Бабье царство: Дворянки и владение имуществом в России (1700—1861)
Шрифт:
Несмотря на подобные ограничения женских прав наследования, средневековые русские дворянки упоминаются в ряде источников как владелицы земли и денежных средств {46} . Впрочем, в XVII столетии и без того скромные права женщин на владение землей сузились еще больше и зависели от формы земельного держания [12] . В Соборном уложении 1649 г. названо три вида вотчин — патримониальных наследственных владений: земли, унаследованные от других членов семьи (родовые вотчины), наследственные владения, пожалованные предкам за службу (выслуженные вотчины), и унаследованные благоприобретенные земли (купленные вотчины). Второй формой держания, появившейся в конце XV в., было поместье, или служилое имение, которое жаловалось государем за военную службу {47} . [13] Обе эти формы земельного держания, кроме купленных владений, подлежали действию нормативов, защищавших родовые или семейные интересы в ущерб индивидуальным. Владелец родовой или выслуженной вотчины мог завещать свое владение лишь строго ограниченному кругу наследников, хотя был вправе продать или заложить эту землю по своему желанию [14] . Напротив, получив поместье, человек мог пользоваться этими землями до смерти, но не имел права ни продать их, ни передать по наследству детям. Однако постепенно служилые дворяне стали обращаться с землями, полученными в держание за службу, как с родовой собственностью. Грани между вотчиной и поместьем постепенно стирались, пока Петр Великий не отменил последние правовые различия между двумя формами земельного держания, создав единую категорию недвижимого имущества {48} . Эта мера впоследствии способствовала расширению наследственных прав дворянок.
12
А. Клеймола считает, что на XVII в. пришелся упадок женских прав
13
Л.В. Милов и И.М. Гарскова полагают, что вотчина и поместье представляли собой не только разные объекты права, но и «самостоятельные формы феодального хозяйства». См.: Milov L. V., Garskova I.M. A Typology of Feudal Estates in Russia in the First Half of the Seventeenth Century (Factor Analysis) // Russian Review. 1988. October. Vol. 47. № 4. P. 375—390. Несколькими исследователями было обнаружено, что московское дворянство в XVII в. использовало все возможные средства, чтобы перевести свои держания из поместий в вотчины, но какое значение это имело для женских прав наследования, пока не изучено. См.: Crummey R.O. Aristocrats and Servitors. P. 108; Hellie R. Enserfment and Military Change in Muscovy. Chicago, 1971. P. 56.
14
При этом владелец родовой или выслуженной вотчины мог продать или заложить свою землю только с согласия братьев и других родственников-мужчин (правда, подписи его детей и внуков не требовались). Если же нужных подписей не было, то родственники приобретали право выкупить это имущество по покупной цене. См.: Соборное уложение 1649 года: Текст, комментарии. Л., 1987. Гл. XVII. Ст. 27; Blum J. Lord and Peasant in Russia from the Ninth to the Nineteenth Century. Princeton, 1961. P. 81.
Соборное уложение предусматривало право на наследование земли для замужних дочерей при отсутствии у них братьев, но лишь в том случае, когда умерший дворянин оставлял после себя родовые имения — вотчины. Таким образом, замужние дочери могли наследовать родовые земли, если не имели здравствующих братьев, но при этом, согласно Уложению, были обязаны делить это наследство со своими тетками — сестрами покойного отца {49} . Зато унаследовать отцовское поместье дочери не могли, даже если у них не было братьев: со служилых земель им полагался лишь так называемый прожиток. Все земли, оставшиеся после того, как дочери получали свою долю, распределялись между мужчинами-родственниками умершего, не имевшими собственных поместий [15] . Если же здравствовали сыновья покойного, то его дочери, как замужние, так и незамужние, полностью отстранялись от наследования вотчин. Их наследство ограничивалось прожитком, или пенсионом {50} , с отцовских поместий. Размеры прожитка устанавливались Уложением, а предназначался он в приданое. Наконец, закон предоставлял еще одну возможность для женского наследования: по усмотрению владельца можно было давать в приданое и беспрепятственно завещать женщинам-родственницам купленные вотчины.
