Бабьи тропы

— А может быть, и вы, Настасья Петровна, пойдете и поговорите со своими знакомыми женщинами? — спросил Капустин, собираясь уходить из избы.

— Нет, не пойду я, — сказала бабка Настасья, угадав намерение Капустина. — Я посижу тут с Акулей. Вас подожду.

— А что… я нужен вам?

— Нужен, — загадочно молвила Настасья Петровна.

— Говорите сразу, сейчас, здесь.

— Нет. Разговор у нас будет большой, — сказала бабка Настасья. — Идите… куда задумали… А я подожду.

* * *

Лишь только Капустин вошел в дом старосты, его забросали вопросами:

— Ну, как настроен народ?

— Что говорят мужики?

— Бабочки-то шумят? — спросил старшина, посмеиваясь.

— А я ведь посылал своих ребят, — сказал староста. — Тихонько мы разузнали — чего толкуют мужички и бабы.

Капустин присел на табуретку, которую угодливо подставил ему старшина, и ответил:

— Пока… все упираются! Все наотрез отказываются идти на собрание.

— А вы говорили, что хорошо знаете деревню! — съехидничал Немешаев. — Нет… ее, деревню-то… надо изучать да изучать!

— А мне нечего ее изучать, — сухо сказал Капустин. — Я полжизни прожил в сибирской деревне.

Немешаев спросил Капустина:

— Что же будем делать?.. Быть может, поедем дальше? А белокудринцев оставим в покое… Пусть варятся в собственном соку!

— На это я не согласен, — ответил Капустин. — Я, лично, думаю так: вам и товарищу Прихлебаеву надо посидеть здесь, а старшине и старосте надо сейчас же обойти несколько дворов и официально объявить, что в нынешнем году никаких налогов и недоимок собирать никто не будет.

Старшина и староста замялись, закряхтели, закашляли. А солдат вскочил на ноги, зашумел:

— Я считаю, товарищ Капустин, что вы опять срываете задание Временного правительства!

Капустин спокойно сказал:

— И впредь буду срывать… везде, куда мы поедем…

— Это безобразие! — крикнул Прихлебаев.

Немешаев добавил:

— Чистейшая демагогия!

Капустин пожал плечами:

— Это уж как вам угодно, так и считайте. А я как до сих пор говорил, так и дальше буду говорить крестьянам. Буду говорить, что правительству капиталистов и помещиков ни копейки денег давать не следует.

Немешаев ехидно засмеялся:

— А мы тоже не будем сидеть сложа руки. Постараемся покрепче разоблачить вашу антигосударственную и антипатриотическую проповедь!

— Посмотрим! — сказал Капустин, подкручивая свои седые усы и хмурясь. — Но я не ручаюсь, что при тех настроениях, которые вы создали своими речами в этой деревне, вам удастся завтра еще раз выступить на собрании.

При этих словах старшина и староста многозначительно переглянулись.

Обращаясь к старосте, старшина сказал:

— Ну, как, Филипп Кузьмич, может быть, пойдем? Походим по деревне? Позовем еще разок мужичков на сход-то… а?

Староста крякнул и, к удивлению Немешаева и Прихлебаева, ответил:

— Пойдем, пожалуй… походим… потолкуем с мужиками.

Глава 24

Еще раз запылало солнце над лесом, над деревней Белокудрино и над зеленым ковром обширного выгона, где одиноко торчала старая мельница с дырявыми крыльями и с узеньким крылечком, над которым развевался небольшой красный флаг.

Еще раз собралась около мельницы толпа белокудринских мужиков, баб, парней и девок.

Но сегодня около мельницы не слышно ни разговоров, ни шуток. Лица мужиков и баб были суровы и насторожены, а парни и девки поглядывали по сторонам и в сторону крылечка с нескрываемым любопытством. На крылечке, плотно прижимаясь друг к другу, стояли и поджидали подходивших — старшина, староста, солдат Прихлебаев, старичок Немешаев, вновь прибывший горожанин Капустин и кузнец Маркел.

Капустин стоял в самом центре крылечка, под развевающимся над его головой красным флагом. На крылечке тоже все молчали — поджидали и подсчитывали подходивших граждан.

Сегодня вокруг мельницы не бегали и не визжали ребятишки — родители приказали им не выходить из деревни, но они собрались на конце улицы и издалека наблюдали за тем, что делалось около мельницы.

Прошло с четверть часа после того, как к мельнице подошли Теркин и его жена. Из деревни больше никто не появлялся.

Обращаясь к старшине, староста негромко молвил:

— Пожалуй, пора начинать, Илья Андреич. Видать, никто больше не придет. А кто запоздает, тот сам на себя пусть пеняет.

— Пожалуй, пора, — согласился старшина и, обращаясь к Капустину, спросил его: — А вы как считаете, товарищ Капустин, — начнем? Народу собралось, пожалуй, больше вчерашнего.

Капустин ответил:

— Да, можно открывать собрание. — Он взглянул в сторону деревни и добавил: — Больше никого не видно.

Немешаев тоже предложил:

— Пора открывать.

Старшина выступил вперед.

— Значит, я открою собрание, раз все за открытие…

Но Капустин перебил его:

— Почему вы?.. Я считаю это собрание первым свободным собранием граждан деревни Белокудриной. Пусть граждане сами свободно и выскажутся, кому вести это собрание… Я считаю…

И не успел Капустин закончить свою речь, как со всех сторон раздались выкрики:

— Вы и открывайте!

— Пусть товарищ Капустин…

— Открывайте!

— Вас просим!

Это кричали фронтовики.

Капустин громко сказал:

— А, может быть, старшина откроет?

— Нет, нет! — закричали фронтовики. — Вас просим!

— Вы открывайте!

Капустин взмахнул рукой:

— Проголосуем, товарищи! Голосами решим! Я прошу поднять руку тех, кто желает, чтобы собрание открыл старшина…

Неуверенно и недружно вверх поднялось десятка два рук мужиков и стариков, а бабы даже не пошевелили руками.

Капустин шутливо сказал:

— Ну, ну, подружнее голосуйте! Ведь за старого знакомого голосуете! Женщины! А вы чего? Голосуйте!

— Я протестую! — крикнул Немешаев. — Так нельзя!.. Это нарушение демократии!

Капустин повернулся к нему:

— А вот теперь вы спросите граждан: кто из них желает, чтобы я открыл собрание? Считаю, что это будет вполне демократично.