Балансовая служба

Я порой даже думал – живет он там, что ли? Мне его голос по ночам даже потом снился, когда я уже в личную квартиру переехал. Просыпаешься в холодном поту, а в ушах звенит: «Занято! Занято! Занято!» – Митрохин замолчал, углубившись в воспоминания…

– Не разумею твою речь, – сообщил жрец после недолгих раздумий, – но ведаю, что в твоем сердце скопилось много скорби и ненависти. И к людям ты питаешь ненависть тоже.

– Вполне возможно…

– Ты должен очиститься от этой грязи, обрести душевный покой. Только тогда ты сможешь исполнить свое предназначение.

Подобные речи старик заводил не впервые.

Бывший раб и работник финансовой сферы поежился, как от холода. От слов жреца веяло религиозной жутью, которая, учитывая опыт последнего года, вполне могла оказаться реальностью. Тем не менее он вовсе не собирался исполнять чью-то прихоть, пусть даже прихоть божества – ему бы только устроиться в этом мире и жить спокойно, не опасаясь за собственную жизнь. Пока же он – беглец от правящей миром расы джиннов. Его ищут и непременно найдут, если он ничего не предпримет, не придумает, как скрыться. Прятаться в жреческой капистуле вечно не будешь. Участь монаха-затворника его совсем не привлекала. Хотя и она, конечно, лучше, чем лежать в земле или таскать руду от рассвета до заката на забытых всеми богами (и Черным, и Белым) рудниках…

– Я стараюсь быть терпимее к людям, – поведал Митрохин, – борюсь с ненавистью в своем сердце и уже делаю кое-какие успехи. Бывший сосед, к примеру, меня больше не раздражает. И даже более того, мне плевать на него с колокольни Ивана Великого.

– Мне кажется, ты на верном пути, – с самым серьезным видом заметил жрец, – если, конечно, ты не собираешься на самом деле плевать на него…

Митрохин даже поперхнулся. Ирония? Но, приглядевшись к старику, понял, что тот действительно собирается выяснить, не будет ли он разыскивать бывшего соседа по комнате в общежитии, чтобы оплевать с ног до головы.

– Это я фигурально выразился, – пояснил он во избежание дальнейших недоразумений. Впрочем, беседа все равно не клеилась. Да и как она может клеиться, если они представляли не только различные социальные слои и различные точки мировоззрения, но даже разные времена? Не говоря уже о нравах.

Жрец нахмурился, пытаясь вникнуть в смысл незнакомого слова. Лицо его все больше собиралось в складки, в глазах засверкали недобрые искорки.

– Скажи мне, – потребовал он, – тот благословенный край, о котором ты так много говоришь – порождение твоей фантазии или он и вправду существует?

– Правда, конечно, – Митрохин поглядел на старика с осуждением, – зачем мне врать?

– Есть ли у тебя какие-нибудь вещи, подтверждающие твои слова? Я верю тебе и так, но мне хотелось бы убедиться, что ты действительно посланник Белого боже…

– Да ну! – перебил его бывший раб, откровения о Белом божестве ему порядком надоели. – Не верю я, что я какой-то там посланник… Самый обычный человек, просто пришел из другого мира.

Жрец ничего не отвечал, только смотрел на него выжидающе. Митрохин задумался, что бы такого продемонстрировать, что могло бы разом убедить старика, что его мир не выдуман им, а действительно существует. Он скинул грязный пиджак с оторванными рукавами и вывернул его подкладкой наружу:

– Гляди.

Жрец приблизился, всматриваясь с жадным любопытством в цветную картинку, вышитую красной шелковой нитью. Затем поднял на Митрохина удивленное лицо.

– Что это?

– Рой Робсон, – поведал он, – в смысле, костюмчик на его фабрике пошит. Отличная вещица.

Качественная. У вас таких Рой Робсонов днем с огнем не сыщешь. – Он взялся пальцами и помял материал жреческой тоги. – В чем вы только ходите? Это же рванина. – А вот это, – он продемонстрировал пиджачную ткань, – отличное сукно!

