Бабье царство: Дворянки и владение имуществом в России (1700—1861)

В XIX в. эта тенденция привела к постепенному исчезновению приданого. К середине столетия родители уже не составляли брачных соглашений, а предпочитали вместо этого передавать дочерям собственность посредством документов, именуемых дарственными, или отдельными, записями [69] . Эти документы становятся все более частым явлением в нотариальных документах по мере сокращения числа брачных договоров. Более того, если сыновья получали подобные дарения лишь изредка, то дочерям имущество передавалось таким способом гораздо чаще [70] . Переход от приданого к дарению стал логическим итогом вручения приданого в женские руки, а с ним укрепился и контроль женщин над их землями [71] .

69

Р. Биша в своем исследовании брака в России XVIII в. отметила, что после 1845 г. не обнаружила росписей приданого (Bisha R. The Promise of Patriarchy: Marriage in Eighteenth-Century Russia Ph. D. diss. Indiana University, 1993. P. 193). По мнению Г. Донихт, отсутствие брачных соглашений во второй половине XIX в. было выгодно для мужчин. Она находит, что мужья надеялись сами получать приданое от родителей своих невест и яростно возражали, когда их жены утверждались в правах на собственность. Однако большинство случаев, приводимых ею в пример, касаются имущества в форме наличных денег, а не земли. См.: Donicht G. The Idea of Morality in the Russian Noble Family of Late Imperial Russia, 1870—1914 (доклад на 3-й конференции по истории семьи в Карлтоне, май 1997).

70

Санктпетербургские сенатские объявления по судебным, распорядительным, политическим и казенным делам. СПб., 1859. № 1082, 1084, 1101, 1102, 1109, 1513, 1865, 1867, 1868, 1980, 1981, 2005, 2032, 2374, 12180, 14591. В этой публикации я не обнаружила брачных договоров. Дочери, получавшие имущество в дарение, не исключались автоматически из числа наследников, если только они сами не отказывались от права наследования.

71

Дискуссии законодателей по поводу статуса женской собственности в браке касались исключительно приданого; о том, чтобы мужчины пользовались законной властью над имуществом, которое наследовали женщины до брака или во время его, речь не заходила.

Собственность женщин и незащищенность имущества

При попытке разобраться, насколько восприимчивым оказалось русское дворянство к расширению женских имущественных прав, возникает не меньше вопросов, чем ответов. Почему в столь патриархальном обществе, как Россия XVIII в., дворяне с готовностью предоставили женщине возможность расставаться со своим приданым без мужского разрешения? Институт обособленного владения и без того уже предоставлял женщинам достаточную защиту имущества, которое они приносили с собой, выходя замуж, и охранял интересы родных семей вступавших в брак дворянок. Но, расширив их права на отчуждение собственности, государство вышло за рамки защиты родовых интересов и признало индивидуальные имущественные права женщин. И поступив так, российские законодатели далеко опередили своих коллег в Западной Европе.

Для начала поучительно было бы сравнить такое положение дел в России с эволюцией правового статуса женщин в англо-американском мире. Специалисты по истории собственности замужних женщин в Англии и в Соединенных Штатах утверждают, что принцип раздельного имущества супругов сложился в результате перехода от экономики, в которой центральную роль играла земельная собственность, к системе, основанной на ценных бумагах, облигациях и других формах личной собственности^{164}. Они отмечают также, что с возникновением раздельных состояний супругов семья получила способ избежать разорения в том случае, когда муж объявлял о банкротстве. Если российские специалисты по истории права никогда не искали причин появления необычных имущественных прав у российских дворянок в финансовых интересах дворянства, то Август фон Гакстгаузен в своем описании поездки в Россию привел именно такое объяснение. По поводу количества недвижимости, сосредоточенного в руках женщин, он писал:

Все развитие общественной жизни вело к этому. Нигде имущество не переходит так часто из рук в руки, как в России. На государственной службе, в коммерции, в промышленности, в предпринимательстве быстро составляют крупные состояния, но так же быстро их теряют… Неудачные деловые предприятия (а русский человек в глубине души — игрок) губят и купца, и фабриканта. В таких случаях семьи разоряются дотла. Это происходит сплошь и рядом, и с самого начала муж должен предвидеть такую возможность и обеспечить семью денежными накоплениями. Он записывает часть имущества, а именно дом и землю, на имя жены; поначалу это, скорее, pro forma, но со временем становится юридически обязательной мерой. Таким образом, движимое имущество является собственностью мужа, в то время как жена владеет недвижимостью. Последняя сохраняется в целости даже после того, как муж пускает на ветер свое состояние^{165}.

