Баба Люба. Вернуть СССР 4

— А ко мне Ляхов приходил, — наябедничала я, — вчера поздно вечером.

Я быстренько, в двух словах, пересказала наш странный разговор.

— А вот это вообще хорошо! — расцвёл Пивоваров, — я с ним прямо сейчас и поговорю. Припугну его хорошенечко. Он ради своей карьеры и тёщу родную не пожалеет. А нам нужно, чтобы он заявление о её старческом слабоумии написал. Тогда они от наших ребят уж точно отстанут.

Мы расстались на мажорной ноте, и я отправилась к себе в комнату.

Там я занялась сбором чемоданов. Скоро уезжать, потом может не быть времени. Мой жизненный опыт подсказывал, что всегда, перед самой дорогой, когда нужно идти собирать сумки, обязательно или что-то интересное случается, или какая-то неприятная неожиданность. И поэтому на сумки всегда нету времени, чтобы нормально ими заняться.

Я решительно вытащила чемодан из шкафа и принялась выгружать оттуда наспех наваленные пакеты с барахлом. Заодно и ревизию подарков проведу. Нужно точно понимать, что ещё докупить надо. И прикинуть — влезет всё или нет.

Я так увлеклась процессом переупаковки, что стук в дверь сперва и не расслышала.

Когда стук повторился, я крикнула:

— Открыто! Заходите! — а сама торопливо сунула несколько самых дорогих упаковок обратно в чемодан и прикрыла крышку (не обязательно всем знать, что нам удалось разжиться «собачьими» деньгами и так неплохо скупиться).

— Любовь Васильевна! — в комнату заглянула Сиюткина. — Я на минуточку только.

— Да что вы, что вы, что вы, Ольга Ивановна! — ответила я, — заходите!

— О! Вы уже и чемоданы складываете, — похвалила меня агрономша, — а я вот всё никак заставить себя не могу. Ненавижу сумки складывать. Прямо трясёт меня всю от этого.

— Бывает, — кивнула я, — я тоже ненавижу это дело. Но всегда стараюсь себя отвлечь какими-то мыслями, чтобы не психовать, когда складываюсь.

— Надо будет и себе попробовать, — оценила мой манёвр Сиюткина и добавила, — а я вот почему пришла, Любовь Васильевна. Помните, я говорила, что борщевик Сосновского и остальные семена не прорастают в парке?

— Ага, — я поморщилась, в свете последних событий эти чудо-сорняки совсем выпали у меня из головы, — вы меня извините, я совсем закрутилась и забыла о вашей просьбе!

Мне было ужасно неловко перед пожилой женщиной. Она так старалась, с такими сложностями провезла семена и всех этих долгоносиков контрабандой, попросила немного помочь, а я по-свински, совсем об этом позабыла! Небось за это время все долгоносики передохли.

А вслух сказала:

— И что теперь делать? Ещё как-то можно им помочь, или уже всё?

— Вот поэтому я и пришла! — сообщила Ольга Ивановна категорическим тоном, и по её голосу нельзя было сказать, что она расстроена.

Я с удивлением посмотрела на неё, а она пояснила:

— Понимаете, Любовь Васильевна, проблемы больше нет!

— Как нет? — удивилась я.

— А вот так! Она решилась!

—?

— Ну, мы же затопили улицы города экскрементами… простите, конечными продуктами метаболизма… — чуть смутилась Сиюткина. — А это не только прекрасное удобрение, но и оно содержат много токсических веществ. И это стимулировало такой замечательный рост моих сорняков, что никакие дополнительные мероприятия так бы не поспособствовали…

— Погодите, — схватилась за голову я, — вы хотите сказать, что то, что мы затопили дерьмищем весь город… и теперь борщевик заколосится?

— Именно так! — рассмеялась Сиюткина. Сравнение ей явно понравилось.

— Но ведь говнища там ого-го, — забеспокоилась я, — не сожжет ли нежные молодые побеги такая концентрация дерьма?

— Так там же оно же с водой разведено. Как раз, то, что надо, — спокойно пояснила Сиюткина и мы обе с облегчением радостно рассмеялись.

Я вернулась в свою комнату и была очень довольна всем, что происходит. Если не считать проблем с Кущем и Комисаровым, то, можно сказать, всё шло не просто по плану, а даже с опережением оного.

В данный момент я сидела в вестибюле и смотрела какой-то документальный фильм. Он был на английском языке, поэтому я всё равно ничего не понимала. Но зато там были смешные картинки. И я периодически даже смеялась. Ровно до тех пор, пока в вестибюль не зашел Арсений Борисович.

Увидев меня, он остановился и прищурился.

Недавнее отравление повлияло на него не самым лучшим образом. Он был с синими кругами под глазами, и бледным. Но при этом держался бодрячком.

— Любовь Васильевна, — сказал он, — вы можете объяснить, что происходит?

Я молча пожала плечами, мол, сама в шоке.

— Происходит чёрт знает, что, — между тем продолжил он, — дисциплина падает, люди, вместо того, чтобы становиться ближе к богу, занимаются непонятно чем. Попадают в тюрьмы, где-то бродят целыми днями. Вы ничего не хотите мне рассказать?

Я не хотела.

Не знаю, до чего дошел бы наш с ним разговор, но тут в вестибюль вошла Белоконь и разговор пришлось прервать.

Не скажу, что я не была рада.

— Любовь Васильевна! — воскликнула Белоконь, — нам нужно поговорить!

Да что же это такое?! Сегодня все хотят поговорить со мной!

Но вслух я сказала:

— Да, конечно, Ирина Александровна.

— У меня в комнате есть очень вкусный мармелад, клюквенный, –заявила Белоконь, — пойдёмте ко мне, выпьем чаю и поболтаем между нами, девочками. Посекретничаем.

Благообразный что-то хотел сказать, но после этих слов насупился и промолчал. Хотя по его взгляду я поняла, что нам с ним предстоит долгий и очень непростой разговор.

Но хорошо, хоть не сейчас. Лучше потом. А, может, со временем всё забудется.

Вообще-то я терпеть не могу мармелад. Особенно клюквенный и смородиновый. В любом виде. Но Белоконихе я, естественно, об этом говорить не стала.

Наоборот, согласно кивнула, мол, пошли.

И мы пошли.

— Любовь Васильевна, — сказала Белоконь, когда мы устроились в её комнате за столом. — Я давно хочу вам сказать…

Она сделала паузу, но я ничего говорить не стала, чисто из вредности.

— Вы меня недооцениваете, — заявила она и требовательно посмотрела на меня.

— Почему вы так решили? — сказала я и отхлебнула пахнущего веником чаю.

— Потому что вы всё скрываете от меня! — насупилась Белоконь, — все из нашей группы при делах, даже эта дурында Ксюша. Я же всё прекрасно вижу. Только меня вы не привлекаете!

Я молчала. Ну а что тут можно говорить, если она права?

— А ведь я вам могу помочь больше всех!

— Что вы имеете в виду? — осторожно сказала я, стараясь не встречаться с нею взглядом.

— Ну, я же привела вам Гольдмана! — заявила Белоконь, — а вот если бы вы не скрывали от меня всё, Любовь Васильевна, я бы могла помочь ещё больше!