Балаустион

Рассказ занял часа два, в течение которых никто не поднялся с места даже для того, чтобы размять ноги. Когда Леонтиск закончил, в экседре повисла тяжелая тишина, нарушаемая лишь тихим журчанием воды из фонтанчика, исполненного в виде стоящей на высокой ножке морской раковины.

Первым молчание нарушил сам Пирр:

– Что скажешь, полемарх? – обратился он к старшему из присутствующих.

Брахилл вздохнул, потер узловатой рукой заросшую седеющей бородой щеку.

– Скажу, курва медь, что опасность нешуточная. И хвала ловкачу-афиненку, сумевшему вовремя предупредить о ней.

Взгляды всех присутствующих на мгновенье скрестились на Леонтиске. Он почувствовал, что к лицу прихлынула краска, но тем не менее был весьма горд собой.

– Не стоит забывать, – чувствуя, что должен что-то сказать, произнес он, – что я не один совершил это. Кроме храброго Эвполида, который сидит перед вами, были и другие, уплатившие жестокую цену за то, чтобы о злодеянии стало известно: Каллик, сын моего друга Менапия и вольноотпущенник Эхекрат погибли, отважный Гилот ранен в подземелье клоаки, моя возлюбленная Эльпиника схвачена, и неизвестно, какова ее судьба. Благодарности стоят эти люди, а я… я легко отделался, и…

Не найдя слов, Леонтиск только махнул рукой. Поврежденное ребро ответило на это резким всплеском боли и афинянин, побледнев, едва не свалился с лавки.

– Вижу, что не так уж и легко, – заметил Пирр. – Тетушка, пригласи Агамемнона, пусть посмотрит нашего доброго афиненка. Сдается мне, он ранен, но изо всех сил пыжится и прикидывается героем.

Тетка Арита, дородная черноволосая женщина, исчезла во внутренних помещениях и вскоре появилась в сопровождении Агамемнона, старого врача Эврипонтидов. Лекарю было уже под сотню лет, он помнил еще рождение и детские хвори самого Павсания, но двигался и разговаривал на удивление бодро. Отозвав Леонтиска в сторону повелительным движением руки, велел снять гиматий и хитон и улечься на холодную каменную лавку, затем принялся изучать синюю опухоль на ребрах чуткими твердыми пальцами. Поворчав немного под нос, старый эскулап достал из большой прямоугольной корзины несколько мелких сосудов с незнакомыми Леонтиску и крайне вонючими ингредиентами и принялся смешивать их в блестящей медной чашке, составляя, по всей видимости, целебную мазь.

Тем временем остальные продолжали разговор. Спартанцев было трудно удивить ранами.

– Прав Терамен Каллатид, сказав, что вы, Эврипонтиды, окончательно допекли римлян, – продолжал свою мысль Брахилл. – За маской этого «альянса» я вижу длинные римские уши. И теперь они решили избавиться от вас раз и навсегда, как это часто бывает – чужими руками, кур-рва медь.

– Пусть меня демоны заберут, если мы это допустим! – воскликнул, сверкнув глазами, крючконосый и скуластый Лих.

– Сказать это легко, малыш… – буркнул Брахилл. – Демоны-то тебя не слышат.

Лих, отвернувшись, чтобы полемарх не видел его лица, беззвучно прошептал ругательство.

– Не скажу, что сильно обеспокоен этой угрозой, – пожал литыми плечами Пирр. – Агиады давно мне угрожают, урод Леотихид так каждый день, и что? Вы, мои друзья, со мной, многие граждане Спарты нас поддерживают, и пока будет так, враги до нас не доберутся.

– Полагаю, на этот раз все много серьезнее, – нахмурив брови, произнес Эпименид. – Все мы слышали, наследник, что сказал твой друг афинянин – они наняли какого-то знаменитого убийцу… Тут не поможет храбрость и поддержка людей, враг нанесет удар исподтишка…

– Я не боюсь… – презрительно скривил губы царевич.