Гакстгаузен мог отнести это рассуждение с таким же успехом и к дворянству, так как в XVIII в. дворяне весьма широко использовали преимущества раздельного владения имуществом, чтобы спастись от кредиторов. Но в качестве объяснения того, как оформился женский контроль над собственностью, наблюдение Гакстгаузена не годится. В указе 1753 г. нет статьи, в которой ясно говорилось бы, что женщины освобождаются от ответственности за долги мужей. В сущности, вопрос об ответственности женщин за финансовые злоупотребления мужей на протяжении всего XVIII в. составлял туманную область в имущественном праве. В XVII в. вдова, согласно Соборному уложению, отвечала за долги своего мужа, если наследовала какую-либо часть его имения; позднейшими указами было уточнено, что претензии кредиторов мужа не могут касаться приданого имущества вдовы ^{166} . [72]

72

К. Неволин утверждал, что каноническое право запрещало кредиторам считать женщин ответственными за долги их мужей, поэтому еще в Средневековье кредиторы не могли конфисковывать приданое жен. М.Ф. Владимирский-Буданов, напротив, считал, что ответственность за долги мужей была снята с женщин только в конце XVII в. См.: Неволин К. История русских гражданских законов. Т. 1. С. 101 — 107; Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. С. 454—456. Власти в России как начала Нового времени, так и императорского периода возлагали ответственность за долги умершего на его наследников; следовательно, вопрос о том, должны ли жены платить долги мужей, зависел от того, признавались ли они наследницами. Поскольку же супруги не являлись кровными родственниками, то вдова, хотя она и получала одну седьмую часть собственности мужа, не считалась его наследницей. См.: Wagner W.G. Marriage, Property, and Law in Late Imperial Russia P. 229—230.

Вопрос об ответственности женщин за мужское расточительство оставался спорным и в XVIII в. Тем не менее правило, гласившее, что жены должников не должны приносить в жертву свое приданое, соблюдалось почти всегда [73] и надолго опередило указ 1753 г. о распоряжении замужними женщинами своим имуществом. Таким образом, Гакстгаузен не только упустил из виду тот факт, что принцип разделения собственности супругов в русском праве предшествовал установлению активного женского контроля над имуществом, но и не понял, что интересы дворянства (и купечества) вполне могли быть удовлетворены и без предоставления женщинам права отчуждать имущество. Опыт женщин в Англии и Америке показывает, что раздельное владение имуществом не обязательно сопровождалось прерогативой женщин отчуждать собственность. Чаще всего опекуны — родственники-мужчины или даже мужья — контролировали имущество, как считалось, ради блага самих женщин ^{167} .

73

Например, в 1758 г. Сенат постановил, что если чиновника признавали виновным в растрате из государственной казны, которую он не мог возместить, то взыскание могло налагаться на имение его отца, но собственность его жены и матери оставалась неприкосновенной: ПСЗ-1. Т. 15. № 10789 (09.01.1758). См. также: ПСЗ-1. Т. 14. № 10238 (18.05.1754). Имущество купеческих жен подлежало конфискации по Уставу о банкротах 1740 г. (ПСЗ-1. Т. 11. № 8300 (15.12.1740)). Впрочем, в 1800 г. оно уже было освобождено от изъятия, кроме тех случаев, когда жена участвовала в деловых махинациях своего мужа: ПСЗ-1. Т. 26. № 19692 (19.12.1800) («Устав о банкротах»).

Подвергая критическому разбору причины появления раздельной собственности супругов в Англии начала Нового времени, одна исследовательница утверждает, что в XVI—XVII вв. семьи стали заботиться о защите собственности своих дочерей именно потому, что «личное имущество, в противоположность недвижимости, становилось все более важной частью состояния дочерей». Уже существовал ряд способов не допускать мужей до распоряжения недвижимостью жен, однако движимое имущество нельзя было закрепить за женщиной без права отчуждения, и, согласно обычному праву, оно поступало под власть мужа на весь период брака^{168}.

В Вирджинии, где закон о подчиненном статусе замужней женщины отменили только в 1877 г., обособленное имущество супругов до 1810 г. считалось ненормальным явлением. Но между 1821 и 1860 гг., как показала С. Лебсок, здесь же, в городке Питерсбург, около шестисот супружеских пар избрали для себя раздельное владение имуществом. Правда, исследовательница не считает, что это делалось ради поощрения женской самостоятельности. По ее мнению, «рост числа обособленных состояний являлся серьезным успехом для женщин среднего и высшего классов, но начался он вынужденно, как реакция на множество банкротств среди мужчин». Лишь четверть изученных автором брачных соглашений позволяла женщинам продавать свою собственность и менее пятой части — распоряжаться имуществом в завещании^{169}.

Те обстоятельства, в которых русские женщины получили контроль над своим состоянием, мало напоминали социальную и экономическую обстановку, окружавшую их англо-американских сестер. Россия XVIII в. не переживала переходного периода в накоплении капитала или в структуре экономики, как обстояло дело в Англии. Не подталкивала российских законотворцев к нововведениям и финансовая депрессия, как в Америке перед Гражданской войной. Напротив, неотложные причины, лежавшие в сердцевине преобразования правового статуса русских женщин, являлись чисто политическими. Короче говоря, к признанию имущественных прав за замужними женщинами в России XVIII в. привело стремление дворянства укрепить гарантии прав частной собственности.

