Бабье царство: Дворянки и владение имуществом в России (1700—1861)
Шрифт:
Очевидно, что контроль дворянок над земельными владениями был реален лишь в той мере, в какой суды были готовы примирять эти противоречия и защищать права замужних женщин [84] . Но еще с XIX в. историки, за немногими исключениями, утверждали, что право женщин свободно отчуждать имущество есть юридическая фикция, что эта привилегия не может быть реализована в рамках брака в императорской России. Исследователь Н.В. Рейнгардт писал, что поскольку власть мужей над женами в русском гражданском праве неограниченна, то и экономическая независимость дворянок — это всего лишь видимость {191} . Рейнгардт утверждал, что не существует препятствий, способных помешать мужьям получать от жен доверенности на имения и распоряжаться их землями с выгодой для себя. Тем, кто думал, что правовой статус русских женщин выше, чем в Западной Европе, Рейнгардт отвечал, что западноевропейское право гарантирует женщинам больше личных свобод, а закон о совместном имуществе супругов дает женщинам более надежную защиту от злоупотреблений их собственностью со стороны мужей. Ученый признавал, что русским женщинам порой удается защитить свое имущество от мужей, но лишь в тех случаях, когда им удается обойти закон {192} . Более того, он отметил, что принцип обособленного имущества жен действует, только если
84
В Англии начала Нового времени сочли, что введение обособленной собственности не годится в качестве средства защиты имущества жен, потому что мужья с легкостью убедят своих супруг подчиниться их желаниям. Staves S. Married Women's Separate Property in England, 1660—1800. Cambridge: Harvard University Press, 1990. P. 84.
Другие авторы оспаривали эту пессимистическую оценку Рейнгардта. Как отметил М.Ф. Владимирский-Буданов в своем основательном обзоре истории русского права, законодательство XVIII в. примечательно тем, что в нем нет положений, посвященных отношениям мужа и жены, которые лежали бы в сфере религиозной идеологии. Он указал, что правила, запрещавшие раздельное проживание супругов, были приняты в то время, когда власти империи начали переселение крестьян и стремились предотвратить разрушение крестьянских семей. Более того, Петр Великий решительно освободил женщин всех сословий от обязанности следовать за мужьями в ссылку, а это значит, что государство установило определенные пределы власти мужей над женами.
Владимирский-Буданов писал также о том, что в XVIII в. не существовало постановлений, в которых говорилось, что жены обязаны подчиняться своим мужьям. Указ 1782 г. впервые в истории гражданского права прямо предписывал женщинам покорность, и лишь в 1830 г. составители Свода законов добавили слова о том, что женское послушание должно быть абсолютным. Если бы этот закон применялся на практике, то, по мнению Владимирского-Буданова, он не только являлся бы посягательством на имущественные права женщин, но и препятствовал бы им подавать в суд на своих мужей. Между тем женские права в этом отношении никогда в России не ограничивались{194}. К.Д. Кавелин, напротив, полагал, что статья, предписывавшая женам покорность, была не просто рекомендацией, но имела реальную законную силу; поэтому брак с неизбежностью сурово ограничивал личную свободу женщин{195}.
Н.М. Карамзин был убежден, что эта новая тенденция к подчинению женщин возникла в российском праве под иностранным влиянием, и обвинял М.М. Сперанского в подражании Кодексу Наполеона при составлении проекта российского Гражданского уложения 1809 г.{196}
С середины XIX в. разительное противоречие между личными и имущественными правами замужних женщин в российском законодательстве не только привлекало растущий интерес правоведов, но и обострялось по мере приближения к концу императорского периода истории России. В 1880-х гг. члены комиссии по составлению нового Свода законов подробно обсуждали эти досадные несоответствия в правовом статусе женщин, причем многие из них выступали за ограничение власти мужей над женами. Один депутат утверждал, что институт брака в России все еще подчинен принципам Домостроя, заложенным в XVI в., что исключает возможность активного контроля замужних женщин над имуществом. Суды, по его словам, ставили себя в невозможное положение, разбирая споры между супругами по поводу принадлежности приданого: хотя имущественное право гарантировало женщинам независимое владение, судебные власти нередко искажали смысл закона, объявляя, что в браке мужья выступают опекунами приданого своих жен{197}. В кругах правоведов и чиновников с опытом судебной практики преобладало мнение, что у замужних женщин мало шансов управлять и распоряжаться своими имениями, если мужья им этого не разрешают.