Если бы оно не было таким отличным, от этого пиджачка бы уже совсем ничего не осталось…

– В этой тоге ходил еще мой учитель, – обиделся жрец.

– И я о том же. Преемственность хороша в науке, ремеслах, искусстве, но только не в одежде.

Развели тут, понимаешь, сплошной секонд-хенд.

– Снова не разумею я твои речи, – помрачнел старик.

– Это ничего, – успокоил его Митрохин, – не всем же быть семи пядей во лбу. К тому же с возрастом извилины уже не так хорошо работают, как в молодости. Это всем известно.

– Скажи, нет ли у тебя какого-нибудь иного предмета из твоего мира? – осведомился жрец. – Шитая золотой нитью ткань, безусловно, красива, но не настолько, чтобы я уверовал в чудо.

– Ну ты даешь, – обиделся Митрохин, – шитая золотой нитью… Нет у меня больше ничего.

Даже паспорт и то потерял. Джинны у меня отняли и разодрали на клочки.

– Ну хорошо, – успокоился жрец, – тогда расскажи мне еще больше, чем уже рассказал.

– Давай, – согласился бывший раб, воспоминания о России были ему приятны. В мире, конечно, доставало нестабильности, но все же прежний мир даже сравнить нельзя было с тем, что он застал тут. Угнетенная бесправная кучка людей под властью могучих джиннов. И никаких перспектив на благополучное разрешение от бремени единовластия силатов, ифритов и их диких рыжеволосых подруг гул.

Жрец поправил под собой маленькую деревянную табуреточку. Он всегда подкладывал ее под себя когда возносил молитвы Белому божеству или беседовал с бежавшим с рудников рабом.

– Итак, расскажи мне, что за жизнь в стране, откуда ты родом, – попросил жрец.

– Хорошая жизнь, – откликнулся Митрохин и задумался, – сейчас, может, и не такая хорошая, как раньше была. А раньше очень хорошо было.

Спокойно. До того, как перемены наступили.

– Перемены? – оживился жрец.

– Вроде как переворот у нас был. Перестройка.

Тихий переворот. Не то что раньше с Лениным.

С Лениным целая революция случилась. Ленин – это вроде нашего вождя.

Митрохин старался излагать как можно доступнее. Получалось странно и нелогично. Жрец закивал – понял.

– А с чем ваш вождь боролся?

– Ну не знаю сейчас даже, – Иван Васильевич пожал плечами, – наверное, хотел, чтобы народ жил хорошо. А вообще теперь уже трудно сказать, что именно он там хотел. Скорее всего хотел, чтобы жизнь в России и во всей Европе была устроена в соответствии с его идеями. Как бы тебе объяснить поточнее. В нашем мире лучшим общественным устройством многими прогрессивными деятелями той эпохи считался коммунизм. Мы вот в нашей стране вместе с Лениным, а потом и другими вождями всех народов прямой дорогой шли к коммунизму. Но так и не дошли… Мда.

На лице жреца отразилось недоумение.

– Тебя интересует, почему не дошли?

– Меня интересует, почему по велению великого вождя не наступил коммунизм в тот же день.

– Э, нет, – помрачнел Митрохин и вспомнил теорию научного коммунизма, которую едва не завалил в вузе, – да и вообще, все непросто было.

Я и сам многого не понимаю и тогда не понимал.

Зачем то было делать, зачем это. И почему, если хотели, чтобы всем было хорошо, получилось так, что почти всем стало плохо. Зато, пока шли к хорошей жизни, весело было жить. Я тогда студентом был… школяром то есть… – По лицу жреца он понял, что тот не понимает ни слова. – Потом простым инженером работал, правда, тоже по финансовой части, но денег получал столько же, сколько и все. Правда, еще председателем партийной ячейки состоял. Да лучше раньше жилось, лично мне лучше… Чище как-то, честнее.