиться! — воскликнула Белка, обнаружив, что на неё перестали обращать внимание, — вот скажи, тётя Люба, это же хорошо, если человек умеет светиться в темноте?! Я хочу светиться, ем эту рыбу, ем, а оно всё никак!

— Это ей дедушка так сказал, а то она рыбу есть не хотела, — шепнула мне Анжелика, глаза её смеялись, — он говорит, что рыба для костей полезна.

— Ну, так он правду говорит, — согласилась я, — гляди, она уже сама ходит.

— Так это деда ей трёх личных цыплят подарил, щенка и козлёнка. Она сама их кормить должна. А как же ей кормить, если на костылях? Вот она и приноровилась.

Я только головой покачала — вот уж не думала, что дед Василий таким мощным педагогом окажется.

А вечером пришли Ричард с дедом Василием, и мы сели ужинать в обвитой диким виноградом беседке во дворе.

— Я вот что скажу, Любка, — дед Василий пил чай из большой пузатой чашки со щербинкой. Прихлёбывал шумно, неспешно, отдуваясь, — ты сейчас Анжелику в город заберёшь, я понимаю, ей поступать надо. Потом Ричард тоже уедет, учёба. А вот Белку ты у меня оставь. Хотя бы на осень. У нас яблоки будут, капустку заквасим, грибы пойдут. Красота.

— Да, тётя Люба! — закричала Изабелла и даже чашку отставила, — ты пойми, у меня же Мишка и Мухтар! И цыплята — Ниф-ниф, Наф-наф и Нуф-нуф! Они же совсем пропадут без меня!

— Мишка? — удивилась я.

— Это она так козла назвала, — степенно ответил дед Василий и взял очередную булочку из тарелки. Булочки с корицей и орехами и пирожки со смородиновым повидлом я напекла дома в духовке и сейчас они с удовольствием объедались.

— Тёть Люба, ну пожа-а-алуйста! — заканючила Белка.

Я видела, что ей здесь, в селе, хорошо. После жизни, проведённой взаперти в больницах и детдоме, она тут прямо расцвела.

— Я посмотрю, что можно сделать, — не стала кормить их пустыми иллюзиями я.

Дети наелись и убежали в дом смотреть «Мишки Гамми», а мы с Любашиным отцом остались в беседке одни:

— Так ты серьёзно оставишь? — он поднял на меня взгляд выцветших голубых глаз.

— Если опека разрешит — то почему нет? Вот только тебе же тяжело с нею будет?

— Да что там тяжёлого, — усмехнулся старик, — а детские голоса — всё же веселей. Своих внуков нету у меня, Тамарка так сглупила, в молодости аборта, дура, сделала, да и ты сына зря тогда отдала…

Я чуть чаем не поперхнулась. В который раз уже всплывает этот Любашин сын. Таки у Любы был свой ребёнок. Интересно — где он? Кому она его отдала? Кто отец? И что с этим сыном случилось дальше?

Но спрашивать подробности я не решилась — ведь Люба должна всё знать сама. Иначе как я ему объясню, почему я вообще не в курсе?

Отложив выяснение этой ситуации на потом, мы продолжили пить чай. И пили его до тех пор, пока из-за забора, с улицы не раздался крик.

Глава 9

— Что там такое?! — мы с любашиным отцом синхронно подхватились и побежали на улицу. Из дома выглянула встревоженная Анжелика:

— Тётя Люба, что случилось?!

— Не знаю ещё, иди в дом, если что — позову.

Анжелика скрылась обратно в доме, а мы выскочили за калитку.

Орала и плакала тётка Шура. Напротив неё стоял чёрный автомобиль с тонированными стёклами, из которого высунулся огромных размеров коротко стриженый мужик с золотой цепью с крестом на бычьей шее. Примечательно, что цепь была толщиной с палец, а столь увесистому кресту мог позавидовать любой настоятель церкви.