– Ну и дурак, – бросил Брахилл. Щеки Пирра вспыхнули, но осадить старого военачальника, товарища отца, он не посмел. – Надо бояться. И если не за себя, то за всех спартанцев и прочих эллинов. Сейчас вы, Эврипонтиды, являетесь их единственной надеждой, символом и знаменем в стремлении освободиться от римской падали. Что, кур-рва медь, будет со всеми этими людьми, если вы с отцом позволите какому-то подлому псу отправить вас в царство теней? Кто поднимет этих людей, кто заставит их биться за свою свободу? За кем они пойдут? За мной, что ли, или за ним, или за ним?

Кривой палец ткнул наугад в сторону молчавших «спутников».

– А? Молчишь? То-то и оно. Твоя жизнь, волчонок, тебе уже не принадлежит. Она принадлежит всему народу и изволь оберегать ее как самое ценное народное достояние! Усек?

Леонтиск видел краску на лице царевича и разозлился на Брахилла: «Ты прав, прав, старый солдафон, но зачем отчитывать сына царя перед всеми нами, это же удар по его авторитету! Никакого такта, никакой тонкости!» Впрочем, Брахилл, сколько его помнил Леонтиск, всегда был таким – твердым и прямолинейным до грубости.

Пирр облизал верхнюю губу, опустил на мгновенье глаза, потом снова поднял их.

– Я и сам не тороплюсь умирать, – откашлявшись, чтобы скрыть неловкость, произнес он. – В этом мире еще слишком много чего нужно исправить, прежде чем приняться за царство мертвых.

Напряженные лица смягчились ухмылками. Леонтиск улыбнуться не успел, отвлеченный внезапной болью: старикашка-доктор плотно прижал к опухоли пропитанную снадобьем тряпицу и начал прибинтовывать ее узким куском полотна.

– Но, может быть, – продолжил царевич, – заговорщики теперь, когда им известно, что Львенок сбежал, и план их, стало быть, раскрыт, откажутся от него?

– Маловероятно, кур-рва медь, – покачал головой Брахилл.

– Нет, не думаю, – вторил советник Эпименид.

– И я тоже, – кивнул Тисамен. – Они уже слишком многое поставили на кон, чтобы отказаться на полпути. Да и не те это люди.

– Однако мы теперь предупреждены, а стало быть, вооружены, – сказал Ион. – И командира защитить от любой опасности сумеем. Хорошо бы выяснить, как и когда собирается злодей провернуть это дело. Задача у него, прямо скажем, не из простых.

– Убийца будет скрываться среди ахейцев, что приедут на переговоры, – задумчиво повторил сказанное Леонтиском Брахилл. – Но как же узнать, курва медь, кто именно?

– Да, как? – поддакнул Эпименид. – Их там будет, говорят, человек сто, а то и больше.

– Нужно отлавливать их всех по очереди, подвешивать за яйца и спрашивать: «Ты не убийца, дядя?» – с энтузиазмом предложил Феникс.

– После первого же тебя отыщут Триста и подвесят самого, – усмехнулся Тисамен. – И проследят, чтобы ты висел, пока твое хозяйство не растянется до земли.

– Да, охрана у иноземцев будет серьезная, – кивнул головой Антикрат. Он служил в Священной Море, храмовом отряде, сопровождавшем посольства и прибывавших в город чужеземцев, и потому был осведомлен о предстоящем визите ахейцев лучше других. – Вы знаете, что вместе с ахейцами, возможно, приедут римляне и македонцы? Командир?

Царевич утвердительно кивнул, но остальные удивленно загалдели.

– Римляне?

– Македошки?

– Чего этим псам здесь надо?

– Эфоры попросили их быть третейскими судьями при наших переговорах с ахеянами. Говорят, царь Эвдамид, узнав об этом, орал и бранился.

– Я слышал об этом, – мотнул седой бородой стратег Брахилл. – И не мудрено: щенок Агиса и так неуютно чувствует себя на лакедемонском троне, а при римлянах его царское достоинство будет равно нулю.

– В задницу его достоинство, и римлян туда же! – ощерился рыжий Феникс. – Вот среди кого нужно пошукать как следует, вот кто наверняка знает и о заговоре, и о том, кто этот поиметый убийца.