«Баклан»

— Ну конечно здорово! — Я поддержал деда, хотя мне это все показалось не очень-то интересным. Я знал, что завод выпускает двигатели к большим кораблям, а что было в старину, мне было сейчас неинтересно. Я даже как-то не очень понимал, чего это дед так уж восторгается, ерзает на месте, привстает и каждое слово ловит с того стола.

— Как ты думаешь, это не будет как-нибудь… нетактично, если я к ним подойду? Ведь они как раз сами поднимают тост за «Баклана»?..

— Да они уже выпивши, дед, — сказал я. — А ты еще там наговоришь лишнего. — Я знал его характер.

Дед слушать ничего не стал.

— Я только вставлю всего несколько слов к месту. Я ведь не про себя… Для них будет интересно, это как бы взаимосвязь нашей жизни…

Дед встал и пошел к стойке. Буфетчица два раза меняла по его просьбе рюмки и наконец, улыбаясь, достала какую-то самую маленькую и налила ее до половины. И дед, волнуясь от радости, подошел к Васькиному столу.

Он торжественно держал рюмочку в поднятой руке, улыбался и раза два принимался откашливаться и открывал рот, но за шумом и суматохой никто его не замечал.

Наконец моторист с баяном обратил на него внимание, обернулся и спросил:

— Ну, что такое?

За столом чуть притихли. Дедушка вдруг весь напрягся, точно выступал на торжественном собрании, и начал неживым голосом:

— Извините, друзья… В настоящее время я пенсионер!..

— Поздравляю… — дурацким голосом сказал отдыхающий. За столом засмеялись.

— Не робей, давай веселее!.. — ободряюще сказал Васька.

— Можно веселей, — покладисто улыбаясь, согласился дед. — Хотя в настоящее время я пенсионер, дорогие товарищи…

Васька разглядел наполовину налитую рюмочку у него в руке и обрадованно крикнул:

— Папаше тоже охота клюкнуть. Налей папаше!

Дедушка отдернул руку, но Васька схватил его за руку и притянул к себе, подставляя рюмку к наклоненной бутылке, из которой водка уже лилась на стол.

Дедушка побагровел и с силой выдернул руку, и рюмочка покатилась по столу.

Васька Упрягин вдруг уставился на матросов, которые все не обращали на него никакого внимания. Он отодвинул дедушку рукой, встал, подошел к матросам и полез через плечи сидящих наливать всем из бутылки. Они и не мешали ему наливать и не подставляли стаканов, и Ваське это было обидно.

— Ах, тыреодор!.. — с насмешливым восхищением сказал один матрос, глядя, как Васька льет ему в стакан водку.

— И ничего подобного! — обидчиво ответил Васька.

— Нет, ты все-таки герой! — с такой же притворной похвалой добавил другой матрос. — Вон на экой посудине — и прямо в шторм. Ай Вася!

Васька засмеялся:

— А что? Ведь чуть-чуть бы — и дошли!

— Ну правильно. А еще чуть-чуть — и пустил бы «Баклана» со всеми пассажирами в подводное плавание!

— Это точно! — с удовольствием согласился Васька. — А почему? Потому что он есть двугорбый верблюд, утильсырье!.. Волны во!.. А у него мотор чихает и вовсе стал глохнуть. Хочешь такого?

— Ой нет, — с притворным испугом сказал матрос. — Не хотим! Мы же не герои. Мы плавать поверху привыкши, а не то чтобы вглубь!

— Да. А после и вовсе начисто заглох!

— Приятное ваше положение. Кабы тут «Мга» вас не подобрала…

— Им-то на таком броненосце легко!.. А нашего «Баклашку», я председателю все время говорю, давно пора списать, камнем нагрузить да посередь моря утопить от греха… Ей-богу, я так ему и говорю, вот люди подтвердят!..

— Веррно! — крякнул моторист с баяном и мотнул головой.

— Чего хлопотать! — мягко заметил матрос. — Другой раз ты его и сам утопишь!

