"Баламуты"

Старухи умиленно уговаривали с двух сторон Катерину. "Что это ты? Нешто можно так убиваться? ... На все воля божья... Господь дал, господь взял ...", - лебедями плавали елейные голоса.

Гроб опустили в могилу, бросили по горсти земли и стали закапывать. Катерина тяжело всхлипывала и, обессиленно уронив голову, висела на старухах. Родственники разбились группами и сдержанно переговаривались, чувствуя облегчение...

Лиза стала звать помянуть усопшую. Голос ее был кроток и благочестив.

Водку разливали в граненые стаканы. Федору налили полный стакан, он выпил до дна, и Антонина прошипела с раздражением:

– Дорвался?.. Не терпится?

Седой дедушка Митяй, сосед Антонины по квартире, укоризненно покачал головой и мягко сказал:

– Что ты это, дочка? Нехай помянет ... Царство ей небесное.

Антонина промолчала...

С кладбища шли с легким сознанием исполненного долга, умиротворенные и доброжелательные не только друг к другу, но к человеческому вообще. Вблизи смерти невольно рождалось неосознанное чувство бренности своего существования, приходило смирение, а сердце очищалось от накипи и зла. Все земное и. суетное казалось теперь маловажным и лишним.

Орёл, 1982 г.

К СЫНУ

Екатерина Акимовна ехала к сыну. Поезд, наконец, прибывал к вокзалу. Больше полутора суток тряслась она в пассажирском поезде от Макеевки. Постель из экономии не брала и ночь дремала на голой полке, подложив под голову сумку и старое потертое пальто с облезлым воротником.

Встречал Екатерину Акимовну сын. Она увидела его на платформе еще на ходу поезда. Он искал глазами нужный вагон, а ее не заметил. Не угадав места остановки, он торопливо шел, почти бежал за вагоном, а она уже стояла в тамбуре с двумя хозяйственными сумками, перевязанными полотенцем, и высматривала невестку с внуком.

Когда поезд встал, Екатерина Акимовна, переждав, пока сойдут передние, подала сыну сумки и чемодан и неловко слезла по крутым металлическим ступенькам сама. Обняла сына и всплакнула.

– Похудел-то как!
– заметила она, вытирая слезы ладонью.

– Да что вы, мама! Еще на три килограмма поправился, - усмехнулся сын.

– А Лена-то с Алешкой чего ж не пришли?
– обидчиво спросила Екатерина Акимовна.
– Алеша здоров ли?

– В саду Алешка. А Лена на работе. Рабочий же день.

– Отпросилась бы.

– Да что вы, мама? Отпросилась. Я сам еле на часок вырвался.
– Сейчас тебя домой отвезу - и в Управление.

Домой ехали в такси. По дороге Екатерина Акимовна крутила головой, узнавая город, где последний раз была два года назад, и радовалась, что помнит еще места, которые проезжали.

Сын открыл квартиру, показал, где взять поесть, отщипнул на ходу кусок булки, оставил ключи и побежал на работу.

Екатерина Акимовна спохватилась вдруг, подставила табуретку к окну и, открыв форточку, закричала во двор сыну:

– Я Алешку-то возьму из сада.

– Ладно, - махнул рукой сын. Ему было неловко, что мать кричит на весь двор.

– На перерыв-то домой ходите?
– кричала мать.

– Лена придет, - недовольно ответил сын и исчез за домом.

Оставшись одна, Екатерина Акимовна огляделась и стала разбирать сумки. Зная, что здесь у них плохо с мясом, она привезла немного колбасы, а из дома взяла своего, домашнего, сала. Разобравшись с вещами, Екатерина Акимовна заглянула в холодильник и, не обнаружив ничего кроме супа на дне кастрюльки и рожков, достала из морозилки мясо и положила его оттаивать в теплую воду.

Потом оделась и пошла за внуком в детский сад. Алешка ей обрадовался. Это ее растрогало, и она принялась целовать внука в нос, губы, и даже то что внук вытирался ладошкой после поцелуев, ее не обидело.

– Обслюнявила бабка. Вот какая противная, - весело говорила она.
– А я тебе гостинчик привезла.

И, заметив нетерпеливый блеск в глазах внука, достала из кармана тряпицу, развернула ее и подала два красных леденцовых петушка на палочке.

– Я их много привезла, - сказала она.

Петушков делал ее сосед, безногий инвалид Иван Романюга, на продажу, а для ее внука отлил штук двадцать отдельно и денег с нее не взял. "Наша порода, - с нежностью думала Екатерина Акимовна, глядя на крупного внука. И, выделяя чернющие глаза, большой рот и мясистый нос, с удовольствием отметила: "в батьку".

Когда на перерыв прибежала невестка, на столе уже стоял разогретый суп; рожки, облитые яйцом, шипели на сковородке, а крупно нарезанная колбаса и толстые куски свойского сала навалом, так же как хлеб, лежали на глубокой тарелке. Стол, накрытый с деревенской простотой и непритязательностью, вызывал аппетит.

Лена с порога поздоровалась с Екатериной Акимовной и, раздеваясь, мешкала, не зная как поступить: целовать или нет, но та обняла ее сама и расцеловала троекратно по-русски.

– Алешка ел?
– спросила Лена.

– А как же ж, кормила!
– ответила Екатерина Акимовна и заговорила о другом.

– Я из мяса бульон сварила. Что делать, суп, чи щи?

– Я хотела из этого мяса котлет накрутить. Мясо-то любовое, - огорчилась Лена.

– Не можно котлеты делать. Как же без горячего- то? Мужика щами, чи супом кормить надо. Без первого мужик все равно, что ничего не ел. Сашка у меня без горячего никогда не был. Того и здоровый.

Лена вспыхнула, но сдержалась и промолчала ...

Она не любила свекровь. Та всегда старалась подчеркнуть лишний раз достоинства сына и показать его превосходство, и выходило, что женившись на ней, он чуть ли не осчастливил ее. А Лена вспоминала с кривой улыбкой, как ее муж, когда ухаживал за ней, часами ждал у дома, ревновал и не давал прохода, а она, принимая его ухаживания, подтрунивала над ним и изводила. Ее маме он нравился именно тем, чем не нравился ей: был добродушным увальнем, молча сносил все Еленины насмешки и краснел как девушка. Бабушка, как Джули у Голсуорси, считала, что толстые мужчины ни на что серьезное не способны и, кроме того, как интеллигентку и чисто городского жителя, ее шокировала неотесанность Елениного ухажера. Эта неотесанность не импонировала и маме, Татьяне Юрьевне, но "за" были и другие доводы: Александр не пил, не курил и обещал быть хорошим семьянином, а неотесанность - явление распространенное - со временем стешится. А как-то, когда он, сделав что-то неловкое, и Лена с издевкой заметила: "Мужчинам краснеть вообще неприлично!", Татьяна Юрьевна укоризненно покачала головой и сказала:

– Не обращайте на нее внимания, Саша. Она не знает того факта, что великий полководец Юлий Цезарь предпочитал брать в свою армию тех, кто краснеет. Он считал, что эти люди наиболее мужественные и храбрые воины. Вот так-то.

Однако последнее слово было за Леной. И хотя она была от него не в восторге, ей льстило его настойчивое ухаживание, он нравился маме, да и бабушка, в общем-то, против него ничего особенно не имела.

И Лена сказала "да" и, не то в шутку, не то в серьез, заметила при этом: "Все равно всех женихов пораспугал".