Важно отметить, что указ 1753 г., обеспечивший за женщинами контроль над их состоянием, был принят в тот момент, когда дворяне начали добиваться тех же сословных привилегий, что и у их европейских собратьев ^{170} . [74] Незащищенность личности и имущества составляла неотъемлемую черту жизни российского дворянства в XVIII в. До царствования Екатерины II у российских дворян не было таких сословных прав, которыми пользовались правящие классы европейских государств, и они рисковали лишиться своих владений, если теряли царское расположение или подозревались в государственной измене. В сущности, повлечь за собой конфискацию дворянского имущества мог очень широкий круг проступков [75] . Утверждение одного исследователя о том, что конфискации имущества за политические преступления случались редко, возможно, справедливо ^{171} , но оно не учитывает психологию дворянства, травмированную сначала при Петре I, когда грубо попирался священный обычай раздельного наследования, а затем в царствование Анны Иоанновны — время массовых ссылок и казней [76] . На протяжении всего XVIII в. для русских дворян были жизненно важны пределы неприкосновенности их статуса и имущества ^{172} .

74

В 1767 г. депутаты Уложенной комиссии предлагали ограничить круг владельцев деревень с крепостными потомственным дворянством и не допускать в него офицеров, выслуживших себе дворянство на военном поприще. См.: СИРИО. 1869. № 4. С. 209.

75

Соборное уложение, а потом и указы XVIII в. предусматривали конфискацию за такие преступления, как государственная измена и уклонение от военной службы. См.: Соборное уложение 1649 года. Гл. II, ст. 5; гл. VII, ст. 20; гл. XVI, ст. 51; гл. XVII, ст. 39, 42. Манифест Петра III о вольности дворянства освобождал дворян от государственной службы, но при этом гласил, что дворяне, которые не дают своим детям достойного образования или не возвращаются из-за границы по требованию властей, наказываются конфискацией имущества. См.: Leonard C.S. Reform and Regicide. P. 41.

76

E. Анисимов, ссылаясь на данные Т. Черниковой об арестах и ссылках при Анне Иоанновне, не обвиняет эту государыню в чрезмерной жестокости, но признает существование «традиции политических репрессий» при русском дворе: Anisimov E. V. Empress Anna Ivanovna, 1730—1740 // The Emperors and Empresses of Russia: Rediscovering the Romanovs / Ed. D.J. Raleigh. Armonk, N.Y., 1996. P. 61—62. См. также: Черникова Т.В. Государево слово и дело во времена Анны Иоанновны // История СССР. 1989. № 5. С. 155—163. По замечанию Л. Фэрроу, составленная П.Н. Барановым опись указов Сената с 1725 по 1762 г. содержит свыше двухсот случаев конфискации имущества. См.: Farrow L.A. Inheritance, Status, and Security. P 219.

Призрак конфискации имений даже в XIX в. неотступно возникал в проектах дворянских реформаторов — и не зря ^{173} . Несмотря на то что в екатерининской «Жалованной грамоте дворянству» 1785 г. предусматривалось, что дворянина нельзя лишить имений без суда, следующий шаг — гарантия неприкосновенности дворянского звания и имущества — в ней сделан не был. Более того, в этом документе приводился широчайший круг преступлений, наказуемых конфискацией имущества ^{174} . [77] Дворяне, совершавшие деяния, «несогласные с дворянским достоинством» ^{175} , теряли свой статус и могли подвергаться телесному наказанию и ссылке. Так, в 1800 г. жена майора Татаринова была лишена дворянства, бита кнутом и сослана в Сибирь за укрывательство разбойников ^{176} . [78] Произвол государства в отношении дворянской собственности сохранялся и после выхода «Жалованной грамоты дворянству» ^{177} . [79] Уже в 1834 г. Николай I издал указ о том, что российские подданные, покинувшие страну без разрешения, будут лишены имущества. Адмирал Чичагов, ставший одной из жертв этого распоряжения, написал в завещании, что уехал из России в 1834 г. и принял британское подданство после «произвольных мер императора Николая, которые лишили русское дворянство его привилегий, имущественных прав и личной свободы» ^{178} .

77

В «Жалованной грамоте дворянству» говорилось, что дворянского звания можно было лишиться за «нарушение клятвы», «измену», «разбой», «воровство всякаго рода», «лживые поступки», «преступления, за кои по законам следовать имеет лишение чести и телесное наказание». См.: ПСЗ-1. Т. 22. № 16187 (21.04.1785). Раздел А. Ст. 6.

78

Подавляющее большинство дворян, лишенных дворянства в XIX в., составляли мужчины. Их наказывали таким образом за хищения государственной или частной собственности, должностные злоупотребления и убийства. См.: Там же. Ф. 1343. Оп. 56. Но в документах встречаются и женские имена: дворянки, в большинстве своем, лишались дворянства за убийство незаконнорожденных детей.

79

По сообщению киевского военного губернатора Н. Казнакова, не менее 850 имений польских помещиков площадью 2,5 млн. десятин было конфисковано в Киевской губернии после восстания 1863 г.: Там же. Ф. 948 (Казнаковы). Оп. 1. Ед. хр. 55. Л. 69-70.