15
Размеры прожитка зависели от обстоятельств смерти держателя служилых земель. Вдовы и дочери погибших в бою получали соответственно по 20 и 10%. Эти цифры сокращались до 15 и 7,5%, если владелец поместья умирал, находясь на военной службе, и до 10 и 5%, если служилый дворянин умирал дома (Соборное уложение. Гл. XVI. Ст. 30, 31, 32). О вдовах и дочерях, выходивших замуж со своими прожиточными наделами, см.: Там же. Гл. XVI. Ст. 17, 18, 19, 21. О наследовании выморочных поместий см.: Там же. Гл. XVI. Ст. 13.
Наследственные права вдовы были сопряжены с теми же сложностями, что и у ее дочерей, и еще сильнее обусловливались ее второстепенной ролью в семье мужа. В средневековой Руси до появления поместий вдовы, имевшие детей, пользовались правом пожизненного пользования имуществом мужа, движимым и недвижимым, пока снова не выходили замуж {51} . Но в XVII в. овдовевшей дворянке полагалась всего лишь четверть движимого имущества мужа и прожиток из его поместных земель, а также возврат приданого. Принадлежа к другому роду, вдова не могла унаследовать ни родовые, ни выслуженные вотчины своего мужа, хотя купленные вотчины свободно переходили от мужа к жене {52} . Но зато вдова пользовалась значительной властью над своей долей поместий мужа: документы говорят о том, что она могла не только завещать прожиточную землю, но и вернуть ее себе и перераспределить, если считала нужным. Так, потеряв мужа в конце XVII в., Мария Юсупова снова вышла замуж и сначала передала свое поместье второму мужу, а потом пасынку, Федору Ушакову. Но буквально накануне ухода в монастырь Юсупова пересмотрела и это решение и, забрав у Ушакова половину поместья, отписала ее своему брату Семену Небольсину {53} . [16] Если человек умирал, не имея служилых земель, то вдова получала прожиток с его родовых вотчин, но ей не разрешалось ни отчуждать эти земли, ни использовать их в качестве приданого во втором браке {54} . [17]
16
Еще одной вдове Боярская дума вернула поместье, когда ее зять нарушил условия их договора, обменяв это поместье на другое. См.: ПСЗ. Т. 3. № 1341 (22.07.1689).
17
Вдовы, получавшие в прожиток вотчинные земли мужа, получали также наказ не разорять эти владения и не слишком отягощать крестьян оброком.
При всей запутанности Соборного уложения его многочисленные статьи, относящиеся к женскому наследованию, опирались на стройную систему посылок. Стоявшая за этими законами логика была явно патерналистской. Имущественное право Московского царства всячески стремилось не отдавать в руки женщин вотчинные земли и налагало ограничения на женские права пользования имуществом [18] . Но при этом государство проявляло очевидную заботу о материальном благополучии вдов и незамужних дочерей своих служилых людей. В итоге проблема женского наследования в рамках различных форм земельного держания занимала центральное место в Уложении 1649 г.
18
Вдовы и дочери, получившие долю в прожиток из поместных земель, не могли продавать или закладывать ее, хотя и могли использовать как приданое. Как мы увидим во 2-й главе, женщины, продававшие владения до 1714 г., упоминали в купчих только вотчины, в то время как продавцы- мужчины отчуждали и наследственные владения, и полученные за службу.
