Балансовая служба
Шрифт:
Пришлось оставить труп в непотребном виде.
Парочка жрецов, облаченных в тоги (один с самой перекошенной физиономией, какую только можно представить), выбралась на свет божий. Здесь Митрохин вдохнул полной грудью свежий воздух и зашелся в кашле.
– Скорее! – его уже тянули за рукав.
Он последовал за остальными, миновал узкий дворик и распахнутые настежь ворота. Жрецы построились перед капистулой. В центре стоял верховный жрец. Рядом с ним – молодой служитель Белого божества. Он держал в руках медный поднос, полный костей. Другой бережно сжимал глиняный кувшин со свежей водой.
Жрецы едва успели выполнить
Спешились все, без исключения. Джинны тоже приняли определенный порядок. Ифриты остались позади, пожирая голодными взглядами кости на подносе. Силаты вышли вперед и приблизились.
Один из них принял из рук молодого жреца поднос и резким жестом – рука с подносом метнулась над головой – швырнул угощение ифритам. Краснорожие гиганты кинулись подбирать кости.
Второй силат взял кувшин и стал жадно пить.
Митрохин видел, как губы джинна самым неестественным образом облепили края кувшина, а острый кадык на толстом горле ходит вверх-вниз. Он ощутил острый приступ ненависти и опустил голову, опасаясь, как бы сильное чувство не выдало его. Силат и вправду прекратил пить, бросил быстрый взгляд в его сторону, передал кувшин соплеменнику и направился прямиком к Айвану. Встав напротив человека, джинн внимательно оглядел его с головы до ног.
– Смотри на меня, – потребовал силат.
Митрохин поднял голову.
– В тебе мало покорности, – сказал джинн. – Почему так?
– Он только недавно присоединился к нам, – выступил вперед верховный жрец.
– Молчать! – одернул его силат. – Мы прибыли сюда по делу. Человек имел наглость украсть повозку у посланника самого Каркума Мудрейшего. Мы ищем вора повсюду. И найдем во что бы то ни стало. Насколько нам известно, он направился в эту сторону…
Митрохин почувствовал, как течет по спине струйка пота.
– Когда этот человек присоединился к вам? – поинтересовался силат у верховного жреца.
Тот склонил голову в покорном жесте:
– С тех пор минуло не меньше двух месяцев.
Он – сын моих дальних родственников.
Джинн замер, будто прислушивался к чему-то, потом пошел вдоль строя жрецов, пожирая глазами старика.
– Ты солгал мне, – заявил он.
– Нет, – возразил старик, – прислушайся к тому что я думаю, и ты поймешь, я говорил правду.
– Ты солгал мне, – повторил джинн.
– Великий силат, – брат Вакрен рухнул на колени, – простите мне мою дерзость и заблуждения нашего учителя. Этот человек прибыл…
– Молчать! – Окрикнул храмовника верховный жрец и захрипел – крепкой пятерней силат ухватил старика за горло и почти поднял над землей. Жрец стоял на мысках, пытаясь глотнуть воздуха.
– Не трогай его, – Митрохин выступил вперед, – это я забрал повозку. Они просто хотели мне помочь.
Силат отпустил старика и уставился на Ивана Васильевича с таким видом, словно увидел призрака в жреческих одеждах. Потом пылающий взгляд померк, на лице появилось извечное, свойственное силатам безразличное выражение. Он щелкнул пальцами:
– Возьмите
его!Пара ифритов метнулись к Митрохину, ухватили за плечи и потащили к одной из повозок.
– А старика и предателя убейте! – скомандовал джинн.
– Но я хотел… – крикнул Вакрен и захлебнулся криком, один из ифритов вонзил в его тело огненный кинжал. Запахло паленым. Жрецы кинулись вперед, закрывая своего учителя от убийц.
Расправа получилась короткой и жестокой. Невооруженных служителей Белого божества секли мечами и кололи копьями.
– Помни о нашем разговоре! – крикнул верховный жрец. Громадный ифрит, обхватил широченной пятерней седую голову и одним махом свернул старику шею.
Митрохин зажмурился и сжал до боли зубы. В нем поднималась, разрастаясь в кровавое неистовство, лютая ненависть к джиннам.
Когда он открыл глаза, то увидел, что спиной к нему на телегу садится один из силатов, продолжая раздавать указания о том, как поступить с телами.
Должно быть, пленника он не считал опасным противником. Из-за бедра джинна торчала черная рукоять огненного меча. Когда к тебе приходит озарение и ты понимаешь, что судьба дает тебе шанс осуществить возмездие, раздумывать не приходится. Митрохин метнулся вперед, как хищный пес в смертельном прыжке, и рванул огненный меч из ножен… Он успел увидеть лицо силата – оскаленный бледный профиль и один удивленный черный глаз, в который и всадил магический клинок.
С ужасающим ревом джинн рванулся в сторону, схватился за охваченную огнем голову и рухнул в пыль. В следующее мгновение тяжелый кулак ифрита врезался Ивану Васильевичу в грудь. Воздух вышибло из грудной клетки. Силясь вздохнуть, Митрохин открывал рот, как рыба в воде, потом мир стал меркнуть, наполняясь среди белого дня густыми тенями. Иван Васильевич потерял сознание.
Иван Васильевич очнулся от тряски. Головой он всю дорогу бился о жесткие доски, и сейчас ему казалось, будто в череп ему забивали гвозди. Митрохин застонал, приоткрыл глаза и зажмурился, ослепленный ярким солнцем. С трудом, почти со скрипом он повернул голову и уперся взглядом в борт повозки. Болезненный гонг перестал бить в мозгу, и все на некоторое время встало на свои места.
Вспомнилась жреческая капистула, убийство добродушного старика и то, как он, поддавшись внезапному порыву, всадил меч в глаз одного из силатов. Чувство глубокого удовлетворения заполнило все существо бывшего раба Митрохина. Он ощутил такой восторг, что не смог сдержаться, и рассмеялся.
Тут же его ткнула в бок грубая кроваво-красная пятерня.
– Очухался! – прорычал голос над ухом.
– Так выруби его. Пока рано ему приходить в себя, мы еще не приехали.
– Боюсь, стукну его слишком сильно, и голова у него расколется, как земляной орех, – поведал ифрит.
– Тогда не обращай на него внимания, – ответил силат. Лицо его возникло над Иваном Васильевичем. Маленькие масленистые глазки уставились на пленника внимательно и свирепо. Ему стало очень не по себе. Но он собрал все силы, пошевелил в пересохшем рту языком и высунул его наружу.
– Ты что это делаешь? – поинтересовался джинн.
– Это я тебе язык показываю, – пояснил пленник, – дразнюсь…
– Ты что, не боишься смерти?! – удивился силат.
– Очень боюсь, – сознался Митрохин, – но очень хочется подразниться напоследок.