Раздельное имущество и нотариальная практика
Естественно, что большинство данных, свидетельствующих о значении раздельного владения имуществом, происходит из судебных дел о тяжбах между супругами. Нотариальные же материалы служат важнейшим источником информации о том, какую роль играло раздельное имущество в сравнительно дружных семьях, а также позволяют оценить, насколько тщательно соблюдало дворянство юридические формальности. Анализ мужских и женских подписей под имущественными сделками показывает, что владение со стороны женщин имуществом во время брака существовало далеко не только на бумаге. При продаже имений и заключении любых других имущественных сделок присутствие сторон было совершенно необязательным: дворяне обоих полов часто посылали своих представителей подписывать соглашения и документы вместо себя. Так, отпуская крепостных на волю, владельцы почти никогда не являлись лично в учреждения, выполнявшие нотариальные функции по имущественным сделкам (см. в наст. изд. Приложение 1), а поручали дело управляющему или деревенскому старосте.
Но если бы женщины являлись лишь формальными владелицами имущества, можно было бы ожидать серьезной разницы в количестве мужчин и женщин, присутствующих при продаже недвижимости. Женщины могли не присутствовать лично при нотариальном оформлении сделки, когда они продавали или приобретали имущество: женам было проще поручать представительство мужьям, чем ездить по делам самим. В сущности, так было бы удобнее всего, если бы, в соответствии с предположениями ученых, женщины возлагали все решения по поводу управления собственностью на мужей или других родственников мужского пола. Однако подписи под купчими записями говорят о том, что и мужья, и жены были верны не только букве, но и духу закона о раздельном имуществе. И покупая, и продавая собственность, мужчины и женщины лично присутствовали на продажах почти в равных пропорциях. Как видно из данных (табл. 3.1), в XVIII в. помещики обоего пола засвидетельствовали подписью почти 90% покупок и продаж деревень. Более того, когда в XIX в. уровень присутствия женщин при заключении сделок снизился, то вместе с ним пошло вниз и личное участие мужчин в их оформлении. По всем уездам и за весь период наблюдений поведение дворянок оказывается удивительно сходным с поведением мужчин-помещиков: и те и другие одинаково не желали доверять уполномоченным лицам дела, связанные с недвижимостью.
Состав лиц, подписывавших документы вместо неграмотных дворянок, еще ярче подчеркивает стремление супругов строго соблюдать официальное разделение их имущества. До XIX в. многие дворянки были не в состоянии заверить документ своей подписью {198} . Но, как ни странно, подписи мужей и родственников не являются самыми многочисленными в имущественных сделках неграмотных женщин: в среднем 22% женщин в XVIII в. просили мужей подписывать за них купчие, но куда чаще они обращались к священникам или чиновникам с просьбой засвидетельствовать их сделки (см. табл. 3.2). Судя по нотариальным записям, бывало, что неграмотные дворянки просили чиновников расписаться за них даже тогда, когда их собственные мужья тоже приезжали в контору по
своим делам. Так, в 1777 г. в Тамбове прапорщик Извольский лично присутствовал при оформлении его женой в провинциальной канцелярии залога тридцати душ крепостных. Сам Извольский отдал в заклад 20 десятин земли, так что вместе супруги получили 1500 руб. — вероятно, на уплату долгов. Извольский подписался под своей закладной, а жена его Елена попросила секретаря заверить ее закладную {199} . К тому же дворяне обоего пола, как оказалось, не склонны были просить своих супругов заключать за них сделки, когда речь шла о продаже собственности [85] . Определенно супруги были заинтересованы в общем финансовом благополучии, хотя бы ради детей, но если они не могли сами присутствовать при сделке, то скорее готовы были обратиться к третьему лицу с просьбой похлопотать об их интересах. Эти особенности нотариальной практики не оставляют сомнений, что представительство замужних дворянок в их собственных делах считалось само собой разумеющимся, даже если их участие сводилось просто к личному присутствию в момент сделки.85
В составленной мною подборке примерно из 6 тыс. купчих и закладных на имения с крестьянами я обнаружила только девять случаев, когда мужчины выступали представителями своих жен. См.: РГАДА. Ф. 615. Оп. 1. Ед. хр. 11576. Л. 32-33; Ед. хр. 11578. Л. 7; Ед. хр. 11579. Л. 14-15; Ед. хр. 11581. Л. 36-37; Ед. хр. 11592. Л. 35, 54-55; ГАВО. Ф. 92. Оп. 5. Ед. хр. 21. Л. 194-195, 309-310; Ф. 92. Оп. 5. Ед. хр. 682. Л. 62-63. Примеры случаев, когда мужчины посылали жен вместо себя к нотариусу (хотя некоторые из дам были неграмотны), см.: РГАДА. Ф. 282 (Юстиц-коллегия). Оп. 1. Ед. хр. 394. Л. 354-356, 227-231; Ф. 615. Оп. 1. Ед. хр. 2045. Л. 64-65; Ф. 615. Оп. 1. Ед. хр. 11569. Л. 11; Ед. хр. 11577. Л. 22-23; Ед. хр. 11578. Л. 7; ГАТО. Ф. 67. Оп. 1. Ед. хр. 27а. Л. 29-30; ГАВО. Ф. 92. Оп. 5. Ед. хр. 21. Л. 50-51; Ф. 92. Оп. 2. Ед. хр. 682. Л. 77-78.