В его статьях, посвященных правам вдов, тщательно рассматривались все возможные случаи наследования, причем проводилось различие между женщинами, которые произвели на свет потомство, и теми, у кого детей не было. Однако ни в Уложении, ни в более поздних законах XVII в. не были разработаны с той же подробностью наследственные права дочерей [19] . В Уложении были тщательно изложены правила касательно дочерей, чьи отцы умерли: незамужние дворянские дочери пользовались ограниченными правами на отцовские поместья, в то время как родовое недвижимое имущество в отсутствие мужского потомства дочери могли наследовать независимо от их семейного положения. Однако по поводу приданого здесь не говорилось буквально ни слова. В сущности, статьи Уложения касались приданого только в связи с проблемой содержания незамужних дочерей: прожиток молодой женщины из поместий ее отца предназначался в качестве приданого, которое она в будущем приносила мужу и которое тот записывал на себя.
19
Впрочем, как отметил Дж. Вейкхардт, в Соборном уложении 1649 г. наследственные права дочерей прояснены гораздо лучше, чем в Русской Правде и в Судебниках 1497 и 1550 гг. См.: Weickhardt G. Legal Rights of Women in Russia, 1100—1750 // Slavic Review. 1996. Spring. Vol. 55. № 1. P. 13-14.
Перспективы дочерей, выходивших замуж при жизни отца, были гораздо туманнее. Пространная редакция Русской Правды предписывала братьям незамужних сестер обеспечивать их приданым по мере возможностей («како си могут»); автор Домостроя советовал родителям копить имущество в приданое дочерям {55} . Но в допетровском праве не содержалось указаний о том, на какой процент богатств семьи могла рассчитывать дочь, выходя замуж. В Соборном уложении этот вопрос тоже был обойден, как и не проведено различие между приданым и наследством. Наделение приданым в России начала Нового времени регулировалось не письменным правом, а обычаями {56} , [20] а потому вопрос о том, каковы будут размеры приданого и будет ли оно включать в себя землю, отдавался полностью на усмотрение донатора. На практике же дворяне в допетровской России нередко очень щедро снабжали дочерей приданым, выдавая их замуж [21] . Однако закон не предусматривал никакого выхода для тех дворянок, кому в приданое давали меньше, чем предписанный Соборным уложением прожиток их незамужних сестер (или его денежный эквивалент). Если наделение невесты только движимым имуществом и не означало «фактического лишения дочери наследства» (по вышеприведенному выражению Д. Хьюз) {57} ,
то молчание правовых источников по поводу этой стороны женского наследования свидетельствовало о незащищенности дворянок в имущественном праве.20
«Кормчая книга» — сборник церковных законов, сохранивший много положений византийского права, — касалась и вопроса о приданом. По наблюдению К. Неволина, византийские законы обязывали родителей обеспечивать дочерей приданым, но не уточняли его размеры. О положениях из «Эклоги» и «Прохейроса», включенных в «Кормчую книгу», см.: Неволим К. История российских гражданских законов. СПб., 1851. Т. 1. С. 89— 94. Согласно положениям византийского права, дочери и сыновья поровну наследовали имущество родителей, если те умирали без завещания (Weickhardt G. Legal Rights of Women. P. 6), но при жизни родители могли выделить или завещать детям неравные доли; при этом сыновья, наряду с дочерьми, получали приданое к свадьбе. См.: Macrides R. The Transmission of Property in the Patriarchal Register // La Transmission du patrimoine: Byzance et l'aire mediterraneenne / Ed. J. Beaucamp and G. Dagron. Paris, 1998. P. 179— 188.
21
Размер земельной части, входившей в приданое в России начала Нового времени, остается предметом споров. Двое ученых в очерках о списках приданого XVII в. отмечают, что больше половины исследованных ими документов такого рода включали в себя одно лишь движимое имущество. См.: Kaiser D.H. Women, Property and the Law. P. 17—18; Kleimo- laA.M. «In Accordance with the Canons». P. 225. Собранная мной подборка из 35 списков приданого, составленных в Москве с 1703 по 1714 г., приводит к другому выводу: земля входила в приданое в 80% случаев (в 28 из 35) (см. главу 4 наст. изд.). В. Кивельсон также обнаружила, что из 211 женщин, имена которых присутствуют в земельных документах Владимиро-Суздальской земли в XVII в., 143 (68%) являлись владелицами земли. Неизвестно, однако, многие ли из них получили ее в приданое. См.: Kivelson V.A. The Effects of Partible Inheritance. P. 210.
