Баба Люба. Вернуть СССР

В дверь позвонили.

— Ричард, сходи, пожалуйста, открой, а то у меня сырники сгорят, — велела я, переворачивая подрумянившиеся сырники на другую сторону.

Ричард подхватился и убежал.

Через минуту раздался его голос:

— Тётя Люба, это к вам пришли!

— Иду! — огорчённо отставила сковородку в сторону я (вот терпеть не могу, когда так. Только-только разогреешь правильно сковородку до нужной температуры и обязательно кто-то начнет отвлекать! Убила бы!).

Но взяла себя в руки и пошла поглядеть, кому я там понадобилась в столь поздний час.

На пороге стояла женщина, как две капли воды похожая на меня, если я посмотрю в зеркало. Очевидно — сестра Любаши. В той, прошлой, жизни, у меня не было сестры. Интересно…

Женщина была ниже меня, плотная, можно сказать, даже приземистая. Я совсем не дюймовочка, но Любашина сестра выглядела намного толще даже меня. Баклажанные волосы у нее были взбиты в модную в это время стрижку, как у принцессы Дианы. Как по мне, более отвратительную причёску выдумать сложно. Но некоторым и такое нравится.

— Любка! — прямо с порога оживлённо закричала сестра, — ты чего такая вся сморщенная? Заболела? Очень плохо выглядишь! Как старуха какая-то.

— Да нет вроде, не заболела, — изумлённо покачала головой я, и посторонилась, пропуская её в квартиру, так как она чуть не снесла меня на пути.

— А я тебе говорила, что твой дурацкий брак с этим придурком до добра не доведёт! — выпалила она, разуваясь, — толку с такого мужа нету — по полгода где-то шляется, ни для тела пользы нету, ни для души. Да ещё вон двух байстрюков наплодил и тебе подсунул. Дура ты, Любка, вот что!

Я воздержалась от комментариев, молча наблюдая продолжение этого явления.

— Я у тебя переночую, — заявила сестра. — А может и поживу немного. С Вовкой поругалась. Пусть прочувствует, как без меня жить!

И тут только я заметила, что она с сумкой.

— Ужинать будешь? — спросила я, подавляя вздох.

— Конечно буду! — оживилась любашина сестра.

— Руки мой и заходи, я пока сырники дожарю, — сказала я и пошла на кухню.

— Зачем их мыть, и так сойдёт, — отмахнулась сестра и прошествовала прямо на кухню.

— Приятного аппетита, — я поставила перед ней тарелку с рагу, — скоро уже будут сырники.

— А ты чего тут сидишь? — обратила она внимание на Ричарда, который тихо сидел за столом и ждал сырники. — А ну, марш отсюда, когда взрослые разговаривают!

— Он ещё не поужинал, — заступилась за ребёнка я, — сырники ждёт.

Ричард выскочил.

— Ладно, Ричард, я тебе сейчас в комнату принесу, — не стала накалят обстановку я, — Тёте посекретничать надо. Не обижайся, ладно?

Ричард кивнул и вышел.

— Тебе мало, что твой удод чужих детей на шею посадил, так ты их ещё разносолами кормишь, — неодобрительно проворчала Любашина сестра, уплетая рагу.

— А как надо?

— Да гнать их отсюда поганой метлой надо! — разошлась сестра и сказала, — что-то ты, Любка, совсем испортилась. Где твоё гостеприимство?

— В каком смысле? — удивилась я и посмотрела на стол: рагу еще в тарелке не доедено, хлеб я порезала.

— Ну, родная сестра на порог, а ты даже не почешешься!

— Ты о чём? — всё ещё не догоняла я.

— А налить?

— Я не держу дома спиртного, — отрезала я и выложила на сковородку новую партию сырников. — Муж на вахте, гости не ходят, так что надобности нету.

— Ох ты и вредная, Любка! — со вздохом сестра поднялась и вышла из кухни.

Через минуту вернулась, прижимая к груди бутылку портвейна.

— Где стопки?

— Держи, — я поставила на стол рюмку.

— А ты?

— Мне нельзя, пью таблетки, которые с алкоголем несовместимы. Нельзя.

— Ну как знаешь, — надулась сестра, — как по мне, то лучшее лекарство — вечерком соточку накатить. Все болезни как рукой снимает.

Я не стала спорить, каждый калечит себя, как умеет. Вон Ивановна могла бы доказать, что уринотерапия лучше. Я отнесла тарелку с сырниками Ричарду и вернулась на кухню. Любашина сестра накатила уже вторую соточку.

Лицо её раскраснелось.

— А мой урод говорит, мол, нечего на заводе сидеть без зарплаты, — начала жаловаться она. — И говорит, мол, давай Тамарка, бизнес откроем. Сейчас все бизнесом занимаются, понимаешь? И хорошо живут. Не то что мы. Но там первоначальный взнос нужен.

Ну ладно, хоть имя её узнала.

— Что за бизнес? — спросила я из вежливости, чтобы поддержать разговор.

— Вот какое твоё дело?! — возмутилась Тамара, — бизнес и бизнес.

У меня создалось впечатление, что ни она, ни её супруг сами толком не понимают, что хотят.

— В общем, я думаю так, — тем временем продолжила разглагольствовать сестра, — Дом в селе надо продавать, есть как раз хороший покупатель. Хорошую цену даёт. Долларами.

— Какой дом? — не поняла я.

— Где отец живёт, — пояснила Тамара и налила себе ещё портвейна.

— Но там же отец живёт, — осторожно ответила я.

— Ну и что?

— А отца куда девать?

— Ну можно ему что-то попроще купить, или можно квартиру здесь где-то снять. Да и у тебя вон аж две комнаты.

— В одной комнате мы с мужем, во второй — дети.

— Ой это не твои дети, Любка! — возмущенно зашипела сестра, — Тем более комната большая, ещё одна койка спокойно встанет.

— Пожилому человеку покой нужен, тишина. А дети то уроки допоздна учат, то музыку слушают, шумят.

— Значит, не будут слушать! — изрядно захмелевшая Тамарка стукнула по столу кулаком. Рюмка с налитым портвейном перевернулась, портвейн залил стол, попал в тарелку с сырниками, потёк на пол.

— Осторожнее! — я схватила тряпку и торопливо принялась вытирать стол. Увидела, что впопыхах взяла не тряпку, а кухонное полотенце, и чертыхнулась — испортила, теперь и не отстираешь.

— Почему ты такая идиотка? — пьяненько возмутилась Тамарка, — всё тебе не так, не угодишь. Вечно ты крысишься, хнычешь.