Душевладение и проблема браков между крепостными
86
ж — женщины, м — мужчины. Каждая цифра означает процент женщин или мужчин, присутствовавших при заключении сделок продажи своего имущества. Количество сделок указано в скобках. Источник: см. Приложение 1.
87
м — муж, р — родственник мужского пола, о — официальное лицо (чиновник или священник). Все подписи, не входящие в эти категории, принадлежат женщинам-родственницам. Каждая цифра показывает процент неграмотных дворянок, за которых расписались представители данной категории. В скобках приведено количество неграмотных женщин, участвовавших в продажах имений. Источник: см. Приложение 1.
Несмотря на всю ту защиту, которую обеспечивал институт обособленного имущества замужним женщинам и их родным семьям, перед российскими судами, охранявшими границы между собственностью мужа и жены, все-таки возникала масса юридических дилемм. Важно отметить, что правовые конфликты по поводу выяснения статуса имущества, принадлежащего мужу и жене, были по преимуществу характерны для XVIII в.: они возникли в его начале и усилились после указа 1753 г., предоставившего замужним женщинам власть над их имениями. Хотя российское право начала Нового времени признавало замужних женщин собственницами приданого, управление имуществом супругов традиционно было их общим делом. Выше мы видели, что до второй четверти XVIII в. приданое вручалось жениху. В начале Нового времени супруги совместно решали вопросы отчуждения приданого жены и выделяли приданое дочерям из своих общих владений («из обща»). К тому же и жены, и дети несли ответственность по долгам мужей и отцов {200} . [88]
88
М.Ф. Владимирский-Буданов полагал, что в России с XIV по XVII в. существовала какая-то форма совместной собственности, а, по мнению В.И. Сергеевича, раздельное имущество сосуществовало с некой системой совместного имущества. См.: Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. С. 449—456; Сергеевич В.И. Лекции и исследования подревней истории русского права. 2-е изд. СПб., 1899. С. 366—369.
В процессе постепенного перехода имущественных прав от семей к индивидам судебные власти в России сталкивались со все новыми трудностями в исполнении закона о раздельном имуществе. Задолго до того как женщины получили право контроля над своим состоянием, дворянские семейства уже прекрасно осознавали, что существует опасность обмана со стороны родни по мужу. В течение XVIII в. их опасения вылились в форму невероятно подробных росписей приданого, в которых не только значились количество земли и численность крестьян, данных за невестой, но и бесконечно перечислялись иконы, платья, хозяйственные принадлежности, корсеты… Такие списки оказывались незаменимыми в имущественных спорах, в которых предметом разногласий служила каждая подушка и каждая кастрюля. Типичный случай произошел в 1761 г., когда подполковник Свечин представил в Сенат восьмистраничный список приданого своей жены, которую обвинял в супружеской неверности, и попытался завладеть ее имуществом. Свечин перечислил по пунктам каждую вещь из жениного приданого и отметил, в чьем владении она находится в данный момент — его или ее. Если вещь была продана, то он отмечал, кем именно. Некоторые вещи, в том числе несколько предметов нижнего белья и лисья шуба, как отметил Свечин, были «изношены женою»{201}.
Но куда сложнее, чем поделить движимое имущество, было установить, кому принадлежат крестьяне в ситуации, когда крепостные мужа и жены вступали в брак и у них рождались дети. Проблема принадлежности крепостных иллюстрирует те сложности, которые были связаны с сохранением раздельной собственности супругов в повседневном обиходе. Она показывает также, что, дабы пожать плоды раздельного владения имуществом, дворянки были вынуждены оберегать правовые границы, отделявшие их поместья от владений мужа. Существование целого ряда документов о юридических договоренностях, в том числе запись полученных в приданое деревень на имя жены и тщательное перечисление состава приданого в росписях, твердо внушало мужчинам и женщинам, что они не могут игнорировать раздельность своих имений. В то же время мужья довольно часто управляли обоими имениями и женили своих крестьян на крепостных своих жен. Причем, если дворянка не самым пристальным образом следила за своими владениями, это могло привести к существенным потерям как для нее самой, так и для ее детей.