Женское наследование и Петровские реформы
Несмотря на изъяны, характерные для законов женского наследования в начале XVIII в., многие из русских дворянок могли надеяться рано или поздно получить земельную собственность во владение или в пользование. Тем не менее позиции женщин в наследственном праве были незавидными: дворянки не имели никаких гарантий того, что их приданое будет включать в себя землю и составит достойную часть родительского богатства, и не питали никаких надежд на наследство в будущем, если у родителей имелось мужское потомство. Кажется также (если доверять материалам судебных процессов), что надежды женщин не выходили за рамки Соборного уложения. Весь XVII век дворянки, особенно вдовы, активно участвовали в имущественных спорах, требуя через суд возврата приданого от родственников мужа и защищая права своих детей. При случае некоторые даже пытались обойти законы о наследстве, выдвигая претензии на вотчины или оспаривая завещания{58}. Но не сохранилось никаких документов, которые свидетельствовали бы о попытках дворянок оспорить право своих родителей определять состав приданого или о том, что замужние дочери после смерти родителей требовали бы прибавить что-нибудь к их приданому сверх уже выделенного.
В XVIII в. дворянки, обращавшиеся в суд с исками, внесли новый компонент в дискурс женского наследования: они принялись указывать на несоответствия в законах и требовать, чтобы власти разъяснили наследственные права замужних дочерей. Дебаты о наследственных правах дворянок свелись к разногласиям по единственному вопросу: является ли приданое всего лишь авансом наследства или дочери, выходя замуж и принимая свое приданое, отказываются от дальнейших претензий на собственность семьи? Спор о том, на какую именно долю родительских владений могут рассчитывать женщины, возник в 1714 г. вместе с выходом Указа о единонаследии, затем служил источником бесчисленных семейных конфликтов после отмены этого указа в 1731 г. и утих только в конце столетия, когда законодатели наконец-то выработали последовательные рекомендации относительно женского наследования. Если наследственные права мужчин были четко разъяснены в 1731 г., то представление о законных правах наследования для женщин развивалось медленно. Прежде чем они окончательно сформировались, не одно десятилетие местные и центральные судебные инстанции вели об этом дискуссии, вклад в которые внесло и активное участие в процессах самих дворянок.
С XIX в. историки приписывали Петру Великому отмену сложившихся в XVII в. ограничений на право собственности для женщин и восстановление привилегий, которыми они пользовались в предыдущую эпоху {59} . Между тем число законов об имуществе, появившихся в царствование Петра, было скудным в сравнении с множеством «Новоуказных статей» — дополнительных актов по поводу собственности, изданных его отцом царем Алексеем Михайловичем и сестрой царевной Софьей Алексеевной {60} . [22] Более того, за исключением одного указа 1715 г. [23] , имущественное право петровского времени не было ориентировано на женщин и не заботилось об их выгоде, а стремилось только упростить законы и увеличить доходы государства. И тем не менее, объединив в Указе о единонаследии две формы земельного держания, определенные в московских законодательных сводах, в единую категорию недвижимого имущества, Петр покончил с практикой отстранения женщин от наследования вотчин [24] .
22
Один специалист по истории русского права утверждал, что единственным важным петровским указом, касавшимся имущественного права, было постановление о конфискации церковных земель, так как Указ о единонаследии никогда не применялся на практике: Эльяшевич В. Б. История права поземельной собственности в России. Париж, 1951. Т. 2. С. 231-233.
23
См. гл. 2 наст. изд.
