Баба Люба. Вернуть СССР

Мда. Дилемма.

Честно говоря, я растерялась. Вот как нужно поступить, чтобы правильно было?

Так ни до чего внятного не додумавшись, я собрала бутылку из-под портвейна бутылку, недоеденное Тамаркой рагу, испорченные портвейном сырники, сложила всё в мусорное ведро и решила вынести мусор. Нет, я тоже считаю, что вечером выносить мусор — плохая примета, но с другой стороны это очень глупая примета. Если я сейчас не вынесу, то до утра весь этот натюрморт так завоняется, что не продохнём же. Кроме того, мне рано вставать завтра на работу.

Поэтому я накинула старую Любашину куртку, пихнула ноги в разбитые бурки «прощай молодость», на голову повязала платок (зато тепло), схватила ведро и потащила его на мусорку.

Было уже поздно (я ещё поворчала, что Анжелка никак со своей этой дискотеки не возвращается. Уж я ей задам. Было сказано до девяти, так нечего нарушать). Я шла и мысленно ворчала на Анжелку. Внутри у меня было смятение от всего этого, и опоздание Анжелки было прекрасным поводом сбросить напряжение. Пусть только вернется! Устрою ей трудотерапию за непослушание. Все равно прогенералить в квартире нужно. А раз труд создал человека, то я даже знаю, кто будет генералить!

Я так задумалась, что чуть не столкнулась с мужчиной.

Импозантный, это было видно даже в сумерках, которые немного рассеивались светом из окон квартир. Добротное пальто, шляпа.

— Люба? — удивлённо сказал он.

Глава 16

— Что? — спросила я (ну, а что я ещё могла сказать, если я даже не представляю, кто это, а он меня хорошо знает?).

— А я к тебе иду, Люба, — ответил мужчина.

— Зачем? — спросила я (конечно же, мне хотелось спросить, кто ты такой, но было как-то неудобно).

— Томку ищу, — сказал он, — она всегда, после наших ссор, к тебе уходит ночевать.

Капец! Я еле сдержалась, чтобы моё лицо осталось бесстрастным. Этот, чем-то неуловимо похожий на Джорджа Клуни, ухоженный и красивый мужик с породистым лицом и зачуханная простушка Томка, у которой все признаки начинающегося алкоголизма налицо! Вот как так бывает, а? Даже Станиславский, брызгая слюной, завизжал бы: «Не верю!», и я с ним была вполне солидарна.

— Была у меня Томка, — ответила я, — но ушла уже.

— Люба, нам серьёзно поговорить надо, — сказал мужчина, не обратив внимания на мои слова о Тамаре.

Я так поняла, что это и есть её муж Вовка, то есть Владимир.

— Тогда подожди минуту, я мусор только вынесу и пойдём, — сказала я.

— Хорошо, я покурю пока, — в сумерках полыхнул огонёк зажигалки.

А я пошла выносить ведро. Что примечательно, свою помощь он мне не предложил. Ну ладно, делать выводы пока не будем. Может ему брезгливо чужой мусор выносить.

Я вернулась с пустым ведром, и мы молча пошли ко мне.

— Заходи, — сказала я, — я быстренько сполосну ведро, а ты мой руки, у меня есть рагу и сырники.

— Спасибо, я ужинал, — сказал Владимир (Вовкой у меня язык не поворачивался его называть. Ну это примерно то же самое, что Джорджа Клуни называть Жоржиком).

— Тогда просто проходи на кухню.

— Но от сырников я не откажусь, — с мягкой усмешкой добавил он. — Они у тебя всегда вкусные получаются.

Через несколько минут мы сидели на кухне, пили чай, а Владимир наяривал сырники со сметаной. Судя по его отменному аппетиту, вопрос пропажи жены в такое время волновал его в последнюю очередь.

— Ты хотел серьёзно поговорить, — первой не выдержала я (было любопытно, о чём таком мы с ним можем серьёзно говорить).

— Да, я хотел, — Владимир с сожалением взглянул на последний, сиротливо лежащий на тарелке сырник. Я тоже грустно посмотрела на него (на сырник в смысле), так как мало того, что на завтра сырников больше нету, так ещё и Анжелике, когда вернётся, не осталось (кстати, что-то долго она не возвращается).

— Говори, — вздохнула я и подлила нам ещё чаю.

— Это по поводу будущего, — вздохнул и себе Владимир.

Я удивилась.

— В каком смысле будущего?

— Чему ты удивляешься? — не понял Владимир.

— Ну не о колонизации же Юпитера в три тысяча триста тридцать третьем году ты хочешь со мной говорить?

— А это при чём?

— Ты сказал «поговорим о будущем», — напомнила я.

— Люба, я серьёзно!

Я промолчала, глядя на него подчёркнуто внимательно.

— Дом отца нужно продавать и срочно, — печально резюмировал Владимир.

— Зачем?

— Нам с Тамарой срочно нужны деньги…

— То есть вы с Тамарой готовы выгнать пожилого человека на улицу, потому что вам нужны деньги, так я поняла? — прищурилась я. — А ко мне ты пришел за благословением, или как?

— Ну вот что ты сразу начинаешь, Люба?! — видно было, что мужчина еле сдерживается.

— Я против! — жестко сказала я, — Я категорически против. И меня совершенно не интересуют ваши причины.

Владимир побледнел и с еле сдерживаемым гневом посмотрел на меня.

— У тебя есть родители? — спросила я.

— Ты же знаешь, что есть, — поморщился Владимир.

— А их жильё вы с Томкой уже продали, да?

Владимир набрал воздуха, чтобы сказать что-то явно нелицеприятное, но сдулся.

— Вот когда ты продашь жильё своих родителей и тебе не хватит, тогда приходи — обсудим, — хмыкнула я.

В это время входная дверь хлопнула — вернулась Анжелика.

— Тётя Люба, вы представляете! — она ворвалась на кухню, вся радостная, взъерошенная и сконфузилась, увидев гостя, — ой.

— Тебя здороваться не учили? — менторским тоном спросил Владимир, брезгливо оглядел с ног до головы её «хэллоуинский» вид, и повернулся ко мне, — Люба, ты хоть контролируешь, как вверенные тебе дети одеваются и во сколько они домой приходят? Горотдел опеки и попечительства в курсе, в каких условиях они живут и как воспитываются? Точнее — не воспитываются…

— З-здравствуйте, — тихо сказала Анжелика и с ужасом посмотрела на меня, губы её задрожали.

— Переодевайся, мой руки и иди ужинать, — сказала я, — время уже позднее. Надеюсь, ты стих на завтра выучила?

— Выучила, — тихо ответила Анжелика.

— Вот мы с дядей и послушаем, — сказала я и улыбнулась Владимиру. — Анжелика со школьной дискотеки пришла, у них был праздник. Я ей разрешила задержаться до конца.

Анжелика выскочила переодеваться, а Владимир едко сказал:

— Вообще-то мы ещё разговор не закончили, Люба.