Васька окрысился:

— Ты бы не потоп, если в море мотор стал?

— Оправдываться будешь перед морским царем с русалками, на дне.

— Говорят тебе, мотор… барахло!.. — кричал Васька.

— То ли дело Васе реактивный бы двигатель! — мечтательно подперев щеку, вступил в разговор еще один матрос.

Васька злился все больше, у него даже рот перекашивать начало, но матросы сидели как каменные. Такие серьезные и дружные и так пошучивали вскользь, но очень обидно. Ваське не хотелось с ними заводиться.

Дедушка все это время стоял в стороне, он очень растерялся. Я подошел к нему, и стал тянуть за руку, и говорить, что нам пора уходить, наши ребята уж сегодня не придут. И тут как раз Васька наткнулся на нас, возвращаясь к своему столу.

— А зачем тут мальчишки в кабаке? — крикнул Васька. — Это разве мальчишкам место?

— Мальчик со мной, — сказал дедушка.

Васька сделал вид, что только что его разглядел, и крикнул:

— A-а, это ты с рюмочкой по столам ходишь?

— Ты глупый!.. — сказал дедушка. — Груб и глуп… Вот ты кто… — Губы у него так тряслись от обиды, что он неясно стал выговаривать. Мы пошли поскорей к выходу.

— Давай, давай отсюдова со своим поводырем! — с торжеством говорил нам вслед Васька. — Нечего по столам ходить!

— Что ж ты, на нас обижаешься, а на старом постороннем человеке зло срываешь? — насмешливо, врастяжку спросил Ваську матрос, когда мы уже были в дверях.

Больше мы ничего не слышали. На улице стало темнеть, море по-прежнему шумело, и ветер налетал и толкал нас, точно со злости.

— Пускай ты герой, а все-таки свинья! — сказал дедушка.

Около мола мы увидели большой черный буксир. На палубе шла какая-то работа. За его корпусом, у воды, виднелось яркое пятно электрического света. Мы подошли поближе и увидели, что это прожектор светит на воду, туда, где плавает привязанный канатами полузатопленный маленький баркас. Он бессильно мотался вместе с волнами. Было похоже, что он захлебывается. Это и был «Баклан».

Мы не стали долго смотреть и молча пошли домой.

— Что ж, каждой вещи свой срок, — немного погодя сказал дед. — И всему на свете свой срок…

Дома он сел на неудобную табуретку у темного окна. Все смотрел в темноту и томился. Даже слегка покачивался из стороны в сторону. Тоска его одолевала.

Несколько раз он заговаривал о том, что хорошо бы наши пришли поскорей, а когда я его расспрашивал, как он себя чувствует, он сознался, что неважно, и объяснял, что это, наверное, от котлет. Жир какой-нибудь кладут туда, а мы избалованы на домашнем питании, вот и получается тяжесть на желудке, так что даже на сердце отдает.

— Ясно дело, котлеты. Когда что-нибудь рубленое, никогда не знаешь, чего туда напихали, не разбери-поймешь!..

Мы припомнили все котлеты, какие мы в жизни ели в разных столовых, и всех их поругали. Нам стало немного вроде легче на душе, когда мы все свалили на котлеты.

Дед попросил меня почитать Станюковича вслух.

В том месте, на котором мы остановились прошлый раз, корабль как раз подходил к Гонолулу, и наступала ночь. Дедушка прилег на постель и, закрыв глаза, стал слушать, а я читал про то, какая там была тишина, нарушаемая только гулом океана из-за барьерного рифа, как слышались гортанные звуки песни с невидимых шлюпок, сновавших по рейду в виде огоньков, и как сыпались с весел алмазные брызги насыщенной фосфором воды, про миллионы ярких звезд и про красавицу звезду Южного Креста, как она лила свой нежный свет и какая в воздухе стояла прохладная нега тропической ночи… И тут вдруг я заметил, что дедушка, отвернувшись лицом к стене, тихонько плачет.