24
В 1712 г. указом запретили дворянам, оставшимся последними в роде, продавать родовые земли. Им надлежало завещать свои вотчины ближайшим родственницам, но не более дальним по степени родства, чем внучки. Если же таких родственниц не имелось, то земля отходила государству. В этом указе впервые не учитывалось различие между вотчиной и поместьем, а шла речь о единой категории недвижимого имущества. См.: ПСЗ-1. Т. 4. № 2471 (23.01.1712).
Самым спорным нововведением Петра I в области имущественного права была его попытка в 1714 г. навязать русскому дворянству систему единонаследия. Русские издавна славились приверженностью к разделу наследства, дворяне веками делили землю между сыновьями поровну, и теперь требование завещать всю ее единственному наследнику казалось служилой элите вопиющей несправедливостью {61} . [25] К тому же, вдобавок к упразднению различия между родовыми и служилыми землями, Петр пренебрег и уникальным статусом купленных вотчин, в распоряжении которыми дворяне традиционно пользовались большей свободой. Отныне родители должны были обеспечивать всех детей, кроме наследника земли — как сыновей, так и дочерей, — раздавая им поровну свое движимое имущество {62} . [26] С точки зрения рядовых дворян, Указ о единонаследии не только нарушал вековые традиции, но и подрывал материальное благополучие их детей. Этот новый порядок налагал на дворянские семьи тягостное бремя, так как в большинстве своем они имели мало наличных денег и с большим трудом могли наскрести их на приданое дочерям или в надел младшим сыновьям {63} . Даже счастливцы, наследовавшие земельные владения, сразу же сталкивались с неприятной перспективой покупки необходимого в имении скота и зерна, потому что они были поделены между их братьями и сестрами как движимое имущество. Петр, со своей стороны, считал, что Указ о единонаследии предотвратит дробление имений, сбережет на будущее дворянские состояния и не даст пресечься дворянским родам, многие из которых по причине дробления земель разорялись всего за несколько поколений {64} . Кроме того, царь надеялся, лишив недвижимости младших дворянских сыновей, заставить их служить государству. Однако в этом он, по мнению современников, больших успехов не достиг, потому что молодых дворян приходилось силой тащить на военную службу, и мало кому из них приходило в голову избрать себе какую-нибудь профессию {65} .
25
При наследовании в отсутствие завещания разделы наследства были не только в обычае, но еще с XII в. закрепились в письменном праве — в Русской Правде.
26
К недвижимости относилась земля, как населенная, так и пустующая, а лавки, дома и фабрики стали определяться как недвижимость только в конце XVIII в. Движимое, или личное, имущество включало в себя все формы денежных средств, сельскохозяйственную продукцию, драгоценности и дворовых людей. Вопрос о том, к движимости или к недвижимости относить крепостных крестьян, работавших в сельском хозяйстве, оставался нерешенным до XIX в. См.: LeDonne J.P. Absolutism and Ruling Class: The Formation of the Russian Political Order, 1700-1825. Oxford, 1991. P. 218-219.
Несмотря на сопротивление дворянства единонаследию, Петр I упорно внедрял его до самого конца своего царствования. В ответ самые непокорные, чтобы обойти указ, прибегали к незаконным земельным сделкам, продавали землю якобы ради уплаты долгов, чтобы распределить вырученные суммы между своими наследниками{66}. Какими способами дворяне выходили из положения, видно по купчим и закладным документам, в которых продавцы и покупатели утверждали, что сделка их подлинная, а не фальшивая. Так, в 1724 г. подполковник Брылкин попытался предъявить права на земельное владение и написал в своем исковом прошении, что вдова Коровина годом раньше заложила ему свое имение за две тысячи рублей. «Заняла она для… росплаты долгов своих, — утверждал Брылкин, — а не для какаго неправдиваго укрепления безденежно… меншим сыновям и дочерям»{67}. Что же касалось законопослушных дворян, то они старались убедить наследников своих земель не обманывать братьев и сестер{68}.