Балаустион
Шрифт:
– Так что нам ничего не грозит! – закончил мысль элименарх. – Полидор вернется в Кидонию и велит оправить преступника суду его родного государства. Хе, в чем-то это даже на руку – у нас будет время подготовить город к появлению отцеубийцы. Мои люди уже вышли на улицы и начали рассказывать людям правду, через три-четыре дня Спарта забурлит. Вот потеха – вполне возможно, что когда Пирра доставят сюда, нам придется выделить охрану, чтобы толпа его не разорвала!
– Меня беспокоят не настроения толпы, а эфоры, и особенно – упертый старик Фебид. Вот уж кто никогда не поверит в виновность Пирра.
– Поверит он или нет,
– Да, пожалуй, выступление Эпименида убедит судей, – почесал лоб Эвдамид. – Всем известно, что он – старинный друг Эврипонтидов. Вот только… можно ли быть уверенным, что он в последний момент не сломается, не передумает? Его внезапное раскаяние может стать для нас настоящей катастрофой…
– Лафиропол, конечно, слизняк, – согласился Леотихид, – и в другое время я бы, клянусь богами, не доверил ему и на страже постоять, пока я подглядываю в щелку женского туалета, ой, прости, мать! Но гипертрофированная, ненормальная для мужчины любовь к детям заставила его пойти на предательство. Он уже привел убийцу к ложу друга. Если он отважился на это, то, думаю, выступить в суде он тоже решится. Я дал слово, что после этого никогда не трону ни его самого, ни кого-либо из членов его семьи.
– А где сейчас его сыновья? – мрачно поинтересовался Эвдамид.
Брат пожал плечами.
– Мне так и не удалось выяснить, где Горгил их держал. Полагаю, уже сегодня оба пацана вернутся к папаше, по крайней мере, таким был первоначальный уговор. Не думаю, что мастер его нарушит – не в его интересах.
– А не лучше ли было придержать мальчишек до тех пор, пока их отец полностью не исполнит своих обязательств? – вскинула брови царица.
– Хоть мне все это и не нравится, но мать права, – поглядел на брата царь. – Где гарантии, что лафиропол, получив обратно сыновей, не увезет их куда-нибудь в деревню, а сам не побежит к Эврипонтидам резать правду-матку?
– Я имел с ним разговор на эту тему, – как можно небрежнее сказал Леотихид. – Старикан был непреклонен: он должен увидеть сыновей в первый же день по возвращении в Спарту. Разумеется, я предупредил его, что если он поведет себя как-нибудь не так, его отпрыски умрут очень плохой смертью – если не сразу, то через месяц или год, не будут же их всю жизнь прятать. У Эпименида была возможность убедиться, что у нас длинные руки. Да он и сам понимает, что после того, что он сотворил, на прощение Эврипонтидов ему, мягко говоря, не стоит рассчитывать. Такую вину не искупить.
– И тем не менее я бы придержала до суда его ребятишек, – твердо сказала Тимоклея. – Хотя бы одного из них.
– Это небезопасно. Как в отношении самого Эпименида, который и так находится на грани срыва, так и в отношении посторонних. Кто-то может заметить отсутствие сопляков, начать задавать вопросы. А он не сможет на них ответить, запаникует. Нет, матушка, брат… я занимаюсь этим делом, я посвящен в его тонкости более вашего, так позвольте мне решать как правильнее поступить
в этом случае. Пусть сыновья вернутся к лафирополу. Лицезрение их удержит его от глупостей.– Хорошо, будь по-твоему, – ударил кулаком по подлокотнику царь, проигнорировав долгий взгляд матери. – А что насчет самих пацанов? Они не смогут проболтаться?
– Они ничего не знают. Это было еще одним условием лафиропола. Подробностей не знаю, но мастер пообещал Эпимениду, что лица перед сыновьями тот не потеряет.
– Интересно, как этого можно было добиться? – хмыкнул царь.
– Горгил – парень непростой, – пожал плечами Леотихид. – Мне показалось, что дело для него тем интереснее, чем сложнее. И он старается соблюдать правила игры, по крайней мере, собственные.
– Надеюсь, сынок, какой-нибудь пункт этих правил не запрещает мастеру Горгилу избавить нас в конце концов от лафиропола Эпименида? – нежным голосом поинтересовалась Тимоклея.
– Таков и был окончательный план, – утвердительно кивнул Леотихид, улыбнувшись матери. – Наше сотрудничество с мастером завершается устранением главного свидетеля, после выступления оного в суде, разумеется. Это будет… сердечный приступ.
– И после этого убийца покинет наш город? – скорее потребовала, чем спросила царица.
– Конечно, – отвечал элименарх. «Безусловно, после того, как урегулирует со мной некий заклад. Сто тысяч демонов – вот будет удовольствие! Да еще и талант впридачу».
В этот момент в зал заглянул Ясон, один из гиппагретов Трехсот.
– Пришел Демарат, государь. Говорит, что со срочным сообщением.
– Пусть войдет.
В проеме двери появилась квадратная фигура Демарата. Коротко, по военному, кивнув царице и Леотихиду, «спутник» обратился к царю.
– Государь, Эврипонтиды опять что-то затевают в Персике. У ворот дворца иноземцев собралась порядочная толпа их приспешников, и еще несколько вошли внутрь, к Деркеллиду. Полемарх Священной моры прислал вот это сообщение.
Здоровяк протянул Эвдамиду скрученный в трубку папирус.
– Все-таки твое внушение подействовало на господина Деркеллида, матушка. Твой простодушный кузен хотя бы стал предупреждать нас о том, что собирается предпринять, – хитро глянул на царицу Леотихид, пока царь, взломав печать, проглядывал глазами послание. Закончив читать, Эвдамид некоторое время молча глядел на мать и брата.
– Как бы судьбе не вздумалось в очередной раз посмеяться над нами, – произнес наконец молодой царь. Рука его нервно скомкала папирус. – Деркеллид сообщает, что Эврипонтиды каким-то образом разузнали, где искать Горгила и собираются захватить его силой. Полемарх ясно пишет, что не собирается им мешать, но задержит начало действий до тех пор, пока от меня не вернется курьер.
– Сто тысяч демонов! – вскочил на ноги Леотихид. – Если Эврипонтиды схватят мастера…
– Они не должны его схватить, – сухо произнесла Тимоклея.
– Конечно, матушка, – Эвдамид сделал знак приблизиться застывшему у дверей гиппагрету. – Ясон, во дворце для иноземцев было обнаружено логово хорошо замаскированных шпионов-убийц. Возьми еще пятерых и позаботься о том, чтобы ни один из негодяев не смог скрыться. Никто, повторяю. Демарат, пойдешь с ними.
– Слушаюсь, государь, – в унисон произнесли два самых верных и свирепых пса молодого владыки, и, отдав салют, удалились.